К первой группе можно отнести традицию, по которой собака безоговорочно считается другом, помощником и защитником человека, иногда даже прямо приравнивается к человеку. Сравним:
Нас двое в комнате: собака моя и я. <…> Между нами нет никакой разницы. Мы тожественны: в каждом из нас горит и светится тот же трепетный огонёк.
В одном «Атласе пород собак» можно прочесть, что картина английского художника Лэндсира, изображающая ньюфаундленда, спасающего из воды девочку, расходилась по всему миру в тысячах репродукций. Название картины не оставляло сомнений в отношении художника (и сочувствующих зрителей) к собаке: «Достойный член человеческого общества».
Сравним газетное сообщение из Западной Европы, перепечатанное российской прессой:
Министр финансов Исландии Альберт Гудсмундссон неожиданно для себя оказался в центре шумного скандала. Причиной этого стала… его собака, дворняжка Люси. По закону, принятому 62 года назад, жителям Рейкьявика «по соображениям гигиены» запрещено держать домашних животных. <…> Теперь Гудсмундссон поставлен перед выбором: либо отправить Люси в «ссылку», заплатив при этом солидный штраф, либо самому эмигрировать. <…> Он, похоже, склоняется ко второму варианту. «Люси – дорогой нам член семьи, – заявил он. – Лучше уж я откажусь от политической карьеры».
Известно, что во многих странах существуют собачьи парикмахерские, собачьи мясные лавки, магазины одежды для собак и даже драгоценные украшения для них же. Умершим собакам ставятся памятники, надписи на которых говорят о вере в бессмертие собачьей души. В ряде стран (Полинезия, Новая Гвинея, Алжир, Тунис, Бирма) не считается чем-то необычным зрелище женщины, кормящей грудью щенка.
Вторая, противоположная этническая традиция бытует в ареалах, где, например, распространены собаки-парии, отщепенцы, не имеющие хозяина, но живущие вблизи человеческого жилья и питающиеся отходами человеческой кухни или падалью. В такой ситуации к собаке испытывают равнодушие или презрение. Соответствующие страны и ареалы – это Шри-Ланка, Ява, Суматра, Сирия, Судан, страны в верхнем течении Нила, Индия, Внутренняя Африка, Занзибар, Синайский полуостров.
К этой группе примыкают ареалы, где не существует табу на употребление в пищу собачьего мяса. Некоторые народы, живущие здесь, специально разводят мясные породы собак. Таковы некоторые племена Африки (азанде, митту и другие), а также племена, обитающие на Гаити, Гавайских островах, на Суматре (батаки) и другие. Кулинарные рецепты некоторых племен требуют даже, чтобы животных предварительно замучили до смерти.
Существует и ещё одна, третья группа традиций, в соответствии с которыми собака рассматривается как исключительно полезное домашнее животное, заслуживающее – прежде всего в сельской местности – самого высокого уважения именно в этом качестве. Никому не приходит в голову приравнивать собаку к человеку, но в голодные годы детям и собакам отдавали последние куски. Такова, например армянская традиция. Приблизительно такое же отношение к собаке наблюдается и в других кавказских культурах – например в Азербайджане.
В принципе, этнических традиций, в которых отношение к собаке было бы безоговорочно положительным или отрицательным, по-видимому, не так много. В большинстве случаев собака воспринимается носителями каждой традиции более или менее двойственно. В шумерской культуре, в Ассирии, наряду с изображениями собак в храмах наименование собаки использовалось в составе бранных идиом. На Руси на протяжении столетий собака была символом юродства и отчуждения. Одним из самых унизительных наказаний считалось избиение дохлой собакой. Следовало избегать даже прикосновения к собаке голой рукой. Но одновременно собака очень ценилась за свои полезные качества.
В священной книге зороастризма «Авесте» собака определяется очень двусмысленно:
Собаку же по повадкам можно определить восьмикратно: она подобна служителю Бога, воину, скотоводу, батраку, вору, ночному хищнику, потаскухе, ребёнку.
Но тут же можно встретить и безудержное восхваление животного:
Если собака подошла к дому, не следует мешать ей войти, ибо не стоял бы так прочно дом на земле, которую создал благой Бог, если бы не было на земле собаки.
Все эти нюансы получили отражение в инвективной практике. Наиболее естественно предположить, что резко оскорбительное значение «собачьей инвективы» есть следствие отрицательного отношения к собаке и приписывания негативных качеств собаки человеку.
Но в таком случае «собачья брань» должна иметь место исключительно там, где к собаке относятся или относились отрицательно. Тем не менее существуют ареалы, где к собаке относятся хорошо, но брань, включающая наименование собаки, очень распространена. Еще более странно, что качества животного, стоящего у многих народов выше всех других домашних животных, будучи приписанными человеку, кажутся ему оскорбительнее, чем качества, например, коровы или гуся.
