Мисс Ласкин разинула рот и так вытаращила глаза, что даже стали видны белки. Она ничего не сказала. Не могла ни слова выговорить. Просто онемела при виде такого чуда. Молча она уставилась на стакан и вся подалась назад, отпрянула, будто ждала подвоха от невиданного, опасного предмета. Потом, очень-очень медленно, она подняла голову и посмотрела на Матильду. Девочка сидела вся белая-белая, как полотно, с застывшими глазами, смотрела, дрожа, в одну точку и ничего не говорила. Они округлились, стали ярче, эти глаза, и само её лицо словно переменилось; Матильда, очень-очень красивая, сидела молча, в торжественном сиянии тишины.
Мисс Ласкин, с трудом превозмогая дрожь, смотрела, смотрела на девочку, а та постепенно приходила в себя. И вдруг – р-р-раз! – по бледному лицу Матильды разлилось какое-то почти райское спокойствие.
– Ну вот, – сказала она и улыбнулась. – Со мной всё в порядке, мисс Ласкин, вы не волнуйтесь.
– Ты как будто была далеко-далеко, – еле выговорила потрясённая мисс Ласкин.
– О, я и была, – сказала Матильда, – я на серебряных крыльях летала между звёздами. Как хорошо!
Мисс Ласкин всё смотрела на эту девочку, совершенно потрясённая, смотрела так, будто бы видела перед собой Сотворение Мира, Начало Мироздания, Первое Утро Бытия.
– Гораздо быстрей получилось, – сказала Матильда спокойно.
– Нет! Это просто немыслимо! – задохнулась мисс Ласкин. – Мне не верится! Буквально не верится!
Она закрыла глаза и долго их не открывала, а когда снова открыла, кажется-таки смогла взять себя в руки.
– Не хочешь зайти ко мне, выпить чаю? – спросила она.
– Ой, я с удовольствием! – воскликнула Матильда.
– Вот и хорошо. Собирай свои вещички, и через несколько минут встретимся у ворот.
– Вы ведь никому не расскажете про… ну, про это, мисс Ласкин?
– Даже не подумаю, – сказала мисс Ласкин.
Домишко мисс Ласкин
Мисс Ласкин встретила Матильду у школьных ворот, и они молча пошли по главной улице. Миновали магазинчик «Фрукты – овощи» с яблоками и апельсинами в витрине, лавку мясника, где громоздились за стеклом кровавые куски мяса и висели голые цыплята, миновали маленький банк, бакалею, электротовары, прошли всю улицу и вышли на узкую сельскую дорогу, где им уже не встретилось ни души и почти не было машин.
И в этой тишине, в этом уединении Матильда вдруг ужасно разволновалась. Как будто какой-то клапан лопнул у неё внутри и высвободил безудержную энергию. Матильда семенила рядом с мисс Ласкин, то и дело подпрыгивала, отчаянно размахивала руками, и из неё с невероятной скоростью сыпались слова. Ах, мисс Ласкин, ох, мисс Ласкин, нет, честно, мисс Ласкин, я чувствую, что всё на свете могу сдвинуть с места, а не то что стаканы опрокидывать и всякую такую мелочь… Я могу столы и стулья переворачивать, мисс Ласкин… И пусть даже кто-то будет сидеть на стуле, я и его стряхну… Да что столы и стулья… И побольше кое-что, и даже гораздо побольше, чем столы и стулья… Мне только минуточка нужна, а там уж я всю силу-ка-а-ак соберу в глазах и-ка-а-ак всё повалю, всё вообще… Только мне надо очень-очень внимательно смотреть, мисс Ласкин, и глазам горячо делается, их как-то жжёт, мисс Ласкин, но это ничего, неважно, подумаешь, ну и пусть, мисс Ласкин…
– Успокойся, детка, успокойся, – приговаривала мисс Ласкин. – Не будем так сильно нервничать, не будем торопить события…
– Но это же ведь интересно, мисс Ласкин, как по-вашему, это интересно?
– О, даже очень, очень интересно, – сказала мисс Ласкин. – И не просто интересно. Но теперь нам надо ступать поосторожней, Матильда.
– А почему теперь нам надо ступать поосторожней?
– А потому, что мы играем с таинственными силами, детка, о которых сами ничего не знаем. Я вовсе не считаю, что это злые силы. Может, они даже и добрые, наоборот. Может, они и вовсе божественные. Но, каковы бы они ни были, давай уж мы будем обращаться с ними поосторожней.
То были мудрые слова мудрого стреляного воробья, но до Матильды не дошёл их смысл – какое там! – уж слишком она раскипятилась.
– А я всё равно не понимаю, почему это нам надо быть поосторожней? – спросила она, скача рядом с мисс Ласкин.
– Вот я как раз и стараюсь тебе втолковать, – терпеливо ответила мисс Ласкин, – что мы имеем дело с неизвестным. Это необъяснимо. Самое правильное слово здесь будет – феномен. Да, это феномен.
– И я, что ли, феномен? – удивилась Матильда.
– Не исключено, – улыбнулась мисс Ласкин. – Но, по-моему, лучше бы ты сейчас поменьше думала о себе самой. Давай-ка мы с тобой вдвоём внимательно, со всех сторон, исследуем сущность этого феномена, только ты да я, но непременно очень-очень осторожно.
– Так вы хотите, чтоб я ещё разок-другой такое сделала, мисс Ласкин?
– Да, я как раз хотела тебе предложить, – как-то неуверенно выговорила мисс Ласкин.
– Вот и хорошо! – вскрикнула Матильда.
