лся к ним подойти, боясь помешать и чувствуя себя лишним… Однажды, вернувшись из школы и увидев, как мать возится на кухне, Томми подошел к ней и сказал, что, если ей хочется, он может уйти из дома и жить самостоятельно, ведь он уже взрослый. А ему тогда только исполнилось двенадцать. Мать какое-то время смотрела на него, а потом расплакалась и, не выпуская нож из рук, обняла его. И он, никак не ожидавший такой реакции, сполна вкусил тепла ее объятий, малость успокоился, и на сердце у него полегчало. Это был последний раз, когда она прижимала его к себе таким образом.
И вот теперь он и в самом деле ушел из дома. И, возможно, больше никогда ее не увидит. Удивительно, но эта мысль огорчила его меньше, чем он ожидал.
Мать знала, каков он есть, и у нее было достаточно оснований испытывать отвращение, когда она прикасалась к нему.
Томми включил телевизор и попал на «Город грехов» – на эпизод, когда Дуайт Маккарти окунал Джеки-Боя головой в унитаз. Он знал этот фильм наизусть, но решил посмотреть дальше, чтобы не пропустить сладостные мгновения, когда Нэнси Кэллахан будет расхаживать вихляющей походкой по сцене.
Услышав за стеной резкие голоса, он убавил звук телевизора и прислушался.
Это были мужчина и женщина. Они говорили громко, но не ссорились. Женщина вдруг рассмеялась, а потом хлопнула дверь в их комнату.
Томми бросился к своей двери и приник к замочной скважине. Мужчина лет сорока в сером костюме остановился в коридоре, прикурил небольшую сигару и направился к лестнице.
Томми снова уселся на кровать и сделал звук погромче.
А что теперь?
Он оказался в Канзас-Сити с тремя тысячами долларов в кармане. Хотя он еле передвигал ноги, потому что не спал, ему, несмотря на усталость, хотелось прямо сейчас выйти в город, увидеть людей и насладиться свободой. Но куда податься?
Один в чужом городе, в котором у него никого не было.
Досмотрев фильм, Томми принял душ, сидя в ванне и проклиная слабый напор воды, будто через силу вытекавшей из лейки.
На стене в ванной висело большое округлое зеркало. Не вытираясь, Томми стал разглядывать свое загорелое тело и мускулы, которые он с таким усердием накачивал. Это было тело мужчины, созданного для того, чтобы восхищать женщин во всем мире.
При одной лишь мысли о бесчисленных красотках, ждавших его за пределами гостиницы, он испытал дикое возбуждение и стал игриво похлопывать головкой члена по низу живота.
Завтра он заглянет в какую-нибудь бакалейную лавку и украдет выпивку. Отныне он будет баловаться ею каждый день.
Дверь в соседнюю комнату снова хлопнула, и Томми расслышал через стенку уже другой мужской голос.
Он с любопытством приложил ухо к стене.
Женщина говорила совсем тихо. Мужчина рассмеялся. Звучно, как мистер Холмс.
Затем Томми услышал, как скрипнул стул, закрылось окно – и пробудилось желание.
Кто эта женщина, принимавшая у себя одного мужчину за другим? Ну конечно, проститутка, что для такой невзрачненькой гостиницы было неудивительно. Судя по голосу, она довольно молодая, и Томми представил, что у нее длинные волнистые рыжие волосы, пухлый рот, точеная фигурка и аппетитные груди, словно созданные для того, чтобы их вволю лапали. В общем, полная противоположность толстухе Харпер, усмехнувшись, подумал он. Харпер Лейстер, одна из редких потаскух, еще встречавшихся в Эмпории, стала со временем местной знаменитостью. Ей было лет пятьдесят, она жила на Уилшир-драйв, в квартире, куда так и шастали разные типы. По слухам, через нее прошла половина школьников мужского пола – одним не терпелось лишиться девственности, другим хотелось набраться сексуального опыта, прежде чем блеснуть им перед своими подружками. Дилан признался Томми, что и сам переспал с ней, когда ему только-только стукнуло четырнадцать. И Томми частенько посмеивался над другом, потому как сам ни за что на свете не посмел бы прикоснуться к ней, с ее оплывшим брюхом и отвисшими сиськами… Не говоря уж о том, чтобы сунуть свой член в ее дырку, кишащую, как он думал, всевозможными микробами.
Вместо этого он набрался терпения и ждал.
Пока не дождался Хейли.
Томми улыбнулся, осушив целый стакан спиртного. Ему хотелось, чтобы Дилан поскорее вернулся. Уж ему-то он мог излить душу, не опасаясь, что тот его выдаст. Дилан ненавидел людей не меньше Томми. В этом смысле они нашли друг друга.
Это Дилан научил его стрелять из карабина, и не только по жестянкам и стеклянным бутылкам.
Дилан обожал подстреливать птиц на лету.
С тем же Диланом Томми принялся тащить что попало с открытых прилавков, а началось у них все со «слабо́» в бакалейной лавке на Грант-стрит. В тот день они уговорили две украденные бутылки водки, расположившись в поле за городом, и так назюзюкались, что не смогли вернуться вечером домой…
Томми зажмурился и, отвлекшись от своих мыслей, стал прислушиваться к шуму улицы с ощущением легкой грусти, оттого что ему пришлось уехать так далеко от Тессы, но он все же надеялся скоро увидеть ее – хотя бы во сне.
