22. К инвективной функции лексики прибегают современные психиатры и психоаналитики для лечения нервных расстройств, особенно тех, что связаны с половой сферой. Предполагается, что пациенту надо дать возможность называть всё, что ему кажется запретным и стыдным, «своими именами», то есть теми словами, которые, как он знает, абсолютно всеми осуждаются (особенно и прежде всего родителями). Такая практика помогает, считают врачи, освободиться от ложного, вредного стыда перед естественными процессами и чувствами.
23. Стоит упомянуть о так называемом патологическом сквернословии. Это когда человек, страдающий рядом болезней (общее помешательство, старческое слабоумие, афазия, болезнь Альцгеймера, маниакальные нарушения психики и тому подобное) произносит бранную лексику, сам того не желая. Особенно это характерно для страдающих так называемым синдромом Туретта, среди признаков которого врачи называют тик, непроизвольное рычание и неконтролируемые признаки сквернословия, непристойную жестикуляцию и неудержимый порыв писать непристойности.
Разница между афатиками и больными синдромом Туретта (СТ) состоит в том, что при СТ больные не утрачивают способности говорения, но время от времени непроизвольно включают в речь запрещённые к употреблению слова. Как и у нормальных людей, в их сознании прочно укрепляется убеждение, что определённые слова нельзя произносить вслух, но контролирующие способности утрачены ими, и запрещённые слова непреодолимо вырываются наружу, хотя больные и предпринимают усилия к тому, чтобы этого не случилось.
А поскольку больным необходимо привлекать внимание медперсонала, то им приходится делать это с помощью таких вот слов. В таком случае эти слова используются просто как сигналы, что вас поняли, с вами согласны или вам возражают и так далее, то есть инвективами они ни в коем случае уже не являются, но звучат именно как инвективы.
Это очень интересный факт, помогающий понять природу интересующих нас слов. В описываемых случаях инвективное сквернословие уже не является речью, оно утрачивает право называться словоупотреблением – и это при сохранении «тела знака» – определённого сочетания звуков. Эти сочетания звуков превращаются в своеобразные междометия, обращением к медперсоналу, но ни в коем случае не оскорблением. Врачи даже утверждают, что порой больному бывает стыдно за произносимые непристойности, он знаками показывает, что хочет сказать нечто совсем другое, но не может: только такое сочетание звуков оказывается ему доступным.
Из этого можно сделать очень важный вывод: интересующий нас словарь – едва ли не самое древнее приобретение человека, находящееся на самом дне хранилища словарного запаса, доказательство того, что человеческая речь родилась из нечленораздельных звуков, подобных рычанию животного.
24. Следующая функция – инвектива как искусство, процветающее в деклассированной среде. Объяснение здесь простое: при бедности словарного запаса именно непристойности выглядят чем-то ярким, привлекающим внимание. Отсюда появление целых инвективных пассажей вроде «малого» или «большого» «загиба Петра Великого». Как мы уже видели, обычно это рифмованное перечисление непристойных слов, главное достоинство которого – в цветистости и замысловатости, но никак не в смысле. Соответствующие примеры уже приводились выше. Оскорбительность здесь – во-вторых, на такие «загибы» не принято обижаться, это, скорее, род тюремного фольклора. Подлинная брань не может сочетаться с поэтическим искусством. Уже сама рифма неизбежно снижает действенность инвективы и, наоборот, повышает юмористический эффект. В сатирической поэме «Поток-богатырь» этим приёмом воспользовался её автор А. К. Толстой. Богатырь по имени Поток попадает из былинных времён в XIX век и видит в окне цветок:
Полюбился Потоку красивый цветок,
И понюхать его норовится Поток,
Как в окне показалась царевна,
На Потока накинулась гневно:
«Шаромыжник, болван, неучёный холоп,
Чтоб тебя в турий рог искривило!
Поросёнок, телёнок, свинья, эфиоп,
Чёртов сын, неумытое рыло!
Кабы только не этот мой девичий стыд,
Что иного словца мне сказать не велит,
Я тебя, прощелыгу, нахала,
И не так бы ещё обругала!»
25. Инвектива как бунт. Известный учёный Эрик Берн трактует эту функцию так: «Я хочу сказать эти грязные слова, и посмотрим-ка, что будет написано на ваших лицах, насколько вы держитесь за вашу благопристойность, перестанете ли вы любить меня за это, вы, свиньи». Можно предположить, что так отреагировал бы на чрезмерную опеку какой-нибудь ребёнок или подросток.
26. Инвектива как средство вербальной провокации. Мужчина использует соответствующий вокабуляр, рискуя получить отказ или стимул к дальнейшим действиям. Вот анекдот из знаменитой серии о поручике Ржевском с его «казарменным юмором»:
– Поручик, что вы говорите даме, когда её хотите?
