Ребенок живет рядом с нами, той же жизнью, что и мы, а мы все считаем, что дитя — существительное среднего рода, что оно, дитя, только на подступах к настоящей жизни, той, которой живем мы. А вообще-то мы современники со своими детьми, и мир нас окружает пока общий. Чем раньше мы поймем это и примем как руководство к действию, тем лучше для них и для нас, тем легче пройдет их отрочество, юность — мучительное и счастливое время открытий и разочарований.
Женщина бежит с работы в садик за малышом, а потом тянет его за ручку в магазин за продуктами. Маленький человек семенит ножками и что-то несвязно пытается сказать, чем-то поделиться. «Закрой рот, простудишься», — раздраженно реагирует мама. Я понимаю, ей некогда, она устала, а еще куча дел до вечера, но это ее товарищ идет рядом. Он ждал ее, целый день он жил без нее! Столько всего произошло, а язык такой неповоротливый, а слов так много, и они так мало выражают! Понимаем же мы муки поиска нужного слова у Пушкина, у Льва Толстого, а ведь этот замотанный в платок поверх шапки человек дороже нам, чем все гении на свете, вместе взятые. Он выучится не открывать рот на холоде, он потом и в комнате, не разжимая губ, пройдет в свой угол и уткнется в книжку. Сын-пятиклассник пошел на минутку к товарищу и пропал, час нет, два нет, уже темно на улице, и уроки не сделаны. Наконец-то звонок, открываю дверь с готовыми упреками на устах — глаза сияют, ни тени раскаяния: «Мама, мама, я придумал такого невиданного зверя, он называется Ахтикакой и может по своему желанию превращаться во что угодно, например, в темную плотную воздушную массу, из которой торчат ножки морского ежа, рожки улитки и хвостик бегемота!»
Я потом выговорю ему про уроки и что я волновалась, и он со мной, с моей точки зрения посмотрит на то время, что его не было дома. А сейчас моя работа — удивиться и обрадоваться рожкам и ножкам, как вчера моей работой было не только приготовление ужина на всю семью, но и внимательное, прочувствованное восприятие получасовой лекции о производстве селитры, которую прочел мне тот же человек, что вот сейчас так восторженно перечисляет достоинства Ахтикакого, — мой сын.
Изо дня в день мы видим своего ребенка. Как-то, обеспокоенная наступившей тишиной, я послала старшего сына посмотреть, что делает в соседней комнате маленькая сестренка. «Ничего — живет», — ответил он мне.
Иногда нам так мало нужно, чтобы понять: просто вспомнить себя. Я была поражена, когда моя институтская приятельница позвонила и с рыданием в голосе начала говорить о своей семнадцатилетней дочери: «Представляешь, она влюбилась, никого не видит, кроме своего Левы, а у него ни образования, ни положения, он в армию через месяц уходит!» Мне казалось — это было вчера: наша певунья-Галка выходит замуж за солдатика (тонкая шея в широком воротничке), а надо же: этот Валерик — начальник отдела, интересный мужчина, и зарплата, и образование, конечно, вот и дочь взрослая. «Да вспомни же!» — просила я ее. «Разве можно сравнивать!» — твердила она. Но ведь все-таки мы уже были детьми, можем себя вспомнить, а они взрослыми только будут, нам легче их понять, чем им нас. Помню, как раздражал меня дежурный вопрос мамы и папы о моих новых друзьях: «А кто его родители?» — «Ну при чем тут родители! Не знаю, не спрашивала!» — горячилась я. Яблочки хотят расти независимо от своих яблонек, и только спустя годы мы начинаем с благодарностью понимать: это во мне от мамы, это — от папы, а это — от бабушки. В те давние полудетские-полувзрослые времена я бы просто засмеялась, если бы мне сказали, какое огромное влияние оказала на меня моя бабушка-няня, неграмотная женщина, отнюдь не Арина Родионовна. А сейчас я ловлю себя на ее жестах, отношении ко многим и многим вещам, и чем дальше, тем больше.
… Иду по лестнице, а на ступеньках сидят двое мальчишек лет 11–12 и рассматривают марки, «Что вы здесь сидите, идите домой», — говорю я, а они: «Нам домой не велят, тесно, и ноги у нас грязные». Легче купить второй магнитофон, чем впустить в сверкающую чистотой квартиру мальчика, с ботинок которого на палас тут же натечет лужа, да и под носом мокро. «Где твой платок?» А он смущенно размажет грязь рукавом. «Какой невоспитанный, он дурно повлияет на моего!» — пугается мама. Даже если очень тесно (а сейчас почти у всех квартиры, при этом благоустроенные), даже если совсем непрезентабельный вид у парнишки — это товарищ вашего сына, это ваш гость. Из сейчас вырастет завтра, и не в радость станут вам чистота и пустота квартиры, из которой ушел неведомо куда ваш единственный сын.
Один мой корреспондент прислал на семи листах научный трактат, посвященный маленькой семейной сценке:
«Ребенок 6 лет пришел со двора голодный. Дело было вечером перед сном. Мать подала на стол еду. Ребенок съел свою порцию и попросил еще. Отец заметил ребенку: «Хватит кушать перед сном, а то будешь плохо спать». Но теща, которая сидела рядом, тут же возмутилась и зло бросила зятю: «Ты что, хочешь заработать дешевый авторитет? Мать хочет дать еще, а отец обязательно должен сделать против». Жена поддержала тещу (ей-то она, впрочем, не теща — мама! — И. С.), и к мужу: «А как ты наедаешься перед сном?»
