Матильда подождала, и вот мисс Ласкин удивительным, глубоким голосом очень медленно стала читать стихи:
Никогда, никогда, моя девочка, бродя по лугам
Светлых сказок и околдованных снов,
Ты не думай, ты не верь, ты не бойся,
Что волк, в шкуре белоснежно-овечьей,
Блаженно, фальшиво и грубо заблеяв,
Вдруг выскочит:
– Моя милая, милая! —
Из логова, из-под листвы, в год, сырой от росы,
И проглотит твоё сердце
В домике, скрытом среди розоватых стволов.
Минуту обе молчали, и Матильда, которой раньше никто никогда вслух не читал высокую романтическую поэзию, была потрясена до глубины души.
– Как музыка, – шепнула она.
– А это и есть музыка, – сказала мисс Ласкин.
И, будто застеснявшись того, что разоблачила свою заветную тайну, она поскорей толкнула калитку и быстро пошла по тропке. Матильда замешкалась. Ей вдруг стало страшно. Всё было здесь какое-то ненастоящее, чужое, фантастическое, далёкое от всего остального мира. Ну прямо картинка из книжки со сказками Андерсена или братьев Гримм. Прямо та самая хижина, где жил бедный дровосек с Гензелем и Гретель. А ещё тут могла жить бабушка Красной Шапочки, или семь гномов, или три медведя – да вообще кто угодно. Настоящая хижина из волшебной сказки.
– Пойдём, детка, – крикнула через плечо мисс Ласкин, и Матильда заторопилась за ней.
Дверь была зелёная, облезлая и без замочной скважины. Мисс Ласкин просто приподняла засов, толкнула дверь – и они вошли. Мисс Ласкин была не то чтобы большого роста, но и ей пришлось низко-низко нагнуться, переступая порог. Матидьда шагнула следом и очутилась в тёмном узком туннеле.
– Давай пройдём на кухню, поможешь мне чай заварить, – сказала мисс Ласкин и прошла впереди Матильды по этому туннелю на кухню – если, конечно, такое можно назвать кухней. Она – кухня то есть – оказалась разве что чуть побольше шкафа для одежды, а в задней стене этого шкафа светилось оконце, и под оконцем была раковина, но только без кранов. У стены напротив окна была полочка, видимо, для приготовленья еды, и над ней висел стенной шкафчик. На полочке стояли примус, кастрюлька и полупустая бутылка молока. Примус – это такая маленькая походная печка, которую вы наполняете керосином, потом зажигаете сверху, а потом ещё накачиваете, чтобы он разгорелся.
– Пока я примус разжигаю, ты можешь принести воды, – сказала мисс Ласкин. – Колодец сзади, за домом. И ведро не забудь. Вон оно. Верёвку там увидишь. Прицепи ведро к верёвке и спусти в колодец, только сама смотри не свались.
Совершенно потрясённая, Матильда взяла ведро и пошла во двор. Над колодцем – крыша коньком, а под этой крышей – бревно между двух столбов, причём к одному столбу приделана ручка, и на бревно намотана верёвка, и свободным концом эта верёвка болтается над бездонной дырой. Матильда вытащила конец верёвки и к нему прицепила ведро. Потом она стала крутить, крутить ручку на столбе, и ведро опускалось, опускалось, пока не послышался всплеск. И тогда она стала снова крутить ручку и вытащила ведро, и в ведре оказалась вода!
– Столько хватит? – спросила Матильда, внося ведро.
– В самый раз, – улыбнулась мисс Ласкин. – А ведь ты, наверно, раньше не доставала воду из колодца?
– Никогда, – призналась Матильда. – Это так интересно! Но вот только для ванны – как же вы столько воды таскаете?
– Я не принимаю ванну, – сказала мисс Ласкин. – Я моюсь стоя. Принесу полное ведро, нагрею, разденусь и моюсь.
– Нет, честно? – удивилась Матильда.
– Ну конечно, – сказала мисс Ласкин. – До недавнего времени все бедные люди в Англии так мылись. И ведь у них даже примуса не было. Так и грели воду – прямо над очагом.
– А вы бедная, мисс Ласкин?
– Да, – был ответ. – Очень. Хорошенькая у меня печурка, правда?
Примус рокотал, выпуская синие языки пламени, и вода в кастрюльке скоро забулькала. Мисс Ласкин вынула из шкафчика заварочный чайник, положила в него несколько чайных листьев. Нашла краюху чёрного хлеба. Отрезала от неё два ломтика, а потом взяла маргарина из пластиковой коробочки и намазала на хлеб.
«Маргарин! – подумала Матильда. – Выходит, она и вправду бедная».
Мисс Ласкин взяла поднос, поставила на него две кружки, чайничек, полбутылки молока и тарелку с двумя ломтями хлеба.
– Сахару у меня, к сожалению, нет, – сказала она. – Я его не употребляю.
– И правильно, – поддержала Матильда. Она понимала всю деликатность положения и старалась изо всех сил не сказать ничего такого, что могло бы сконфузить мисс Ласкин.
