– Да, мисс Ласкин, – раздался дружный щебет.
– Должна вас предупредить, – прибавила мисс Ласкин, – директриса очень строга во всём. Уж позаботьтесь, чтоб у вас были чистые лица, чистые руки и чистая одежда, Говорите только тогда, когда она к вам обращается. Когда она вам задаст вопрос, встаньте, прежде чем ответить. Ни в коем случае с ней не спорьте. Не вздумайте шутить, не то она рассердится. А когда директриса сердится, тут уж берегитесь.
– Золотые ваши слова, – пробормотала Лаванда.
– Я уверена, – продолжала мисс Ласкин, – она захочет проверить, знаете ли вы всё, что вам полагалось выучить за эти дни, то есть умножение на два. И я вам очень, очень советую сегодня, когда придёте домой, выучить это умножение назубок. Путь мама или папа с вами позанимаются.
– А что она ещё проверять будет? – раздался чей то голос.
– Правописание, – сказала мисс Ласкин. – Постарайтесь как следует повторить всё, чему вы научились за последние несколько дней. И ещё. К приходу директрисы на столе непременно должны стоять кувшин с водой и стакан. Без этого она ни за что не начнёт урока. А теперь – кто будет ответственным? Кто обещает за всем этим присмотреть?
– Я буду ответственной, – заявила Лаванда.
– Вот и хорошо, Лаванда, – сказала мисс Ласкин. – Итак, тебе нужно будет перед началом урока пойти на кухню, взять там кувшин, налить в него воды, а рядом поставить чисто вымытый стакан.
– А вдруг на кухне не будет кувшина? – спросила Лаванда.
– На кухне штук десять таких кувшинов и стаканов для директрисы, – ответила мисс Ласкин, – они каждому классу нужны.
– Я не забуду, – сказала Лаванда. – Обещаю.
А гибкий ум Лаванды уже прикидывал возможности, какие перед нею открывал этот самый кувшин. Лаванде хотелось сделать что-то поистине героическое. Изумительные подвиги, какие совершала в школе Гортензия, привели её в неистовый восторг. Восхищалась она и Матильдой, которая, взяв с Лаванды честное благородное слово, что та будет хранить секрет, открыла ей тайну попугая, охавшего и поминавшего свои белые кости, и рассказала о подмене средства для волос, превратившей мистера Мухомора в платинового блондина. И вот теперь пришёл черёд Лаванды стать героиней – только бы удалось придумать что-нибудь грандиозное.
По дороге домой из школы Лаванда без конца прокручивала в уме различные варианты и, напав наконец на след одной потрясающей идеи, стала выстраивать свой план так же внимательно и подробно, как английский полководец герцог Веллингтон разрабатывал некогда план сражения при Ватерлоо. Противник в данном случае, согласимся, был не Наполеон. Но ни единая душа в начальной школе Кранчемхолла не согласилась бы с вами, если б вы стали утверждать, будто директриса – менее опасный враг, чем этот прославленный француз. И какая же тут ловкость нужна, сама себе говорила Лаванда, и не только ловкость, но и полнейшая, самая-самая строжайшая тайна! А иначе просто нет ни малейших шансов после такого подвига остаться в живых.
В глубине сада у Лаванды был грязный пруд, где нашло себе приют обширное семейство тритонов. Тритоны часто водятся в английских прудах, но их редко кто видит, поскольку это дико застенчивые, мрачные и нелюдимые создания. Что само по себе даже очень понятно: они невероятные уроды. Похожи на младенцев-крокодилов, только морда покороче. Но при такой внешности – кто бы мог подумать? – тритоны исключительно безвредны. Длиной они сантиметров тридцать, не больше, и они ужасно скользкие, кожа сверху зеленовато-серая, а на брюшке – оранжевая. Вообще-то тритон – амфибия, так что, между прочим, спокойно может жить в воде и без воды.
И вот в тот же вечер Лаванда пошла к пруду в глубине сада, чтобы поймать тритона. Они страшно быстрые, юркие, не так-то их легко изловить. Лаванда долго лежала на берегу, ждала, ждала и наконец выследила подходящий крупный экземпляр. Тут уж, использовав вместо сети свою школьную шапочку, она бросилась на него – и поймала. Она заранее выложила свой пенал всякими водорослями, чтобы тритон почувствовал там себя как дома, только вот оказалось, что тритона не так-то просто переложить из шапочки в пенал. Тритон дрыгался, вертелся, трепыхался, он скользил, как ртуть, да и пенал вдобавок был ему только-только, впритык по росту. И, когда всё-таки удалось запихнуть его внутрь, надо было очень-очень осторожно прикрыть крышку, чтобы не дай бог не отхватить ему хвост. Соседский мальчик, Руперт Свист, сказал Лаванде, что если отхватить у тритона хвост, то этот хвост останется живёхонек и вырастет в ещё одного тритона, но уже больше, гораздо больше, раз в десять. Аж с аллигатора. Конечно, Лаванда ему не поверила, но в таких серьёзных обстоятельствах не стоило рисковать.
Наконец она плотно закрыла крышку. Теперь тритон был у неё в руках. Она ещё постояла, подумала и чуть-чуть, совсем немножечко приоткрыла крышку, чтобы он мог дышать свежим воздухом.
Наутро Лаванда несла своё секретное оружие в ранце за спиной. Она вся горела от волнения. Безумно хотелось рассказать Матильде про план сражения. В общем-то, всему классу хотелось рассказать. Но она решила никому не говорить ни единого слова. Так лучше, потому что-тогда никто, даже под самой жуткой пыткой, не сможет выдать имя виновного.