И дальше подробно разбирается, в чем виновата жена, в чем теща. И далее: «Сын молча поел и пошел спать, пока продолжалось исследование под увеличительным стеклом логических ошибок», — пишет нам читатель. А мне кажется, здесь и без микроскопа видно, кому хуже всех: сыну, конечно. Потому что подать на стол еду и сделать замечание ребенку — не воспитание и даже не заменитель его. Что он там так долго делал, на улице, что уже спать пора, а он только пришел? О чем он вообще думал сегодня? Поел и спать — вот что такое для него семья. Как же мы с него будем завтра требовать, чтоб он был отцом и мужем, если он с 6 лет знает, что семья — это раздражение друг против друга и мелкие постоянные склоки, а любовь к ребенку — накормить (это дело матери) и прочесть нотацию (это дело отца)?
Я спрашивала разных людей, что любят дети, и все отвечали по-разному. «Конфеты», — сказала одна женщина. «Ходить в гости», — сказала другая. «Шуметь и кричать, и все портить», — пожаловалась третья. А одна бабушка сказала: «Дети любят, чтобы им говорили правду». Эта бабушка — настоящий воспитатель, и скажите, пожалуйста, разве нужно какое-то специальное время, чтоб говорить правду?
Честное: «Я устала, мне сейчас трудно тебя слушать, давай поговорим через часок, когда я отдохну», обращенное к сыну, возбужденно рассказывающему о конфликте с товарищем, лучше, чем лживое: «Иди делай уроки, я занята». Да, мы устаем, но и дети устают. Они, как и мы, имеют право на усталость, и на плохое настроение, и на нашу ласку. И надо же обеспечивать им это право, и кому же, как не нам, гладить ребенка по головке и твердить ему: «Ты хороший, ничего, что двойка, ничего, что синяк, что порвал рубашку, исправим, вылечим, зашьем, а ты хороший, лучше всех».
Мне написала одна моя подруга, как она боролась с жадностью дочки. «Моя Ирка часто жадничает. Чуть что, начинается нытье: «А почему Оле больше?» И вот вчера папа принес огромный арбуз, собрались все у стола, а я и говорю: «Пусть Ира делит». Что с ней стало, ну прямо какой-то взрыв альтруизма. Она была готова есть одни корки, только бы всем было хорошо, только бы сказали, какая она справедливая, как хорошо разделила».
Миг педагогической победы — удача, улыбка. Он пройдет, и окажется, что в следующий раз надо начинать сначала. Настоящий результат складывается из тысячи однотипных и бесконечно разнообразных решений, а принцип у всех них один: мать поверила в лучшее в своем ребенке, и он стал лучше.
Чтобы научить ребенка быть ласковым, надо приласкать его, и не раз. Нельзя научить любви, не любя.
В школе на втором этаже шло последнее в году родительское собрание с детьми в 3-м классе, а со двора кто-то бросал в окна комья земли. Выглядывали по очереди родители, кричали: «Прекратите немедленно!». И чуть отойдут от окна — опять следует продолжение. Так бы и осталась эта маленькая тайна: кто и зачем хулиганит? — тайной для меня, если бы я случайно не задержалась в школе. Собрание закончилось, родители с радостными детишками разошлись домой, и мы с дочкой увидели этого невидимку. Он ковырял ногой землю, а потом эту же землю бросал в окна школы. Застигнутый врасплох, он что-то буркнул и убежал. «Кто это?» — спросила я, видя, что дочка явно с ним знакома. «Это Гена, самый плохой мальчик в нашем классе, его оставили на осень». Где причина и где следствие? Гена хулиганит, и поэтому все считают его плохим? А если наоборот? Все считают не просто плохим, а самым плохим, так вот вам! Не любите меня? А мне и не надо, потому что я вас — ненавижу! Нет такого человека, которому не нужна любовь, и если он говорит и делает, как будто ему это не нужно, это как вой сирены «скорой помощи».
На одну из своих статей я получила отклик. Молодой мужчина развелся со своей женой через год после рождения ребенка и, рассказав историю своей любви с 17 до 22 (это годы, а не время суток), выплеснул на многих страницах непередаваемую грязь о матери своего сына. И вдруг: «Я рос без отца, мне алиментов никто не платил, почему же я должен давать деньги?» Человек проговорился: все годы полусиротства прорвались в коротенькой фразе, мы лицом к лицу столкнулись с неожиданным воспитательным результатом: сын хочет быть, как отец, которого он в глаза не видел. Зернышко зла, посеянное более 20 лет назад, проросло и дало горький плод: новое зло, похожее на то, что было давно, как зерно на зерно, как сын на отца. Воспитание совершается всегда, даже когда его как бы и нет вовсе.
Поэтому вопрошать «Когда воспитывать ребенка?» смешно. В этот момент оно тоже происходит, это самое таинственное воспитание. Мы снимаем с себя ответственность за будущее своего ребенка (нам некогда, мы заняты — подразумевается, что есть вещи важнее) — он может невзначай оказаться сообразительным и усвоить этот урок: есть вещи важнее, чем семья. Памятью сердца ребенок запомнит и лживый пафос вопроса, и трусливую сущность умолчания. А чем это обернется завтра, узнают те, кто завтра будет с ним. Всегда, даже когда ребенок спит, воспитание продолжается. Помните, в фильме: утром у кроватки новенькое платьице, и дочка просыпается с улыбкой: «Мама, я спала, а ты мне шила?» Вот теперь время сказать об аккуратности: вас услышат, потому что вы положили не нечто матерчатое около кровати, а свою любовь, свою заботу. И аккуратность ребенка будет продиктована не проявлением бережливости к вещи, а желанием сберечь эту материнскую ласку.