Я почувствовала, что мне снова хочется плакать, и отправилась в кино смотреть какую-то романтическую комедию.
Акт второй
1
Как только пошли финальные титры, — вот уж не думала, что когда-нибудь в этом признаюсь, ладно, раз уж дошла до такого, больше, наверно, не стоит строить из себя задаваку, — я достала мобильный в надежде на пропущенный вызов.
В надежде, что он звонил. Жан-Батист Настоящий Воин.
Конечно, тогда бы я поклялась всеми святыми, что нет, дело не в этом, это черт знает что, но если честно взглянуть назад, на ту нечестную высокую девушку, которая поднималась вверх по улице Коленкур тем апрельским вечером, покрепче стянув на груди полы своего потрепанного пухового пальто, — я вот вижу ее как сейчас и говорю вам, уважаемая секретарь суда, можете так прямо и записать — все ее мысли по-прежнему занимал сюжет шестичасового сеанса.
Держа в кадре его лицо, прокручивая в голове по кругу один и тот же диалог (незабываемый) и пересчитывая заново каждый кусочек сахара, который он себе положил, она теребила в кармане немой кусок пластмассы.
И растворилась в темноте. Стоп, мотор, снято.
И что же дальше? Дальше жизнь пошла своим чередом.
Ведь так, не правда ли, говорят, когда ничего не происходит?
Когда забываешь все свои прекрасные решения, отбрасываешь мечты о свободе (зачем уезжать, когда мою комнату только что покрасили?) и о высоком (зачем снова браться за учебу, когда компьютер служит мне «одноруким бандитом»?) и продолжаешь выпивать и трахаться налево и направо, сочиняя самой себе совершенно неромантические комедии.
Раздеть Поля, чтобы одеть Пьера, чтобы в конце концов оказаться голой в руках Жака.
Да, это именно так и называется.
Молодость…
Этот зал ожидания…
Во что же превратился мой одержимый соня? В комический эпизод, в анекдот, в забавную историю для застольной беседы. Заметьте, мой рассказ пользовался успехом… При каждом следующем пересказе у моего героя становилось все больше ножей и все меньше фаланг. Под конец он окажется похож на Оружейного барона[21] из Калькуттского лепрозория.
Вначале я думала о нем. В нем было нечто такое, что до сих пор меня волновало: это его авторитарное «Вы идете?», тщательность, с которой он осмотрел меня с головы до ног, его такой несчастный вид, когда он говорил о том, чтобы встретиться снова, и то, что он, судя по всему, не сильно рылся в моих вещах, иначе самостоятельно бы нашел мои координаты. А потом я вспоминала его белые носки и с новым пылом возвращалась к своим жлобским интернет-задачам.
Мой старый добрый встроенный GPS был прав: это тупик.
Трижды в течение следующих дней со мной пытались связаться среди ночи, не оставляя сообщений. В первый раз я подумала, что ошиблись номером, во второй — засомневалась, а в третий раз твердо знала, что это он: я узнала его молчание.
Хотя было уже два часа ночи, я еще не спала и попробовала ему набрать, но он звонил мне с какого-то городского номера, и мои звонки затерялись неизвестно где.
И тут что-то во мне разладилось. Отказавшись от собственного принципа — одного из редких причем (настолько же морального, насколько и «гигиенического», если так можно выразиться), я легла спать, положив включенный мобильный себе под подушку. Тем хуже для волн, онкологии, моей гордости и моего сна: мне надо было разобраться. Кто это так украдкой пытается до меня дозвониться, делая все возможное, чтобы меня не застать? Кто это? А если это он, то почему? Что ему от меня надо в конце-то концов? В тот момент я еще не оценила всего… ну, не знаю… всего значения этого поступка, что ли… ведь, тревожа сон, проще простого влезть в личную жизнь человека.
Отныне каждый вечер я ставила звонок на максимальную громкость и делила свою постель с фантомом.
Я реже появлялась на людях. Да, меня саму убивает такое признание, и у меня была тысяча объяснений для любого, кто захотел бы подколоть меня на этот счет, но факт остается фактом: я реже выходила из дома. Следующие десять дней, вернее десять ночей, прошли без происшествий, и я решила снова выключить звук, потому что плохо спала. Время от времени я просыпалась, чтобы посмотреть, не мигает ли сигнал пропущенного вызова, не сдох ли телефон под подушкой.
Как же я на него злилась. Злилась сама на себя. Да, я чудовищно злилась сама на себя за то, что превратилась в такую рохлю. Я злилась на нас обоих настолько сильно, что в тот вечер, прекрасно помню, ложась спать, пообещала себе, что это будет в последний раз. Что это его последний шанс возобновить свои появления.
И пошел он к черту со всеми своими цепочками, ножами и звонками украдкой, я устала от этого дерьма.
Звонки, смски, скриншоты, чаты и мейлы — я больше не желала всех этих виртуальных границ на моей карте Нежности.[22]
Я свое уже отдала, настрадалась, внесла свою лепту во все эти дурацкие, абсурдные химеры, к которым нас обязывает любовь в цифровое время.