Настало обеденное время. На обед были сосиски с зелёным горошком. Лаванда их обожала, но не смогла проглотить ни кусочка.
– Ты не заболела, Лаванда? – спросила мисс Ласкин со своего места во главе стола.
– Ой, я сегодня так назавтракалась, – сказала Лаванда. – Сосисок прям видеть не могу.
После обеда она тут же бросилась на кухню и там увидела один из знаменитых директрисиных кувшинов. Он был такой большой, синий, из глазурованной глины. Лаванда до половины налила в него воды, вместе со стаканом отнесла в класс и поставила на учительский стол.
В классе никого не было. С быстротою молнии Лаванда выхватила из ранца пенал и чуть приоткрыла крышку. Тритон лежал тихо. Очень-очень осторожно она поднесла пенал к самому-самому горлышку кувшина, открыла и выпустила тритона. Раздался всплеск, несколько секунд тритон пометался, побулькал, а потом угомонился. И, чтобы он чувствовал себя поуютней, Лаванда решила отдать ему все водоросли из пенала.
Свершилось. Всё было готово. Лаванда сунула обратно в довольно-таки мокрый пенал свои карандаши и положила пенал на место. А потом она отправилась во двор – играть с остальными ребятами, пока не прозвенит звонок.
Еженедельная проверка
Ровнёхонько в два часа все, и мисс Ласкин в том числе, собрались в классе. Мисс Ласкин отметила, что кувшин со стаканом стоят где следует, и спокойно заняла своё место – встала в самом дальнем конце класса. Все ждали. И вот раздался строевой шаг, и она явилась: подпоясанный халат, зелёные брючки – директриса.
– Добрый день, дети! – рявкнула она.
– Добрый день, мисс Таррамбах, – прочирикал хор детских голосов.
Директриса стояла перед классом – руки в боки, ноги врозь – и грозно оглядывала мальчиков и девочек, а те нервно ёрзали под её взглядом.
– Не самое отрадное зрелище, – заключила она. Она смотрела на детей брезгливо, с отвращением, как вы, наверно, смотрели бы на что-то такое, что оставил на полу посреди комнаты невоспитанный пёс. – Не дети, а тошнотворные прыщи, и больше ничего.
У всех хватило ума промолчать.
– Прямо тошнит, как подумаешь, что весь этот мусор придётся терпеть у себя в школе ещё целых шесть лет! Да, определённо надо будет исключить как можно больше вашего брата, причём как можно скорей, чтобы самой не чокнуться. – Директриса умолкла и несколько раз фыркнула. Странный звук. Такой можно услышать в конюшне, когда лошадям задают корм. – Не сомневаюсь, – продолжала она, – что ваши мамочки и папочки вам рассказывают, какие вы замечательные. Ну, а я – я расскажу вам совершенно обратное, и лучше уж вы мне поверьте. Всем встать!
Все вскочили на ноги.
– А теперь выставите-ка руки. Я сейчас пойду по рядам, а вы их переворачивайте, и тогда я увижу, чистые они у вас с обеих сторон или нет.
Таррамбахиха медленным шагом двинулась между рядов. Всё шло гладко, пока она не добралась до маленького мальчика во втором ряду.
– Представься! – рявкнула она.
– Я Найджел, – был ответ.
– Найджел, а дальше?
– Найджел Хикс, – уточнил мальчик.
– Найджел Хикс, а дальше? – взревела Таррамбах. Да так взревела, что чуть не выдула парнишку за окно.
– И всё, – сказал Найджел. – Может, вам моё второе имя нужно? – Он был храбрый мальчик, и было ясно, что он изо всех сил старается не дрогнуть перед лицом нависшей над ним горгоны.
– Очень мне нужны твои другие имена, чирей ты раздавленный! – взвыла горгона. – Меня как зовут?
– Мисс Таррамбах, – сказал Найджел.
– Так и говори, когда ко мне обращаешься! Ну, а теперь давай всё сначала. Представься!
– Я Найджел Хикс, мисс Таррамбах.
– Так-то оно лучше, – проворчала Таррамбахиха. – У тебя грязные руки, Найджел! Когда ты их мыл в последний раз?
– Сейчас подумаю, – сказал Найджел. – Точно и не вспомнишь. Вчера, наверно, а может, позавчера или позапозавчера, ну, я не знаю.
Всё лицо и даже всё тело Таррамбахихи раздулись, будто её накачали велосипедным насосом.
– Так я и знала! Как-только тебя увидела, я поняла, что ты просто кусок дерьма! Кем твой отец работает? Небось, навоз разгребает?
– Мой папа доктор, – сказал Найджел. – И очень хороший доктор. Он говорит, что на нас на всех полно микробов и от чуточки лишней грязи никто ещё не умирал.
– Хорошо, что я не у него лечусь, – отрезала Таррамбах. – А почему, осмелюсь спросить, у тебя вся рубашка перемазана горошком?
– А это потому что он был у нас на обед, мисс Таррамбах.
– И ты всегда размазываешь обед по рубашке, Найджел? Этому тебя твой знаменитый папаша-доктор научил?
– Его ж так неудобно есть, мисс Таррамбах. Он с вилки сваливается.
– Какая пакость! – зарычала Таррамбахиха. – Рассадник бактерий, вот ты кто! Не желаю тебя сегодня больше видеть! А ну, пошёл в угол и там стой на одной ноге, а мордой уткнись в стену!