Однако с тех пор как оказался здесь, Томми ни разу не почувствовал, что людоед где-то рядом, и он молился, чтобы тот навсегда оставил его в покое и подыскал себе другую жертву.
Он блистал над трупом поверженного дракона. А кругом тускнело поле брани под багровым небом, в котором как будто отражалась земля, насквозь пропитанная кровью.
Солнце клонилось к закату. Тратить время зря больше было нельзя: он знал, что совсем ослаб и не сможет одолеть тех, кто выползает из своих логовищ с наступлением ночи.
В дорогу он теперь отправится в одиночестве, поскольку ему пришлось бросить останки своего верного коня на съедение стервятникам.
Мертвая тишина витала над городом, когда он проезжал через главные ворота. По мере продвижения к центру по извилистым улочкам он заметил, что их обитатели поглядывают на него из прикрытых ставнями окон, удивляясь, как он смог выжить в той резне, в то время как самые знатные рыцари королевства погибли от пламени дракона, от которого их не уберегли даже крепкие доспехи, а ведь эти герои считали его полным ничтожеством и постоянно давали ему понять: он им не ровня и годится разве что для чистки их сапог.
Иные женщины, завидев его, задирали замызганные юбки, выставляя напоказ свои костлявые бедра в надежде, что он позарится на одну из них и пойдет с ней в ее убогое жилище. Но он видел в них лишь тусклые отсветы недуга – сифилиса, изъевшего их плоть.
Добравшись наконец до второго пояса укреплений, представлявшего собой крепостную стену замка, он окинул взглядом окутанную пепельными облаками высокую башню, где его дожидалась принцесса.
Подъемный мост был опущен; стражники, охранявшие подступы к нему, пропустили его, не произнеся ни слова. Он хорошо знал, как попасть к ней в королевские покои, хотя прежнее его положение не позволяло ему даже приблизиться к ним. Вокруг царил полумрак, и, не встретив на пути никого из августейшего семейства, он шел один по увешанному гобеленами и картинами лабиринту коридоров, где когда-то толпилась вся местная знать.
Но все изменилось. Пришло его время.
Она возлежала обнаженная на кровати и ждала его, являя ему свою несравненную красоту в пламени расставленных по всей комнате свечей.
Томми присел на простыни, нежно погладил ее по бедру и медленно запустил руку ей в промежность. Удивившись его настойчивости, принцесса застонала, расслабилась и принялась страстно целовать ему грудь, оставляя языком влажные следы между бугорками его мышц. Томми стянул с себя последние доспехи, распластал принцессу на ложе и резко вошел в нее, прижимаясь своим багровым телом к ее розовой коже.
Осквернить ее чистоту. Оставить на ней свою печать.
Всякий раз переживая эту сцену, он представлял юную деву с лицом Тессы, но сейчас в его памяти воскрес образ Хейли, ее запах и все еще живой вкус ее прозрачной кожи.
Он двигал бедрами все энергичнее, и так до тех пор, пока не лишился последних сил, вознесшись вместе с ней до немыслимых высот наслаждения, которое в конце концов соединило их в одно целое.
За окнами послышались первые возгласы толпы. Томми вышел на балкон, держа принцессу за руку, и увидел внизу громадную толпу людей: народ единодушно приветствовал его, и этот народ олицетворял душу королевства, которое отныне принадлежало ему и которое он должен был восстановить.
Камень за камнем.
И среди тех, кто пламенно повторял его имя, стояло его будущее воинство, которое он поведет в последнюю битву – в логово своего истинного врага.
Вскоре и тому предстоит отведать его стальной клинок.
Он распотрошит его, как того дракона.
И тогда уже ничто не затмит его сияния.
Хейли
– Дай то, что мне надо, и я уйду, – велела она Руди Фаулеру, развалившемуся перед ней на диване.
Двадцатилетний Руди был их главным поставщиком кокаина – ее и Линдси. Но на этот раз она наведалась к нему в Истборо не за белым порошком.
Руди расставил ноги, принужденно улыбнулся и смерил ее пристальным взглядом. Вздохнув, достал из саквояжа маленький серебристый пистолет и положил на стол.
– Надеюсь, ты не собираешься укокошить своего дружка.
– Думаю, тебя это не касается, Руди.
– Раз уж я решил, черт возьми, сделать тебе одолжение, меня теперь это касается, как ни крути!
– Это только для самозащиты, не будь дураком.
– Не знал, что ты умеешь обращаться с оружием.
– Я этого не говорила. Но учусь я быстро.
– Ты точно не хочешь остаться? А то моя подружка свалила на весь день. Так что у нас вагон времени – можем лучше узнать друг друга…
– Нет уж, спасибо, пожалуй, не стоит, – бросила Хейли, передав ему условленную сумму, и положила оружие в свою сумочку.
Ну и взгляд – липкий как клей!
– Как скажешь, – равнодушно буркнул он. – Только постарайся сделать так, чтобы я не пожалел, что сделал тебе одолжение.
Не удостоив его ответом, Хейли спешно покинула его квартиру и, испытывая легкую тошноту, спустилась вниз по лестнице, потом села в машину Грэма, поехала в центр города и бросила ее у прачечной, оставив ключи на виду – на приборном щитке. Пускай первый, кто их заметит, делает с машиной что хочет – ей наплевать.