– Я, – призналась тут мисс Ласкин, – ошарашена даже больше, чем ты сама, и всё стараюсь подыскать какое-то разумное объяснение.
– Например?.. – откликнулась Матильда.
– Например, связано ли это или нет с фактом твоей редкостной умственной скороспелости.
– А что это – скороспелость?
– Ну, скороспелый ребёнок, – отвечала мисс Ласкин, – это значит тот, кто серьёзно обогнал ровесников в умственном развитии. Ты невероятно скороспелое дитя.
– Нет, правда? – не верила Матильда.
– Ну а как же? Тебе пора бы это знать. Смотри, как ты читаешь. Смотри, как ты считаешь.
– Да, наверно, вы всё правильно говорите, – согласилась Матильда.
Мисс Ласкин подивилась этой естественности и совершенному отсутствию зазнайства.
– Я всё думаю, – сказала она, – вот эта твоя внезапная способность передвигать предметы, не прикасаясь к ним, связана ли она с исключительной силой твоего мозга?
– Вы думаете, мозгам тесно у меня в голове и что-то должно выталкиваться наружу, чтоб они поместились?
– Ну, не то чтобы, – тут уж мисс Ласкин не могла сдержать улыбку. – Но так или иначе, повторяю, мы должны ступать очень осторожно. Я не могу забыть странный отблеск на твоём лице, когда ты опрокинула этот стакан.
– Вы считаете, что, может, мне это вредно? Вы про это думаете, да, мисс Ласкин?
– Ты же сама очень странно себя чувствовала, правда?
– Ой, я себя чувствовала изумительно, – тихонько проговорила Матильда. – Несколько секундочек я летала среди звёзд на серебряных крыльях. Я вам уже говорила. А сказать вам ещё одну вещь, мисс Ласкин? Во второй раз мне было легче, гораздо легче. Так всегда, наверно, бывает, да? Чем больше упражняешься, тем легче идёт дело.
Мисс Ласкин старалась идти помедленней, чтобы девочке не приходилось бежать со всех ног, за ней поспевая, и здесь было так тихо, так хорошо на узкой сельской дороге – городок уже остался позади. Кругом царила золотая осень. Ежевика, рябина и боярышник уже заготовили свои ягоды для птиц, чтоб те не голодали, когда придёт суровая зима.
По обе стороны дороги стеной стояли дубы, ясени, смоковницы, да кое-где редким гостем мелькал каштан. Мисс Ласкин, чтобы хотя бы ненадолго сменить тему разговора, перечисляла Матильде названия деревьев, учила, как их распознавать – по форме листьев, по узору на коре. Матильда жадно слушала и раскладывала новые знания по полочкам.
Наконец в изгороди с левой стороны дороги замаячил просвет – там была низенькая калитка.
– Нам сюда, – сказала мисс Ласкин, открыла калитку, пропустила вперёд Матильду, прошла сама и затворила калитку за собой. Теперь они пошли по узкой-узкой дорожке – не шире, чем след от проехавшей телеги. По обе её стороны плотно стоял орешник, и Матильда видела спелые коричневые орехи в зелёной оторочке. Скоро их без остатка соберут белки, сказала мисс Ласкин, сложат впрок, про запас на время холодов.
– Так вы, что ли, здесь прямо живёте? – спросила Матильда.
– Прямо живу, – сказала мисс Ласкин, но больше она ничего не прибавила.
Матильда раньше даже и не задумывалась, где да как может жить мисс Ласкин. Мисс Ласкин была учительница – и всё, она являлась в школу из ниоткуда, чтобы учить детей, а после снова исчезала в никуда. Разве мы, ученики, размышляла Матильда, хоть когда-нибудь задумываемся о том, куда уходят учительницы, когда кончаются уроки? Разве мы себя хоть раз спросили, с кем они живут, есть у них дома сестра, мама или муж?
– А вы одна живёте, мисс Ласкин? – спросила она вслух.
– Да, – ответила мисс Ласкин. – Совсем одна.
Они брели теперь по глубоким грязным бороздам, пропечённым солнцем, а на такой дороге нужно очень осторожно ставить ногу, если, конечно, вы не хотите её сломать. Несколько птах наблюдали за ними с ветвей орешника, а больше кругом не было ни души.
– Это всего-навсего фермерский домик, – предупредила мисс Ласкин. – Так что особой роскоши не жди. Мы почти пришли.
Перед ними была ещё одна калитка, маленькая, зелёная, почти незаметная под свисающими ветвями орешника. Мисс Ласкин остановилась, положила руку на эту калитку и сказала:
– Ну вот. Здесь я и живу.
Матильда увидела грязную узкую тропку, и эта тропка вела к крохотной кирпичной постройке. Постройка была до того крошечная, что скорей напоминала не человеческое жильё, а кукольный домик. Кирпичи были старые, облупленные, они совсем выцвели на солнце. Из серой шиферной крыши торчала одинокая труба, с фасада уныло глядели два узеньких оконца. Каждое оконце было не больше газеты, и в доме явно был один-единственный этаж, без всяких чердаков и антресолей. По обе стороны узкой тропки раскинулся пустырь, и там хозяйничали крапива, чертополох и ещё какая-то тёмная высокая трава. Огромный дуб навис над лачугой. Его могучие ветки будто обнимали ветхий крохотный домишко, укрывали его, прятали от остального мира.
Мисс Ласкин, держа руку на калитке, повернулась к Матильде и сказала:
– Один замечательный поэт – Дилан Томас – когда-то написал такие строки, я всегда их вспоминаю, когда иду по этой тропе.