У французов же «un chameau» – «верблюд» – синоним грязного и злобного человека.
Бывает, что одному животному приписываются качества другого. В Китае крестьянин в прошлом мог украсить хлев надписями вроде «Буйвол – как тигр Южных гор», «Лошадь – словно дракон Северных морей».
Наконец, имеет смысл упомянуть еще один неординарный инвективный способ: проклятие, носящее, если можно так выразиться, косвенно зоологический характер. Сравним ирландское «Пусть она выйдет замуж за призрака и родит от него котенка!» или индийское «Пусть твоя дочь выйдет замуж за джинна и родит от него трёхголового змея!».
Из некоторых приведённых выше примеров видно, что иные зоообращения настолько эмоционально насыщенны, что можно говорить уже о некотором перенасыщении, когда слово являет собой как бы неконкретный «эмоциональный всплеск», когда уже неясно, какое качество животного имеется в виду. Одного названия животного оказывается мало, чтобы определить, какой человеческий недостаток имеет в виду данная зооинвектива. В таких случаях ругателю приходится добавлять уточняющее определение или разворачивать инвективу в целое высказывание. Сравним русское «Мартышка!», имеющее слишком общее значение и могущее означать несколько отрицательных качеств. Соответственно возможны «Глупая мартышка!», «Вертишься, как мартышка!», «Что это ты вырядилась, как мартышка!» и так далее.
Перейдём теперь к описанию инвектив, связанных с наименованиями свиньи и собаки. Ролям этих животных в различных культах посвящена обильная литература, поэтому здесь целесообразно отметить лишь в самом общем виде их большое значение в религиозной и экономической жизни древних народов, значение, не исчезнувшее и в настоящее время.
Свинья
Без сомнения, первоначально свинья считалась священным животным – например в Ассирии, однако позже у многих народов она стала нечистым существом.
В некоторых ареалах, однако, эта последняя тенденция не возобладала. Папуасы верят, что, поедая свинину, они приобретают силу свиньи. До сих пор в папуасском племени моту (Новая Гвинея), где домашних животных очень мало и они ценятся очень высоко, новорожденным девочкам дается имя Борома («свинья»).
Подобная практика абсолютно исключена в мусульманских странах, где «Свинья!» (например, турецкое «Domuz!») – одно из сильнейших оскорблений, мясо свиньи полностью исключено из пищевого рациона, и восприятие свиньи как животного лишено каких бы то ни было положительных ассоциаций. Характерное проклятие у мусульман с острова Сималур (Суматра): «Ты – последыш свиньи!», то есть что-то вроде «Свиньин сын!»
В японской инвективной практике бранные обзывания тоже не обходят стороной свинью. В Китае «Свинья!» подразумевает тупоумного человека, в Восточной Индии одна из инвектив выглядит как «У тебя мать что, со свиньей спала?».
В европейском ареале тоже прослеживается положительная и отрицательная оценка свиньи. Особенно хорошо это видно на примерах из немецкого языка. Очень грубы инвективы «Du Sau!», «Du blode Sau!», «Du Drecksau!», «Du verdammtes Schwein!», «Dummes Schwein!» и так далее, все с примерно тем же значением «грязная (тупая и тому подобное) свинья!», «Zuchtsau!» («племенная свинья») относится к похотливой женщине. «Sauwetter» («свинья + погода») означает что-то вроде русского «Чертова погодка!», но «Sauwut» («свинья + бешенство») – дикое бешенство, «свинячья ярость», «Saugut» («свинья + добро»), «Saugluck» («свинья + счастье»), «Sauarbeit» («свинья + работа») – высокую оценку (приблизительно = русское «Вот повезло!»).
В итальянской инвективной традиции свинья – частый компонент богохульных ругательств типа «Рогса Madonna!», Dio рогсо! и так далее.
Русское «Свинья!», как и английское «Pig!», «Son of a swine!» (свиньин сын), эстонское «Siga!», киргизское «Чочко!», грузинское «Se gorissvilo» (свиньин сын) и многое другое носят преимущественно бранный характер. Английское «Не is an obstinate pig!» (дословно «прямая свинья!») = «Он упрям как осёл!»
В американском варианте «Pig!» может означать шлюху, как и pig-meat. Исторический словарь сленга даёт следующие значения pig: 1) армейский офицер, полицейский; 2) проститутка; 3) уродливая женщина, особенно толстая или грязная; 4) распущенная женщина; 5) любой грязный или неряшливый человек. В междометном варианте существуют «Pig’s ass» и «Pig’s arse!» («Свинячья жопа!»).
Особое место занимает «свинья» («cochon») во французском языке, где эта инвектива чрезвычайно широко распространена. «Словарь разговорной лексики» передаёт некоторые значения французского слова «cochon» («свинья») как «грязнуля, скотина, похабник, дрянь».
В свое время это слово фигурировало как одно из самых грубых оскорблений. Сегодня оно воспринимается гораздо мягче, иногда даже комплиментарно («Petite cochon!», женский вариант – «coche»). Гораздо грубее звучит сегодня другой французский вариант «свиньи» – рогс, имеющий смысл «грязнуля, обжора, развратник».
