– Поднимайся! – шептала она. – Поднимайся же! Ну!
Сначала сигара просто взяла и покатилась по столу. Но Матильда не сдалась, нет, она всё приказывала, приказывала, и вот один кончик сигары чуть-чуть приподнялся над столешницей.
Огромным напряжением всех сил удалось продержать сигару в таком положении секунд десять. Потом она снова плюхнулась на столик.
– Уф! – задохнулась Матильда. – Ничего! Всё у нас получится!
Матильда упражнялась целый час, и наконец ей удалось – исключительно силой взгляда – поднять сигару над столиком чуть ли не на полметра и так продержать целую минуту. И вот тут Матильда вдруг почувствовала такую ужасную, невозможную усталость, что плашмя рухнула на постель и мигом заснула.
В таком виде её и застала мама.
– Что это с тобой? – крикнула мама и принялась тормошить Матильду. – Заболела ты, что ли?
– Ой, – Матильда села на постели, озираясь. – Нет, я здорова. Устала немножко, и всё.
С тех пор каждый день после школы Матильда закрывалась у себя в комнате и делала упражнения с сигарой. И очень скоро дело пошло как по маслу. Через шесть дней, в среду вечером, она уже могла не только поднимать сигару на воздух, но и двигать туда-сюда, туда-сюда. Красота!
– У меня получилось! – кричала Матильда. – Получилось! Ура! Я могу поднимать эту штуку, и двигать, и вертеть, как мне вздумается!
Теперь оставалось только привести в исполнение свой грандиозный план.
Третье чудо
И вот настал четверг, а весь класс мисс Ласкин уже прекрасно усвоил: это тот самый день, когда мисс Таррамбах собственной персоной проводит у них урок сразу после обеда.
Мисс Ласкин с утра им напомнила:
– Кое-кто из вас получил не особенно большое удовольствие от прошлого урока директрисы, так что давайте-ка на этот раз все постараемся вести себя поосторожней. Как твои уши, Эрик, после последней встречи с мисс Таррамбах?
– Растянулись, – ответил Эрик. – Мама говорит, они явно стали больше, чем прежде.
– А ты как, Руперт? Рада отметить, что после прошлого четверга ты отнюдь не облысел.
– Но у меня потом дико голова болела, – сказал Руперт.
– Ну, а ты, Найджел, уж пожалуйста, постарайся не дерзить сегодня мисс Таррамбах. В прошлый раз ты очень нахально себя вёл.
– Я её ненавижу, – сказал Найджел.
– А вот эти свои чувства постарайся не выставлять напоказ, – посоветовала мисс Ласкин. – Не стоит. Она очень сильная женщина. У неё буквально стальные мускулы.
– Вот был бы я взрослый, – сказал Найджел. – Я бы из неё котлету сделал.
– Едва ли, – усомнилась мисс Ласкин. – Пока ещё никому не удавалось её одолеть.
– А что она сегодня будет у нас проверять? – спросила одна маленькая девочка.
– Почти наверняка умножение на три: на прошлой неделе вам полагалось его выучить. Повторите его пока.
Время обеда пришло – и прошло.
После перемены все опять собрались в классе. Мисс Ласкин встала в дальнем углу. Все затаили дыхание и в страхе ждали, что будет. И вот, словно грозный великан в зелёных брючках и сатиновом халате, в класс военной походкой вступила громадная мисс Таррамбах. Прошла сразу к кувшину с водой, приподняла его за ручку, заглянула внутрь.
– Рада видеть, – сказала она, – что на сей раз в моей питьевой воде нет пресмыкающихся. Если бы подобное существо там опять оказалось, вам бы всем пришлось худо, всем до единого. И к вам это, между прочим, тоже относится, мисс Ласкин.
Класс напряжённо молчал. Кое-что они поняли относительно этой тигрицы, и на сей раз уже никому не хотелось рисковать.
– Оч-ч-чень хорошо! – прогремела мисс Таррамбах. – А теперь мы проверим, как вы умеете умножать на три. Или, выражаясь на иной манер, посмотрим, насколько отвратно мисс Ласкин вас научила умножать на три.
Мисс Таррамбах стояла перед классом, руки в боки, ноги врозь, и смотрела на стоявшую в уголке мисс Ласкин так, будто собиралась её забодать.
Матильда молча сидела у себя во втором ряду и не сводила глаз с директрисы.
– Ты! – рявкнула Таррамбахиха и своим пальцем, большущим, как скалка, ткнула в мальчика по имени Уилфрид, сидевшего с самого края, справа в первом ряду.
– Эй, ты! Встань! – заорала она. Уилфрид встал.
– Скажи-ка мне таблицу умножения на три задом наперёд! – гаркнула директриса.
– Задом наперёд? – пролепетал Уилфрид. – Но я так не учил – задом наперёд…
– Пре-лест-но! – победно протрубила Таррамбах. – И чему она вас только учит! Мисс Ласкин, почему вы абсолютно ничему их не научили за всю прошедшую неделю?
– Неправда, мисс Таррамбах, – сказала мисс Ласкин. – Они знают умножение на три, выучили назубок. Но я не вижу смысла в том, чтоб зубрить таблицу умножения задом наперёд. И ничего вообще не стоит зубрить и заучивать задом наперёд. Весь смысл жизни, мисс Таррамбах, в том, чтобы идти вперёд. Рискну спросить: а вы-то сами сможете хотя бы такое простое слово, как «ложь», с ходу написать задом наперёд? Сильно сомневаюсь.
