Его открытые концевые цилиндры содержали достаточно материи для создания гравитационного колодца, внутри которого за миллионы лет создалась разреженная, но вполне приемлемая атмосфера: пустоты между перекрученными трубами-жилищами заполнились белесоватыми отработанными газами и космической пылью. Мортанвельды могли бы, конечно, очистить пустоты, но не хотели: по общему мнению, те производили приятные световые эффекты.
Корабль «Да будет крепость» высадил их на нарисцинской станции-спутнике размером с небольшую луну – песчинка рядом с океаном. Маленький шаттл доставил к открытой трубе бескрайнего разноцветного мира, на поверхности которого шуршали воздушные потоки, а внутри, в самом центре, неясно мерцала звезда, видимая сквозь переплетение кабелей Сьаунг-уна, на каждом из которых, казалось, вполне можно уместить целую планету.
Фербин подумал, что перед ним эквивалент целой цивилизации, почти галактики, и расположен он внутри того, что в обычной солнечной системе было бы орбитой одной планеты. Сколько бесчисленных жизней проживается внутри этих темных бесконечных кос? Сколько душ родились, жили и умерли в этих чудовищных петлях, никогда и не увидев – а может, и не чувствуя такой потребности – иных миров, запертые навсегда во всеохватывающей бесконечности этого немыслимо громадного обиталища? Какие жизни, судьбы, истории, видимо, разворачивались здесь, в этом кольце вокруг звезды, что вечно вращалось, извивалось, разворачивалось?
Фербина с Холсом доставили в суматошный с виду порт: вогнутые и выпуклые прозрачные стены, извивающиеся перемычки, трубы – все это напоминало стеклянный пузырь (приспособленный для дышащих воздухом видов вроде нарисцинов и обитателей Восьмого) в одном громадном, наполненном водой цилиндре. Машина метровой высоты подплыла к ним и сообщила, что ее зовут Нут-3887б, что она – аккредитованный мортанвельдский встречатель, принадлежащий Первому благотворительному фонду помощи иноземным космопроходцам, и что она будет их гидом. Голос машины звучал дружески, раскраска у нее была веселой, но Фербин никогда еще не чувствовал себя так далеко от дома, таким маленьким и незначительным.
«Мы здесь букашки, – думал он, слыша, как Холс болтает с машиной и перепоручает ее заботам их до смешного скудный багаж. – Мы можем исчезнуть в этих дебрях цивилизации и прогресса, и больше нас никто никогда не увидит. Мы можем раствориться здесь навсегда, сжаться, сойти на нет, просто находясь рядом с этим неизмеримо гигантским творением. Что значит жизнь отдельного человека, если может существовать такая необъятность?»
Оптимы оперировали цифрами со многими нулями, измеряли расстояния в световых годах, а народонаселение считали триллионами. Опередившие их сублиматы и старшие народы, частью которых Оптимы, возможно, станут со временем, мыслили не годами или десятилетиями, даже не веками или тысячелетиями, а как минимум миллионами, даже миллиардами лет. Возраст галактики и Вселенной измерялся миллиардами лет – единицы времени, далекие от человеческого понимания, как световой год далек от шага.
«Мы и в самом деле букашки», – подумал Фербин с каким-то ужасом, от которого похолодело его сердце и по всему телу прошла дрожь. Забытые, ничтожные, помещенные ниже самых никчемных уже в силу появления здесь, в ошеломительно необыкновенном месте, – возможно даже, лишь в силу осознания его безмерности.
А потому оба были приятно удивлены тем, что их приветствовал – еще до того, как Холс закончил говорить с машиной, – невысокий, плотного сложения улыбающийся господин с длинными светлыми волосами в мелкие кудряшки, назвавший их по именам на отличнейшем сарлском и обращавшийся к ним как к давним друзьям.
– Нет-нет, для мортанвельда петлемир – это символ непритязательности, уюта, – сообщил им новый друг, пока они ехали в небольшом трубомобиле по тонкому просвечивающему туннелю внутри одной из жилых труб толщиной в километр. – Как это ни странно! – добавил он.
Звали его Поун Хиппинс, и он тоже, по его словам, был аккредитованным встречателем, хотя и заслужил это отличие совсем недавно. Нут-3887б при появлении Хиппинса очень достоверно для машины изобразил досаду.
– Гнездо, которое плетет мортанвельд, когда хочет привлечь мортанвельдку, напоминает что-то вроде тора из прутьев, – продолжил объяснять Хиппинс, помогая себе руками. – Большой круг.
Они направлялись в другую часть порта – по словам Хиппинса, для «короткого подскока» на звездолете в Гостевой комплекс для гуманоидов. Лететь предстояло вдоль небольшой части громадного кольца. Хиппинс очень рекомендовал им этот комплекс – 512-й Градус Пятого Кабеля, или просто 512/5.
– Строго говоря… – начал было Нут-3887б.