Зависимости между резкостью «собачьей инвективы» и хорошим или плохим отношением в данной местности к собаке не существует. В Индонезии, где в связи с сильным влиянием ислама собака считается «нечистым» животным, она не участвует в создании инвектив. В других же исламских странах (с арабским языком) «Собака!», как уже отмечалось, – одно из самых сильных ругательств. Там оно настолько популярно, что возникло предположение, будто это ругательство пришло в Европу из арабских стран во времена крестовых походов.
Однако это предположение маловероятно: использование наименования собаки как инвективы было бы невозможно без яркого эмоционального отношения к этому животному. Если бы во времена крестовых походов отношение к собаке в Европе было глубоко безразличным, никакое иностранное влияние не проявилось бы в виде инвективы. А если такое эмоциональное отношение имело место, тогда необходимости в иностранном влиянии просто не было бы.
Так или иначе, но в настоящее время в европейских странах, где сегодня отношение к собаке самое благосклонное, имеется множество соответствующих оскорблений.
Разгадка этого феномена видится в том, что превращение того или иного понятия в сюжет оскорбления может вести происхождение из двух диаметрально противоположных источников: из восприятия этого понятия как священного и как сниженного.
Такой подход кажется тем более убедительным, если учитывать, что сниженное восприятие понятия вполне может развиться из священного – достаточно вспомнить первоначальное и более позднее восприятие мифа о происхождении человека или целого племени от союза человека и собаки.
В применении к исследуемой теме это означает, что обожествление собаки и резко негативное к ней отношение могут способствовать превращению её названия в очень резкое оскорбление, сила которого прямо пропорциональна силе поклонения или презрения к ней.
Если же отношение к собаке двойственно, то возможность возникновения соответствующих инвектив ещё более вероятна и оправданна.
Рассмотрим подробнее оба источника инвективизации «собаки».
Понять, почему инвектива может родиться из негативных чувств, довольно легко. Однако необходимо признать, что сравнение с собакой считается оскорбительным ещё и потому (именно потому!), что во многих традициях собака занимает особое, привилегированное положение среди домашних животных.
Собака намного больше других животных связана с эмоциональным миром человека. Но в то же время в ряде аспектов поведение собаки – этого «почти человека» – находится в грубейшем противоречии с принятыми в человеческом обществе нормами. Собака известна своей агрессивностью, может нападать, даже не будучи на это спровоцированной, она не стыдится собственных отправлений и, что особенно существенно, абсолютно не способна соблюдать самое строгое человеческое табу – табу на открытое осуществление интимных отношений между полами.
Подобное поведение со стороны «неочеловеченных» животных общество соглашается снисходительно терпеть; но собака в такой ситуации может вызвать резкое осуждение: «Кажется, всё понимает, а тут ведёт себя, как скотина».
Особенно важно, что собака обладает такими благородными, с точки зрения человека, качествами, как преданность и способность к дружбе. В свете таких достоинств нарушение собакой человеческих табу кажется всем особенно постыдным: подразумевается, что тот, кто способен быть другом, должен быть этическим образцом и в других отношениях, и разочарование в этом случае бывает особенно сильным.
Как видим, осуждение собаки в рассматриваемом случае свидетельствует об очень высокой оценке человеком этого животного.
Особую роль в превращении названия собаки в оскорбление может играть табуированность собаки как священного тотемного животного. Вполне вероятно, что наиболее сильные значения всех «собачьих» проклятий идут как раз от нарушения этого жёсткого табу.
Это естественно: сила кощунственного нарушения табу должна быть прямо пропорциональна силе самого табу. И наоборот, нарушение слабого табу не может восприниматься слишком остро и не в состоянии стать основанием для возникновения чрезмерно грубой инвективы.
Несомненно, что для племени, считающего собаку своим предком, покровителем или родственником, сознательное профанирование священного символа считалось очень серьезным проступком, отчего оно и вызывало сильный шокирующий эффект. А сильный шокирующий эффект, как известно, и есть важнейший признак инвективы.
Парадоксальным образом грубость инвективы здесь свидетельствует не только, и даже не столько, о пренебрежении социальными нормами, сколько о неосознаваемом глубоком уважении, испытываемом перед поносимым понятием. Перед нами – пример того, как священное и сниженное представления одного и того же понятия сливаются в единое целое.
«Сексуализмы»
В данном разделе будут исследованы инвективные выражения, так или иначе лексически связанные с проблемами детородной функции человека или животных. Вычленить такие выражения из общего инвективного списка – задача трудная, частично даже невыполнимая, ибо, как показывает анализ, большинство инвектив в той или иной мере имеет прямой сексуальный смысл или в крайнем случае подтекст. Неудивительно поэтому, что (1) между подгруппами, на которые подразделяются сексуальные идиомы, нельзя провести чёткие границы и (2) ряд инвективных идиом попадает сразу в несколько групп.