– А вы не умничайте тут, мисс Ласкин, и не смейте мне хамить! – отрезала Таррамбахиха и тут же опять повернулась к несчастному Уилфриду. – Итак, мальчик, – сказала она. – Ответь. У меня семь яблок, семь апельсинов и семь бананов. Сколько у меня всего фруктов? Ну! Живей! Отвечай!
– Так это ж на сложение, – крикнул Уилфрид. – Это ж не на таблицу умножения пример!
– Идиот ты кромешный! – взревела Таррамбахиха. – Флюс ты раздутый! Гриб ты, мошкою объеденный! Нет! Это таблица умножения! На три! У тебя три кучки разных фруктов! И в каждой по семь штук. Трижды семь – двадцать один. Неужели непонятно, яма ты выгребная, вонючая! Ладно, даю тебе последний шанс. У меня восемь кувшинов, полных воды, восемь сумок, полных денег, и восемь полных идиотов, как ты. Сколько же у меня всего полных предметов? Отвечай, да поживей.
Бедный Уилфрид совсем растерялся.
– Погодите! – крикнул он. – Ой! Погодите, пожалуйста! К восьми кувшинам прибавим восемь сумок… – И он стал считать на пальцах.
– Волдырь ты лопнувший! – взвизгнула Таррамбах. – Личинка порченая! При чём тут сложение! Тут умножать надо! Ответ – трижды восемь? Или, может быть, восемью три? А? Какая разница – трижды восемь или восемью три? Отвечай, болван ты неотёсанный, да смотри не ошибись!
Теперь уж Уилфрид настолько перепугался и разволновался, что вообще не мог ни слова из себя выдавить.
Два огромных шага – и Таррамбах оказалась с ним рядом. Каким-то поразительным гимнастическим приёмом – самбо? дзюдо? карате? – она сзади поддела Уилфрида за обе ноги одной своей ножищей, да так, что он аж подскочил и перекувырнулся в воздухе. И – посреди этого кульбита – она ухитрилась поймать его за щиколотку, схватила, и он повис вверх ногами, как цыплёнок в витрине мясной лавки.
– Восемью три, – орала Таррамбахиха, – восемью три – ровно столько же, сколько и трижды восемь, а трижды восемь – двадцать четыре! А ну, повтори!
Но в этот самый миг Найджел, сидевший в другом конце класса, вдруг вскочил на ноги и заорал, тыча пальцем в доску:
– Мел! Глядите! Мел пишет! Сам!
Он кричал так отчаянно и, главное, так пронзительно, что все присутствующие, включая и директрису, посмотрели на доску. А там, действительно, новёхонький кусок мела порхал возле самой доски, выводя буквы на чёрной полированной глади.
– Он что-то пишет! – вопил Найджел. – Мел что-то пишет!
И в самом деле, мел написал:
– Что за чёрт? – взвизгнула Таррамбахиха.
Подумайте только – увидеть собственное имя, выведенное на доске невидимой рукой! Она выронила Уилфрида на пол. А потом завопила, непонятно к кому обращаясь:
– Кто это сделал? Кто это пишет?
А мел всё писал и писал.
Все слышали, как из горла Таррамбахихи вырвался стон.
– Нет! – крикнула она. – Нет! Не может быть! Не может это быть Магнус!
Мисс Ласкин с противоположного угла класса быстро глянула на Матильду. Девочка сидела очень прямо, высоко подняв голову, и губы у неё были плотно сжаты, а глаза сияли, как две звезды.
Почему-то все в классе вдруг уставились на Таррамбахиху. Лицо у неё стало белое, как бумага, рот открывался и закрывался, в точности как у камбалы, вытащенной из воды, и из него вырывались задушенные стоны.
Мел перестал писать. Ещё несколько секунд он трепетал над доской, потом упал на пол и раскололся надвое.
Уилфрид меж тем успел снова усесться на место. Он-то и закричал:
– Мисс Таррамбах упала! Мисс Таррамбах на полу!
Вот это была новость! Дети повскакивали с мест, чтобы хорошенько всё разглядеть, ведь не часто увидишь такое! Да, в самом деле, директриса упала навзничь и распростёрлась на полу во весь свой могучий рост.
Мисс Ласкин кинулась к великанше и опустилась рядом с ней на колени.
– Это обморок! – крикнула мисс Ласкин. – Она без сознания! Кто-нибудь! Скорее за сестрой!
Сразу трое детишек выбежали из класса. Найджел, всегда готовый к решительным действиям, бросился к учительскому столу и схватил кувшин с водой.
– Мой папа говорит: если кто в обморок упал, самое лучшее средство – облить его холодной водой! – И с этими словами он вылил всё, что было в кувшине, на голову Таррамбахихе. И никто на это ему не сказал ни единого слова, в том числе и мисс Ласкин.
Ну, а Матильда – Матильда по-прежнему не шевелясь сидела на своём месте. Как всё странно получилось! И какой восторг. Как будто вот только что она прикоснулась к чему-то немыслимому, небывалому, к самой вышней точке неба, к самой далёкой и яркой звезде. Невозможно, невероятно! На сей раз ещё больший жар прилил к глазам, им стало так жарко, как никогда ещё не бывало, а эти маленькие ручки, эти стрелы – они сразу стали рваться из глаз наружу, а потом, потом этот кусок мела поднялся и начал выводить слова! И всё произошло как будто само собой, так гладко, в два счёта, так быстро и просто!