– Мадам, разрешите вам впендюрить!
– Поручик! Но ведь за такие слова можно и по морде получить!
– Можно и по морде. Но чаще впендюриваю.
27. Известно также использование соответствующих наименований в интимной ситуации, когда эти наименования играют роль скорее не оскорбления, а своего рода афродизиака.
У индейцев мохави роль провокатора может играть девушка (!), осыпающая грубыми сексуальными оскорблениями своего поклонника; таким образом, этот последний получает сигнал о том, что к нему испытывают симпатию.
28. Особняком стоит одна из функций непристойных слов у австралийских аборигенов. Согласно описанию этнографа, инвективы австралийцев чётко делятся на две группы – «разрешённую» и «неразрешённую». Неразрешённая» вращается вокруг названий гениталий, ануса и испражнений, то есть практически не отличаются в этом смысле от европейских. А вот «разрешённые» слова характерны, по всей видимости, чуть ли не исключительно для этой этнической группы. Строго говоря, их следовало бы назвать не «разрешёнными», а «обязательными», ибо в определённых обстоятельствах, а точнее, в определённом родственном кругу эти инвективы абсолютно необходимы. В обязательные условия их функционирования входит их публичное «исполнение». Цель использования таких инвектив – вызвать всеобщее веселье, привести всех присутствующих в хорошее настроение. От перечисленных выше случаев, когда инвектива вызывает весёлый смех, этот случай отличается именно категорической обязательностью.
29. Наконец, ещё одной функцией инвективы можно назвать её междометное, восклицательное употребление, о котором подробно говорилось выше.
Ниже к этим функциям будут добавлены ещё две. Но даже они, скорее всего, не исчерпывают список. Впрочем, их уже достаточно, чтобы сделать ряд важных выводов. И самый главный из них: сама многочисленность функций интересующего нас слоя говорит о его живучести и необходимости. Можно сколько угодно порицать употребление непристойностей, но рассчитывать на окончательную победу здесь не приходится. Фигурально выражаясь, этот нежеланный ребёнок – полноправный член семьи. Далее об этом будет сказано подробнее.
Ничто не вечно под луной
Рассматривая функции инвективного словаря, нельзя не заметить их неодинаковую значимость. Одни из них, определяя самую сущность инвективного общения, присутствуют чуть ли не в каждом случае, в комбинации с менее существенными. Другие функции возможны только изредка, в особых ситуациях.
Характерно, что функции, исключительно важные столетия тому назад, сегодня могут стать малосущественными или вовсе сойти на нет.
Заметно утратила свои позиции «инвективная дуэль». В своём первозданном виде она фиксируется сегодня главным образом у отсталых племён Азии и Африки. Однако очевидно её родство с «инвективой как искусством», а эта последняя процветает в некоторых социальных подгруппах, прежде всего в криминальных. Правда, похоже, что в русской традиции дело скорее ограничивается заучиванием наизусть длинного ряда непристойностей, чем действительно творческим подходом, характерным для прошлого.
Перерождаются и некоторые другие функции. Такова традиция поношения, которая помогает двум армиям или враждебным группировкам довести себя до требуемого возбуждения. Прямые устные поношения двух противоборствующих сторон сегодня менее популярны, однако предшествующая войне кампания обливания грязью противоположной стороны с помощью средств массовой информации – обычная практика в самых цивилизованных обществах. Соответствующие примеры легко встретить в современном Интернете. Или в телевизоре.
Некоторые функции инвективы появляются на довольно короткое время, например, инвектива как символ сочувствия угнетённым классам.
Безусловно, уменьшилась роль инвективы как оберега. Однако на бессознательном уровне восприятие непристойностей или непристойного поведения с этой целью возможно и сегодня.
Божба, упоминание нечистой силы и тому подобное приобрели в основном междометный характер. Однако требование религии не упоминать имени Господа всуе свидетельствует о том, что даже такие мягкие выражения, как «Ну тебя к богу!» и даже «Ей-богу!» нельзя безоговорочно считать чистыми междометиями. Сравним у Мандельштама:
«Господи!» – сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
В некоторых национальных культурах заметно сократилась роль инвективы как средства демонстрации половой принадлежности. Попросту говоря, женщины начинают сквернословить, не уступая мужчинам. Из газет:
Атмосфера наших обыденных человеческих взаимоотношений перенасыщена грубостью […] на улице норма, когда женщина говорит другой женщине, случайно заслонившей ей витрину, непристойные слова, норма, когда матерятся дети октябрятского возраста…
Даже учитывая, что автор несколько сгустил краски (всё-таки о подобной «норме» говорить пока рано), следует отметить, что и в самом деле такое поведение женщин и детей начинает шокировать всё меньше и меньше.