– Пошли в гостиную, – сказала мисс Ласкин. Она взяла поднос и из кухни – через тёмный маленький туннель – повела Матильду в комнату. Матильда шла за ней, но на самом пороге так называемой гостиной застыла и несколько секунд стояла и озиралась в полном недоумении. Комната была крошечная, квадратная, голая – ни дать ни взять тюремная камера. Бледный свет тёк из единственного оконца, никаких занавесок не было. Всю мебель в комнате составляли только три перевёрнутых ящика – два в роли стульев, третий вместо стола. И всё. Ни картин на стенах, ни ковра на полу – только грубые, неполированные доски, сплошь в щелях, и там копится пыль, туда въедается грязь. Потолок такой низкий, что даже Матильде, если хорошенько подпрыгнуть, наверно, удалось бы до него дотянуться кончиками пальцев. Стены белые, но как-то не похоже, чтоб крашеные. Матильда провела по стене ладонью – так и есть, на ладони осталась белая пыль. Значит, это побелка, побелка, как в хлеву, в стойле или в курятнике.
Матильда ужаснулась. Неужели здесь живёт мисс Ласкин, такая чистенькая, такая аккуратно одетая? И сюда она возвращается после работы? Просто не верится! И в чем же тут дело? Нет, здесь, конечно, кроется какая-то тайна.
Мисс Ласкин поставила поднос на перевёрнутый ящик.
– Садись, детка, – сказала она. – И мы выпьем чаю. Кушай хлебушек. Оба куска твои. Я никогда ничего не ем, когда возвращаюсь из школы. Там как следует подкреплюсь в обед, и мне до утра хватает.
Матильда осторожно уселась на предложенный ящик, скорее из вежливости взяла кусок хлеба с маргарином и принялась жевать. Дома она бы сейчас лакомилась поджаренным тостом с маслом и клубничным вареньем, и не исключено, что этот пир венчал бы ещё кусок бисквитного торта. Но, несмотря ни на что, здесь было куда интересней. В этом доме царила какая-то тайна, великая тайна, вне всяких сомнений, и Матильда мечтала до неё докопаться.
А мисс Ласкин разлила по чашкам чай и в каждую подбавила немножко молока. Её, кажется, нисколько не волновало, что она сидит в голой комнате на перевёрнутом ящике и прихлёбывает чай из кружки, которую держит на коленях.
– Знаешь, – сказала она, – я вот всё думаю про то, что ты сделала с этим стаканом. Тебе дана огромная сила, детка, сама понимаешь.
– Да, мисс Ласкин, я понимаю, – подтвердила Матильда, пережёвывая хлеб с маргарином.
– Насколько мне известно, – продолжала мисс Ласкин, – ещё никому за всю мировую историю не удавалось сдвинуть предмет, не коснувшись его, не подув на него, вообще не подтолкнув его извне тем или иным способом.
Матильда кивнула, но ничего не сказала.
– Безумно интересно, – размышляла мисс Ласкин, – было бы установить границы, предел этой твоей силы. Да, я понимаю, ты считаешь, что можешь сдвинуть всё что угодно, но я в этом далеко не уверена.
– Хорошо бы попробовать что-нибудь прямо громадное, – сказала Матильда.
– А как насчёт расстояния? – спросила мисс Ласкин. – Ты непременно должна сидеть рядом с той вещью, которую собралась опрокинуть?
– Даже не знаю, – сказала Матильда. – Вот бы интересно проверить!
История мисс Ласкин
– Но спешить нам некуда, – сказала мисс Ласкин, – так что давай-ка выпьем ещё по чашечке. Да съешь ты этот кусок. Ты же, наверно, проголодалась.
Матильда взяла второй ломтик хлеба и стала медленно жевать. Маргарин, в сущности, не такая уж и плохая штука. Если не знать заранее, так даже не отличишь от масла.
– Мисс Ласкин, – сказала она вдруг. – А вам в школе очень мало платят?
Мисс Ласкин внимательно на неё глянула.
– Вовсе не так уж мало, – ответила она. – Как всем приблизительно.
– Но ведь это, наверно, очень мало, раз вы такая ужасно бедная, – сказала Матильда. – Неужели все учителя так живут, без мебели, без кухни, без ванной?
– Нет, они живут совсем не так, – нехотя проговорила мисс Ласкин. – Моя жизнь – исключение.
– Я понимаю, вам, наверно, нравится жить как можно проще, – Матильда продолжала прощупывать почву. – И уборка, наверно, гораздо легче: когда нет мебели, не надо её полировать, когда нет всяких дурацких ковриков, штучек и безделушек, с них не надо каждый день пыль стирать. А раз нет холодильника, то и не надо вечно покупать всякую чушь вроде майонеза, мороженого или яиц, чтоб его набивать. Можно почти совсем не таскаться по магазинам.
Тут Матильда заметила, что у мисс Ласкин вытянулось, изменилось лицо. И вся она напряглась. Ссутулившись, поджала губы и сидела, обхватив обеими руками свою кружку и пристально в неё глядя, будто отыскивала в ней подходящий ответ на все эти не такие уж невинные вопросы.
Повисло неловкое молчание. За какие-нибудь тридцать секунд атмосфера в крошечной кухне изменилась до неузнаваемости, стала напряжённой, натянутой, и кругом роились секреты.
И Матильда сказала:
– Простите меня, что я спрашиваю, мисс Ласкин. Всё это не моё дело, сама понимаю.
И тут мисс Ласкин словно очнулась. Она дёрнула плечом, потом очень осторожно поставила на поднос свою кружку.
– Нет, ну почему же тебе не спросить? – заговорила она. – Ты, в конце концов, просто должна была спросить. Ты умная. А вопросы сами собой напрашиваются. Как бы ты могла ничего не заметить, не удивиться? Да я, может, даже хотела, чтоб ты спросила. Может, потому и пригласила тебя сюда. Вообще-то ты самый первый мой гость с тех пор, как два года назад я сюда переехала.