Французская (а также немецкая) молодежь крайне левого, особенно экстремистского толка периода 60-х годов называла свиньей, как правило, полицейских, но также и всякого представителя «системы» вообще. Исследователи молодежных течений считают, что такое использование этой инвективы восходит к архаической индоевропейской мифологии, где свинья была материальным воплощением сил зла и мрака. Еще Лютер прибегал к этому слову, говоря о «папистской скверне».
Собака
Но ещё больше, чем свинья, пользуется популярностью в составе бранных оскорблений собака. Именно в силу её исключительной значимости в инвективном общении следует отдельно рассмотреть как роль самого животного в обществе, так и роль соответствующих наименований в системе общения.
Начнем с последнего вопроса. Трудно назвать ареал и культуру, где не существовало бы инвектив, включающих «собаку». По утверждению известного путешественника XVI в. Сигизмунда Герберштейна, посетившего Россию и Венгрию, в обеих этих странах существовало очень сильное ругательство, непристойным образом сопрягавшее собаку и мать. Другими словами, то, что сейчас называется «русским матом», включало собаку как производителя табуированного позорящего действия. То есть смысл брани был «Пёс ёб твою мать!», «Псу бы мать твою е(б)ти!», «Пёс еби(т) твою мать!» и так далее.
Кроме России и Венгрии, подобные ругательства существовали в Сербии и Хорватии. С XV, а возможно, уже с XIII в. это выглядело как «Пёс бы ёб твою мать!» («…ti pas mater») (вариант: «te vrag», то есть производитель действия здесь – дьявол). Кроме того, существовали варианты, как бы сокращавшие инвективу, снимавшие непристойный глагол: «Сын собаки!» («Сукин сын!»). Таким образом, «сукин сын» – это тот же мат, только осуществлённый разрешёнными словами.
О роли собаки в составе наиболее непристойных инвектив в этом ареале говорит даже то, что сама брань этого рода называется «bludna psovka». Такая же брань в Болгарии называется «псованиата». Подобный вариант встречается и в современном польском языке («pies cięjebal»), где «jebać» и «lajać (т. е. как бы «ебать» и «лаять») – синонимы, означающие «бранить». Сравним в русское глагол «лаяться» = «браниться» («Он меня облаял ни за что» = «обругал»). В русской рукописи XVIII в., направленной против матерной брани, говорится:
…И сия есть брань песья, псом дано есть лаяти.
В другой рукописи говорится о «злой лае матерной».
Современные венгерские варианты: «А kutya basszom meg!» («Чтоб тебя собака выебла!»), «Bazd meg az anyadat!» В последнем случае разница с русским матом в том, что непристойное действие производится в адрес не «твоей», а «своей» матери: «Еби мою мать!» Сравним русское «Чёрт меня побери!» Но наименования собаки в этом венгерском варианте уже нет. Сравним английское «Motherfucker!», где налицо – явный мат, но тоже без собаки.
Примеры мата, где пёс – действующее лицо: болгарское «еба си куча майката», сербское «je6o те пас», белорусское «ебаў его пес».
О развитии мата читаем в блестящем труде Б. А. Успенского:
На глубинном (исходном) уровне матерное выражение соотнесено, по-видимому, с мифом о сакральном браке Неба и Земли – браке, результатом которого является оплодотворение Земли. На этом уровне в качестве субъекта действия в матерном выражении должен пониматься Бог Неба, или Громовержец, а в качестве объекта – Мать Земля. Отсюда объясняется связь матерной брани с идеей оплодотворения. На этом уровне матерное выражение имеет сакральный характер, но не имеет характера кощунственного. […] На другом – относительно более поверхностном – уровне в качестве субъекта действия в матерном выражении выступает пёс, который вообще понимается как противник Громовержца […] Соответственно, матерная брань приобретает кощунственный характер. На этом уровне смысл матерного выражения сводится к идее осквернения Земли псом, причём ответственность за это падает на голову собеседника […] На следующем уровне в качестве объекта матерного ругательства мыслится женщина, тогда как пёс остаётся субъектом действия. На этом уровне происходит переадресация от матери говорящего к матери собеседника, то есть матерная брань начинает пониматься как прямое оскорбление. Наконец, на наиболее поверхностном и профаническом уровне в качестве субъекта действия понимается сам говорящий, а в качестве объекта – мать собеседника.
Роль собаки в образовании матерной брани подробно рассмотрена и исследователем В. Ю. Михайлиным. Его объяснения в сокращённом виде выглядят следующим образом. Матерная брань имеет в виду, что пёс осквернил мать адресата. Стало быть, его отец не был человеком, а мать потеряла право называться женщиной и стала сукой. Адресат, таким образом – «сукин сын». Одновременно он же – «блядин сын», так как его мать – «блядь», от слова «блудить» в смысле «заблудиться». Она, таким образом, «заблудилась» и попала на территорию, где бродят «псы», которые, по большому счёту, не животные, а особая каста молодых воинов, играющих роль псов-изгоев. В. Ю. Михайлин подчёркивает, что разница между таким воином и животным не существенна, по понятиям общества того века, она просто не существует.