Да, я устала. Хуже того, я чувствовала себя обобранной, обессиленной, опустошенной оттого, что пережила так много романов без любви. Теперь я хотела только настоящих отношений и настоящих людей с настоящим жирком и всем тем, что полагается, в противном случае предпочитая пропустить ход.
Ну а поскольку он очень крут да и в вопросах жира не знал себе равных, то этой ночью он позвонил.
2
Должно быть, он позвонил раньше, чем в предыдущие разы, потому что я еще пребывала в первом глубоком сне и не сразу смогла понять, во сне это или наяву я протягиваю руку и чувствую, как к моему уху прижимается твердый, теплый и гладкий предмет.
Ничего не последовало. Значит, это был сон. Заспанная, я все-таки пробормотала:
— Жан-Батист?
— …
— Это вы?
— Да.
— В другие разы это тоже были вы?
— …
— Почему ты это делаешь? Почему ты молчишь?
— …
Я свернулась в клубок, прижавшись к телефонной трубке. Это длилось долго. Слишком долго. Я засыпала, пока дожидалась его ответов.
Не знаю, сколько прошло минут. Наутро мой журнал звонков сообщит мне, что наш разговор длился два часа тридцать четыре минуты, но, наверно, я просто плохо повесила трубку. В какой-то момент до меня донеслось:
— Ябыхотевасудотовить.
Тут я открыла глаза и в свою очередь онемела.
Он заволновался:
— Вы еще здесь?
— Да.
— Понимаешь, я… я повар.
— …
— …и я бы хотел для тебя что-нибудь приготовить.
Ах, простите. Мне-то послышалось «я бы хотел вас удовлетворить». Но… уф… в каком же это мы оказались измерении? Какой-то застенчивый чокнутый повар, к тому же страдающий бессонницей, звонит мне в четверть первого, чтоб зачитать свое меню… Спите спокойно, друзья! Ложитесь обратно спать! Все под контролем! С поцелуями от святой Анны!
— Ты хочешь?
— Сейчас?
— Нет-нет, — его голос повеселел, — мне все-таки надо подготовиться!
— Когда?
— Я тебе скажу. Я все организую. Ты можешь записать номер телефона и перезвонить мне завтра в это же время?
Ну надо же какой удобный график!
— Слушаю.
Я наугад подцепила какую-то книгу с ночного столика. Сквозь сон при свете телефона я записала серию цифр под его диктовку. А дальше я не помню. Еще раз или два я услышала свое имя, но уже не смогла бы сказать, был ли это его голос или всего лишь отзвуки моего сна.
3
Наутро я убедилась в том, что все это мне не пригрезилось: на титульной странице «Пугала» Майкла Коннелли[23] — не правда ли смешно? — был нацарапан номер телефона.
Главная проблема заключалась в том, что, судя по всему, я и впрямь была тогда в полной отключке, потому что теперь и сама не могла разобрать, что написала. Вот здесь, это семерка, или тройка, или единица? А тут? Двойка, тройка или пятерка?
Ладно. Переберу все варианты.
В математике я ничего не петрила и уж тем более в расчетах вероятностей, но заранее предчувствовала, что эта досадная неприятность отнимет у меня некоторое время.
Кроме того, ждать до полуночи, а потом набирать наобум номера было просто неприлично. Я могла разбудить кучу добрых людей, а заодно меня бы по ходу линчевали. Так что я взялась за дело около десяти и хорошо сделала, потому что двумя часами позже я все еще не нашла своего шутника.
Мне отвечали все менее любезно, и я начала путаться в сочетаниях цифр. Я уже не помнила, какие номера успела набрать, без устали спрашивая Жан-Батиста и отвечая «Ой, простите», извиняясь и будоража все подряд семьи Парижского региона, чьи номера телефонов начинались с «01.42», «01.43» и «01.45», и… ох, а потом я бросила.
Эта фигня не выходила у меня из головы. Он перезвонит сам…
Мономаньяки, если уж они за что взялись, — никогда не отступятся.
Я чувствовала себя на грани нервного срыва, мой супердетектив был весь исчиркан, мобильник перегрелся.
Я вышла из дома.
Пошла подышать свежим воздухом вместе с другими, более разговорчивыми, полуночниками.
Да, это правда! Он начинал действовать мне на нервы, этот проклятый аутист! Пусть катится к чертовой матери! Пусть готовит жратву для девок своего уровня! К тому же я равнодушна к еде! Плевать я хотела на всю эту вашу французскую кухню! Мне корочку хлеба дай — я уже довольна!
Ох, как же я была зла… Сыта по горло, когда он еще и к плите не вставал, этот идиот… Накрутив себя до предела, я исходила желчью. Мне надо было как-то отвлечься, отпустить ситуацию, позабыть обо всех этих глупостях, мне нужен был мой Жанно.
Да, я должна пойти танцевать, пить и забывать его.
И я что было сил крутила педали, все крутила и крутила, все сильнее теряя голову.