– Для мортанвельдов, – продолжил Хиппинс, не обращая внимания на маленький аппарат и взмахивая руками, чтобы изобразить весь петлемир, – это нечто вроде символа их обручения с космосом. Понимаете? Они приносят брачную клятву в самом космосе, выражая свою связь с галактикой или чем уж там. Довольно романтично. Громада, верно? Такая, что свихнуться можно. Здесь, на этом петлемире, мортанвельдов больше, чем граждан Культуры во всей Вселенной, ого? – Он изобразил изумление за своих подопечных. – Даже вместе с Фракцией мира, Запредельщиками, Убежденцами и прочими раскольниками, случайными попутчиками и примкнувшими подголосками, которым просто нравится слово «Культура». Поразительно! Ладно, я прибыл встретить вас.
Хиппинс принял странный вид – то ли дружеский, то ли утешительный, то ли заговорщицкий, то ли еще какой. Холс посмотрел на встречателя, пытаясь раскусить его.
– Я хочу сказать – чтобы защитить вас, друзья, от прессы, корреспондентов всяких, этнографов, в общем, от всех, кто сует нос в чужие дела, – добавил Хиппинс, рыгнул и замолчал.
Фербин воспользовался паузой, чтобы задать вопрос:
– А куда именно мы направляемся?
– В Комплекс, – сказал Хиппинс, скользнув взглядом по Нуту-3887б. – С вами кое-кто хочет встретиться.
И он подмигнул.
– Кое-кто? – переспросил Фербин.
– Пока все. Иначе не выйдет сюрприза.
Принц со слугой переглянулись. Холс нахмурился и демонстративно повернулся к мортанвельдской машине, которая парила чуть в стороне от людей.
– Этот Комплекс, в который мы направляемся… – начал было он.
– Это идеальное место для… – заговорил Хиппинс, но Холс поднял руку – чуть не ткнув ему ладонью в лицо – и сказал:
– Если не возражаете, сударь. Я разговариваю с этой машиной.
– Я только хотел сказать…
– Расскажите нам о нем, – громко произнес Холс, обращаясь к аппарату. – Расскажите нам о Комплексе, куда мы собираемся.
– …Что вы там можете укрыться и никто вас не потревожит… – продолжил Хиппинс.
– Пятьсот двенадцатый Градус Пятого Кабеля, или пятьсот двенадцать дробь пять, – это транзитно-операционный Комплекс для гуманоидов, – сказала машина, когда Хиппинс наконец замолчал.
Холс нахмурился:
– Операционный? Какие еще операции?
– Установление личности, договоренности о правилах поведения иноземцев, обмен информацией…
– Это еще что – обмен информацией?
Холс однажды помог полицейскому в розыске серебряных столовых приборов, похищенных из окружной управы. Это оказалось куда грубее и болезненнее, чем предполагала «помощь в розыске». И Холс опасался, как бы «обмен информацией» не оказался такой же ложью в красивой словесной упаковке.
– Вас просят закачать все имеющиеся у вас сведения в информационные емкости петлемира, – объяснил Нут-3887б. – Как правило, это делается из филантропических или благотворительных соображений.
Холса это не вполне устроило.
– А это не больно? – спросил он.
– Конечно нет! – сказала машина, и в голосе ее послышалось изумление.
Холс кивнул:
– Продолжайте.
– Комплекс Пятьсот двенадцатый Градус Пятого Кабеля спонсируется Культурой, – сказала им машина.
Фербин и Холс откинулись к спинкам сидений и переглянулись.
– Как раз это я и собирался сообщить! – воскликнул Хиппинс, взмахивая руками, – словно выпустил накопившееся раздражение.
Они добрались до Комплекса в маленьком округлом корабле, заглотившем машину, в которой они подъехали. Все двадцать минут поездки экран демонстрировал им вид спереди. Хиппинс непрерывно болтал, показывал достопримечательности, особенно известные или искусно выполненные витки кабелей, рисунки на них, интересные корабли, совершающие посадку и стартующие, звездно-атмосферные эффекты и некоторые трущобные постройки, которые официально не являлись частью этого мира, но были сооружены в окружающих Сьаунг-ун коммуникациях, частично находясь под защитой (как физической, так и символической), решетки могучих цилиндров и обволакивающих ее газов.
512-й Градус Пятого Кабеля представлял собой нечто вроде полностью закрытого мини-орбиталища, которому придали максимальное сходство с петлемиром. Комплекс достигал всего восьмисот километров в поперечнике и (пока вы не оказывались внутри его) казался крохотным среди петель и кручений основных цилиндров Сьаунг-уна – маленькое колечко, затерянное среди ажурной громады плетеных суперкабелей, окруженных случайно возникшей атмосферой.
При более пристальном рассмотрении Комплекс слегка напоминал велосипедное колесо; они приземлились в месте расположения втулки. Нут-3887б остался на борту, пожелав всех благ. Длинные светлые волосы Хиппинса курчавым облаком вились вокруг головы, и он, собрав их в пучок, закрепил сзади шпилькой. Их машина переплыла из пузатого корабля в искривленную полую спицу колеса, похожую на тонкую скрученную Башню.
– Вот ведь страсть – видеть все насквозь, да? – сказал Холс, глядя вниз сквозь прозрачный пол машины, стекловидные стенки полой спицы и почти незаметную крышу небольшого жилища внизу.
– Мортанвельды помешаны на прозрачности, – пояснил Хиппинс. – Для Культуры просто немыслимо проявить неуважение и сконструировать свои помещения иначе.