Мама Артема видела свое призвание не только в работе (она была прекрасным педагогом-дефектологом), но и в том, чтобы обслуживать мужа и сына по первому классу. Мы далеки от национальных стереотипов, но в данном случае восточное, мусульманское происхождение сыграло не последнюю роль в происходящем. Дома у Артема царил «гран-жанр» семейных традиций: достаточно сказать, что обед всегда был из трех блюд, а суп подавался в супнице, белье крахмалили, а муж не только не прикасался к утюгу или детскому подгузнику, но даже не собирал сам свой чемодан в командировку. Обычно он звонил с работы и просил собрать его вещи, потом приезжал, наскоро ужинал и улетал, даже не проверив, что в чемодане, — настолько он делегировал бытовые вопросы жене. Конечно, на Восьмое марта отец и сын могли «помочь маме», но в другие дни быт был полностью и целиком на ней.
Что же касается Нины, то она выросла в обычной семье, где в хозяйстве принимали посильное участие все: и мама, и папа, и дети. Был даже период длиной в пару лет, когда папа потерял работу и занимался детьми и бытом, а мама поневоле зарабатывала за двоих — и это лишь сплотило семью. Неудивительно, что Нина не собиралась заниматься обслуживанием парня, а Артем был неприятно удивлен, видя, что крошки из-под стола не исчезают сами собой. Когда же он начал прямо указывать девушке на ее непосредственные обязанности, то обнаружил у себя в правой руке веник, а в левой — совок. Вышла ссора. Рассказывая об этом, Нина улыбалась, как бы не веря, что в наше время еще могут сохраняться такие патриархальные пережитки.
— Я не хочу его посылать, — сказала Нина серьезно. — Но и перевоспитывать взрослого человека было бы неправильно… Что мне делать?
Наше общество — многоукладное. И до сих пор есть немалые шансы влюбиться в парня, который будет вести себя как Артем просто потому, что мама приучила его: хозяйство — исключительно женское дело.
Еще чаще встречаются молодые люди, которые на словах за равноправие, но когда доходит до дела, обнаруживается, что они просто не умеют, не привыкли думать о многих вещах, касающихся обеспечения быта. «Говори мне, где и в чем помогать», — просят они.
Но ведь это и есть главная работа — понять, где и что нужно сделать. Это называется ментальным бременем: организация логистики дома, детских кружков, запоминание всех дел с их периодичностью и всеми тонкостями, делегирование этих дел, контроль исполнения, координация между членами семьи. Эту работу может делать только тот, кто чувствует себя ответственным хозяином дома.
И, к сожалению, даже самые горячие сторонники равноправия из числа мужчин по умолчанию считают, что таким ответственным организатором должна быть женщина. «Позвони мне, если нужно что-то купить или куда-то заехать», — говорят они, но не делают усилий, чтобы самостоятельно узнавать и систематизировать эти нужды. Ведь их мама справлялась сама — почему же здесь должно быть иначе?
Мужчина не отказывается от работы, но и не видит ее сам, и если ему не напоминать и не говорить (а это тоже труд!) — то он просто не будет замечать, что что-то должно быть сделано. Сплошь и рядом женщина, как невидимая фея, устраивает удобство и комфорт жизни семьи, делая по факту в пять-десять раз больше, чем мужчина. И создают эту ситуацию тоже женщины: мамы этих мальчиков, поддерживающие статус-кво, при котором женщина, приходя с работы, трудится бесплатную вторую смену.
В тяжелых случаях (именно поэтому я и поместила эту историю в раздел о слиянии мамы и ребенка) мужчина просто не может жить ни с кем, кроме собственной мамы, потому что только она обеспечивала его по системе «все включено». А у жены и борщ не такой вкусный, и полы не всегда помыты, и, главное, мыслей она читать не умеет. С мамой никто не сравнится.
Вот что я посоветовала Нине.
1. Договоритесь о принципах. Ваш партнер, скорее всего, не настолько избалован патриархальным воспитанием, как Артем, — он просто искренне не видит, какая работа есть в доме и кто ее делает. Помогите ему увидеть скрытые пружины вашего общего хозяйства. Не обвиняйте — показывайте. Нарисуйте общую карту логистики и периодичности дел вместе со временем и другими ресурсами, которые на них уходят.
2. Разделите работу по справедливости. Необязательно поровну: если, например, ваш партнер трудится вне дома 14 часов в сутки, а вы сидите дома и не имеете младенца на руках, — скорее всего, бо́льшая часть дел будет все-таки на вас. А вот если вы работаете оба и у вас двое детей, оправдания типа «я не привык» или «мне нужно в спортзал» не принимаются. Честно рассмотрите, как обстоят дела сейчас. Вполне вероятно, что после работы он занимается своими хобби, а вы готовите ужин и делаете с детьми уроки. Почему не устроить наоборот в половине случаев?
3. Вы можете возразить: «Да ничего страшного, мне это не так важно, я не хочу поднимать эти вопросы. Я потерплю и так, я привыкла, а если что-то менять, могут возникнуть ненужные разногласия». Если это касается вас двоих — на здоровье. Но если в вашей семье растут дети, подумайте о них. Хотите ли вы научить дочь так же работать за себя и за того парня или желали бы ей лучшей судьбы? Хотите ли вы, чтобы у вашего сына отросли скрытые «лапки» и он потом говорил своей девушке: «А в нашей семье готовила и убирала только мама»?
