— Мы утверждаем, что это наш бог, сударь, — ледяным тоном сказал Фербин. — А не какой-то мифический Всеобщий Творец.
И принц, ища поддержки или хотя бы участия, взглянул на Холса. Тот не желал участвовать в каких-либо теологических спорах. Посмотрев на Фербина с серьезным видом, он кивнул, надеясь, что этого будет достаточно.
Хирлис только улыбнулся.
— Итак, по-вашему, мы не можем полностью уединиться? — спросил Фербин, чувствуя досаду и раздражение.
— Кто знает? — Хирлис пожал плечами. — Не исключено, что за вами не наблюдает никто, включая вашего бога. Но если кто-то все же наблюдает и вы убедите его поделиться записями, у вас появится оружие против тила Лоэспа.
— Но, сударь, — вмешался Холс, — если есть такие удивительные устройства, разве нельзя подделать всё и вся?
— Есть. Но люди неплохо научились отличать подделки от подлинников. А люди, не знающие, что подделать можно всё, обычно очень впечатляются. Показанная в нужный момент запись, если она существует, может сильнейшим образом потрясти тила Лоэспа или его сообщников. И они поведут себя так, что человек непредвзятый не усомнится в их вине.
— А как можно узнать, существует ли такая запись? — спросил Фербин. Все это по-прежнему представлялось ему надуманным и неестественным.
— Ну, это очень просто — нужно только знать, у кого спрашивать, — сказал Хирлис. Он стоял у наклоненных вниз окон; что-то белое мелькнуло вдалеке в темной долине и на миг осветило одну сторону его лица; часть вспышки перешла в ровный, постепенно желтеющий свет. — Найдите кого-нибудь в Культуре, кто сочувствует вам, и спросите у него. Ясно, что, скорее всего, это будет ваша сестра. А поскольку она в Особых Обстоятельствах, то с большой долей вероятности сможет узнать правду, даже если та скрыта и даже если запись сделана не самой Культурой. Ищите свою сестру, принц. Ответ может быть у нее.
— Раз вы отказываете мне в помощи, у меня нет другого выбора, сударь.
Хирлис пожал плечами.
— Ну, родственники должны держаться вместе, — как бы между делом заметил он.
Еще одна вспышка осветила его лицо. Вдалеке в ночное небо с неодолимой неторопливостью поднялось, мерцая желтым, громадное цилиндрическое облако, оставив за собой оранжево-красный столб. Сияние от него залило далекие холмы и горы, окрасив их в кровавый цвет.
— Вы могли сообщить нам это в своих покоях, — заявил Фербин. — Зачем было тащить нас к этим несчастным, показывать это варварство, а не сказать все за обедом?
— Чтобы должным образом наблюдать, принц, — сказал Хирлис и кивнул вниз. — Мы смотрим на все это, и, возможно, кто-то в свой черед смотрит на нас. Вполне вероятно, что все видимое нами сейчас происходит только для того, чтобы за этим можно было наблюдать.
— И что это значит, сударь? — спросил Холс, видя, что Фербин молчит.
К тому же, судя по виду Хирлиса, он больше ничего не собирался говорить, а лишь безучастно смотрел на красные, подсвеченные снизу облака, на темную, всю в воронках поверхность планеты, пронзаемую искрами света. Услышав слова Холса, Хирлис повернулся к нему.
— Это значит, что все это столкновение, вся эта война — сфабрикованы. Лишь для того, чтобы доставить зрительное удовольствие нарисцинам, всегда считавшим ведение войны одним из утонченнейших и благороднейших искусств. Их место среди эволютов галактического сообщества, как это ни прискорбно для них, не позволяет им самим участвовать в реальных конфликтах. Но у них есть позволение, средства и воля, чтобы заставить других — цивилизации-клиенты — воевать между собой по их просьбе. Вот этот конфликт, участием в котором я горжусь, — одна из искусственных ссор, раздутых и подогреваемых для нарисцинов и нарисцинами с одной целью: наблюдать за зрелищем и получать удовольствие.
Фербин презрительно фыркнул. На лице у Холса застыло скептическое выражение.
— Это и в самом деле так, сударь? — спросил он. — Я хочу сказать, все стороны признают, что так и есть?
Хирлис улыбнулся. От далекого рева и грохота летательный аппарат содрогнулся, словно на ветру.
— Ну, вы найдете много внешне убедительных поводов, различных casus belli. Существуют более-менее общепринятые оправдания. Все выстроено так, чтобы обеспечить предлог и не дать, например, Культуре вмешаться и остановить эту забаву. Но все это фасад, маскировка, обман. Как оно на самом деле, я растолковал. Можете мне верить.
— И вы горды участвовать в том, что сами же называете пародией, показной войной, бесчестным и жестоким спектаклем для разложившейся, бесчувственной иноземной державы? — сказал Фербин, пытаясь вложить в свою интонацию как можно больше презрения, что ему отчасти и удалось.
— Да, принц, — рассудительно сказал Хирлис. — Я делаю все, что в моих силах, чтобы эта война в своей бесчеловечности стала как можно человечнее. И я всегда знаю, что, каким бы дурным все это ни было, уже одна чрезмерная свирепость этой бойни гарантирует, что мы не находимся в сконструированной и наблюдаемой вселенной. А значит, мы избежали унизительной и омерзительной судьбы тех, кто существует внутри искусственной реальности.