Гендерное равноправие начинается с матерей. Именно материнская власть, великая и ужасная, создает отношение мальчика к женщине, а девочки — к самой себе. Не терпите то, что можно изменить, — и ради самой себя, и ради следующего поколения. А если вы — мама, подумайте о том, какие качества развиваете в своем сыне. Сможет ли он жить с девушкой, которая не так хорошо варит борщ, как вы? Будет ли помогать ей — или только требовать? В наше время умение сотрудничать является очень важным «конкурентным преимуществом» при создании семьи. И если девушке не понравится мужчина с «лапками», она найдет себе того, кто сможет брать часть обязанностей на себя.
«Хочу к маме в живот»
Эта история не похожа на предыдущие тем, что инициатором слияния становится не мать, а дочь.
Алена и мама жили вдвоем. Жили трудно, бедно. Мать работала уборщицей в несколько смен. В полтора года Алену отдали в ясли. Забирала и приводила ее домой чаще соседка, чем мама. Уже в пять лет девочка могла сама приготовить простой ужин, сходить в магазин. Мать никогда не делала с ней уроки, не проявляла гиперопеки, да и вообще ей было вечно некогда.
При этом Алена росла чувствительной девочкой. Побаивалась привидений, страшных историй и кладбищ. В 10 лет боялась ночью проходить ночью мимо зеркала: а вдруг оттуда глянет смерть? Но самые худшие часы и минуты она переживала, когда мама задерживалась с работы. Мобильники еще не появились, а в квартире у Алены и ее мамы не было и городского телефона. Когда стрелка подползала к восьми, Алена садилась у окна и начинала мучиться. Тревога буквально изгрызала ее. Если мама не приходила и к половине девятого, мучения становились нечеловеческими. Если мама задерживалась на час-полтора, то всякий раз находила Алену полуослепшей от слез: дочь к этому времени успевала вообразить в красках и деталях несчастный случай, похороны и свое сиротство. Матери не нравилось, что Алена настолько сильно переживает, она бранила дочь, и той становилось легче: значит, она беспокоилась напрасно, и опасность была не слишком велика.
Шли годы, но страх Алены потерять мать не утихал. Лет до 13 она приходила спать в ее кровать, прижималась к маме и воображала себя у нее в животе. Это продолжалось бы и дольше, но матери надоела привязчивость выросшей дочери, и она (мать, а не дочь) стала гнать Алену из своей постели. В свои 15–16 Алена оставалась тихим подростком «не от мира сего», у нее не было подруг, по крайней мере таких, которые могли бы сравниться по значимости с фигурой матери. «Если мама умрет, не останется никого, кто меня мог бы понять, пожалеть, приласкать», — думала Алена. Она не понимала одного: когда человек взрослеет, мать перестает быть универсальным контейнером для чувств. Она уже и хотела бы, да не может вполне понять своего взрослеющего ребенка. Но Алена в силу своих особенностей продолжала цепляться за мать, которую это все сильнее раздражало. И чем больше мать отталкивала Алену, тем сильнее та держалась за мать. «И почему ты такая? — в сердцах заметила мама однажды. — Кажется, я все делала, чтобы ты выросла самостоятельной!» «Но я не могу без тебя», — сказала Алена.
Я встретилась с Аленой, когда ей было 30. К этому времени она успела выйти замуж, развестись, снова найти партнера, родить ребенка и пережить серьезный нервный срыв после смерти матери. Алена не просто горевала, она буквально сходила с ума. Она шла на кладбище, пила водку, рыдала на могиле, пыталась вызвать душу матери, материализовать ее образ, поговорить с ней наяву или во сне. Психотерапия и лекарства постепенно вывели Алену из трудного состояния затянувшегося горевания.
Сейчас Алене за 40, она мать троих детей. Материнство ей очень нравится. Алене по душе все, что связано с физиологическим аспектом материнства. Когда-то она любила прижиматься к матери и спать с ней в одной постели, а теперь дает это своим детям, теперь она — та, кто носит, кормит грудью и согревает ребенка своим телом. К счастью, у нее есть время и тепло, которые она может дать малышам. Ей не нужно, как ее маме, драить подъезды и отдавать детей в ясли с полутора лет. Но теперь Алена признается в новой проблеме: что будет, когда она больше не сможет рожать и быть физически рядом со своими детьми? А если что-то случится с мужем, к которому Алена тоже очень сильно привязана? В этом случае, считает Алена, ей снова грозит одиночество. Сможет ли она вынести такое положение дел, при котором рядом с ней никто не спит, когда ей некого носить на руках, гладить и обнимать? Сам факт того, что Алена задается подобными вопросами, показывает, насколько выросли ее способности к адаптации, психологическая устойчивость и сознательность. У нее есть возможность подумать о своих чувствах, предвидеть новые этапы жизни, такие как отделение выросших детей, а значит, ей легче буд