Фербин несколько мгновений смотрел на него.
— Это нелепо, — сказал он наконец.
— И тем не менее, — небрежно откликнулся Хирлис, вытягивая руки и крутя, словно от усталости, головой. — Ну что, возвращаемся?
Нарисцинский корабль «Да будет крепость», видавший виды звездный крейсер класса «Комета», стартовал из глубокого ущелья, где, словно разжиженная тень, плыли ядовитые пары черной воды. Аппарат поднялся над краем трещины в более светлый воздух, беззвучно двигаясь над лиловыми песками под слоем ватных серых туч. Набрав скорость, он устремился в темные небеса и через несколько минут уже был в космосе. Корабль вез несколько миллионов человеческих душ, записанных в наноматрицы, и двух людей мужского пола. Сила тяжести здесь была нормальной нарисцинской, а потому куда более приемлемой для этих пассажиров.
Им пришлось делить на двоих одну маленькую каюту, наспех подготовленную для людей, — прежде тут была кладовка. Но они не жаловались, счастливые, что покинули Бултмаас с его гнетущей силой тяжести и озадачивающим Ксайдом Хирлисом.
Они оставались на Бултмаасе еще два дня и две ночи, если эти слова что-то значили в пустотах глубоко под землей. После того как Хирлис сказал, что ничем не в силах помочь, у принца с Холсом было одно желание — улететь с планеты как можно скорее. Хирлис отнесся к этому совершенно спокойно.
После посещения воздушного аппарата, набитого ранеными, он пригласил их в полусферическую комнату диаметром около двадцати метров, с огромной картой, изображавшей, по-видимому, не менее половины планеты. На карте был виден бескрайний и, вероятно, единственный континент, с десятком небольших морей, в которые впадали короткие реки, сбегавшие с зубчатых горных хребтов. Карта выгибалась в сторону невидимого потолка, точно гигантский воздушный шарик, подсвеченный изнутри десятками тысяч крохотных сверкающих значков. Одни значки образовывали большие и малые группки, другие разбегались пунктирными линиями, но большинство располагалось порознь.
Хирлис смотрел с широкого балкона посередине стены на этот колоссальный экран, негромко разговаривая с десятком одетых в форму людей, отвечавших еще более тихими голосами. Пока они так совещались, сама карта менялась — поворачивалась и двигалась, выделяя определенные части ландшафта, перемещая скопления сверкающих символов, которые зачастую складывались в совершенно новые формы. Потом карта замерла — Хирлис и остальные, сбившись в кучу, продолжали совещаться — и обрела первоначальный вид.
— Через два дня сюда должен зайти нарисцинский корабль, — сказал Хирлис Фербину и Холсу. Взгляд его все еще был прикован к громадному выступу тускло мерцающего экрана, по которому двигалось много сверкающих значков — Фербин решил, что они обозначают воинские части; теперь было ясно, что некоторые из этих частей, окрашенные в серосиний цвет и изображенные менее четко и подробно, обозначают противника. — Я доставлю вас в Сьаунг-ун, — сказал Хирлис. — Это петлемир мортанвельдов, один из основных транзитных портов между мортанвельдами и Культурой. — Его взгляд, ни на секунду не останавливаясь, скользил по громадному глобусу. — Оттуда какой-нибудь корабль доставит вас в Культуру.
— Премного благодарен, — мрачно сказал Фербин.
Ему трудно было вести себя иначе с Хирлисом, после того как тот отказал в помощи. Оставалось лишь проявлять формальную вежливость, хотя сам Хирлис, казалось, этого не замечал и ничуть не был обижен.
Экран замер, потом мигнул, показывая одну за другой конечные конфигурации. Хирлис тряхнул головой и поднял руку. Большая круглая карта снова вернулась в исходное положение, советники или генералы вокруг Хирлиса принялись тяжело вздыхать и потягиваться.
Холс кивнул на карту.
— И что все это, сударь, — игра?
Хирлис улыбнулся, не отводя глаз от гигантского сияющего пузыря-экрана.
— Да, — ответил он. — Все это — игра.
— Но ее истоки в том, что вы могли бы назвать действительностью? — спросил явно зачарованный Холс, приближаясь к краю балкона. Его лицо освещалось громадной сияющей полусферой.
Фербин помалкивал. Он уже не пытался заставить слугу держать язык за зубами.
— Да, в том, что мы называем действительностью, по нашим представлениям, — сказал Хирлис и повернулся к Холсу. — Мы используем игру для опробования диспозиций, перспективных стратегий и тактик. Мы ищем те, что дадут наилучшие результаты, при условии, что враг будет действовать и реагировать согласно нашим прогнозам.
— А они будут поступать так, как вы предполагаете?
— Несомненно.
— Почему бы тогда просто не играть друг против друга, сударь? — весело предложил Холс. — К чему убийства, членовредительство, разрушение, опустошение? Надо как в старые дни: две огромные армии, встретившись, решают, что их силы приблизительно равны, с каждой стороны выходит главный силач, и исход их схватки считается исходом сражения. А всех испуганных солдат целыми и невредимыми отправляют домой, к семьям.