цем предприятие — теплоход-гостиница с «нумерами» на третьей палубе. Слушал вполслуха. Что, если я опоздал и ее уже кто-то еб…т из новых русских?
В любом случае опоздал, ибо это было вчера и позавчера и позапозавчера, успокоил я себя такой хитроумной констатацией факта.
Она появилась вместе с четырьмя другими матрешками, мало от них отличаясь, — все в пышных юбках с цветастыми подолами, поверх тонких блузок расписные платки. Вперилась было в меня, но тут же отвела взгляд, ничем не выдав. Стиль рюсс ей к лицу — красива, как никогда. Конспирируясь, стал было заигрывать с рослой черноглазницей, но быстро отвалил, обнаружив, что «студент» уже фалует мою милую. Подчиняясь субординации колледжа, тут же мне ее уступил. Изобразил нетерпение, и Лена сама ввела меня в лабиринт.
Заготовленные слова застряли в горле. Дал волю слезам — рыдал как ребенок. Лена утешала, гладила по щеке, целовала и в конце концов распалила. Как блядь она оказалась еще желаннее, чем жена. Набросился на нее, как зверь, а кончив — стыдобища! — на какое-то мгновение вырубился» но это мгновение в добрых полчаса. Как они говорят, родимчик сделался. Сказались бессонница и нервотрепка последних дней. Или это сама природа ввела в меня анестезирующее вещество? Когда врубился обратно, первое, что увидел, сидящую рядом на табурете Лену — одетую, с застывшим взглядом, неподвижную. Наблюдал за ней с полминуты, пока наши взгляды не встретились. Не говоря ни слова, быстро оделся и вышел из комнаты. В гостиной было пусто — одна хозяйка борделя. Я вынул кошель, но она улыбнулась:
— За вас заплачено.
— Кем?
— Не все ли равно. Вы — наш гость.
Мне бы задуматься над неожиданным гостеприимством бандерши, но моя голова и без того трещала от полученной в тот день информации — вот и не смекнул. Думал совсем о другом.
Что, если вся тайна женщины, которая изводит нас, — в отсутствии у нее эрекции и эякуляции, а возможно, и настоящего, как у нас, оргазма? Мужчина в этот момент не может фальшивить, а женщина, эта природная лжица, — сколько угодно! Тем только, собственно, и занята. Что есть эрекция — сила или слабость мужчины? Эрекция, которая возникает не только по любви, но и от импульса памяти, от сновидений, от тряски в автобусе, от давления переполненного мочевого пузыря. И почему Лена-матрешка возбуждает меня еще сильнее, чем Лена-жена? Неожиданностью перевоплощения? Разгадкой тайны?
Какая же это разгадка, когда в одной матрешке сидит другая, в другой третья, в третьей четвертая — несть им числа, и все матрешки — на одно лицо? Точнее, на одну муфту. Да и сама любовная развязка сводит на нет отличия любовных сюжетов одно от другого. Вот это однообразие в множественности и возбуждало меня больше всего. Мнимость перевоплощений: Лена была одна и та же, в каких бы ипостасях ни являлась. Лена-девочка, Лена-балерина, Лена-студентка, Лена-жена, Лена-мать, Лена-блядь. Кто на самом деле? Какая-то несфокусированность восприятия, колебательность представлений, растерянность перед реальностью. Менялось обличье, а физическая и метафизическая сущность оставалась неизменной: Лена-тайна, Лена-матрешка.
Солнце садилось, когда, не дождавшись ее, поплелся к машине. На ветровом стекле квитанция штрафа — за просроченное время. Квитанцию разорвал и веером пустил в воду, обманув утиную флотилию, которая тут же направилась в мою сторону, но, раскусив подлог, на полпути поворотила обратно. Положил голову на руль, и сколько прошло времени до того, как я ее поднял и включил зажигание, не знаю — может, несколько секунд, может, целый час. Вырулил со стоянки, дал полный газ и вылетел на красный свет — чудом не сбил велосипедиста. Промчал мимо «Матрешек», засек боковым зрением нашу «тойотушку», припаркованную у кладбища. Рванул в сторону хайвэя и врезался на выезде в какого-то зазевавшегося латиноса — помял бампер, разбил подфарник. La rasa! Легко отделался. Меа culpa — не дожидаясь полиции, вручил ему сотник на ремонт. Дальше катил осторожно, медленно, да и куда теперь спешить?
Лена была дома. На выяснение отношений сил у меня не было — отложил до лучших времен. Странное было ощущение, что она сама порывается мне что-то сказать, но я разделся, лег и мгновенно заснул. Спал, как ни странно, хорошо — первая за последние недели ночь без кошмаров. Больше меня не расстреливали во сне как наяву. Реальность превзошла все гипотезы и фантазии, воображение бездействовало, я успокоился. Во многом знании много печали, но не тревоги. Бестревожное знание — это покорность судьбе.
Лена разбудила меня в пять утра:
— Только не спорь и не спрашивай. Я уже собрала все вещи. Танюша готова. Позавтракаешь в пути. Все «хвосты» — по телефону.
Спросонья я ничего не понимал.
— К чему такая спешка?
— Потом будет поздно. Они уже все знают. Высчитать тебя как моего мужа смог бы даже еж, а у них госбезопасность поставлена, как когда-то в стране, откуда они родом.
— Бандерша?
— Бандерша — подставное лицо. Как раз она не в курсе. Ей просто отстегивают приварок. Настоящий padrone — Тарзан.
— Тарзан?
— Ну да. Это его кликуха. Когда на него находит, он становится дикий, как Тарзан. В темных очках. Тот человек, что привез тебя к нам.
Меня резануло это «к нам».
— Не привез, а привел. Я его заставил. Твой Тарзан— мой бывший студент.
— Знаю.
— Откуда?
— Тарзан мне сказал.
— Он знает, что я твой муж?
— Конечно. Потому и привел. Любит пикантные ситуации. Тут только до меня дошло, что в Саг-Харборе он ломал со мной комедию.
— Ты с ним спала?
— Какое это имеет значение?
— Для тебя — никакого! — рассердился я. В самом деле, почему он меня должен интересовать больше, чем другие ее клиенты?
— Спала. Больше никем Тарзан не интересуется. — И усмехнулась: — Однолюб. Прикипел душой и телом.
— Я так понял, что он женат.
— Номинально. Семья у него в Ницце. К жене относится как к матери своих сыновей.
— А как он относится к тому, что ты спишь с кем попадя?
— Плохо. Предлагал развестись с тобой, уйти из «Матрешек» и стать его личной гёрл.
— А ты?
— Дала ему отлуп.
Как ни странно, эта извращенная форма верности мужу меня немного успокоила.
— Ты вчера сбежала?
— Сбежать от них невозможно. Такое только в детстве возможно — убежала однажды от приемных родителей, после того как «папаша» стал подваливать. А вчера просто отпросилась у бандерши, сказавшись больной: клиент, мол, попался чересчур активный, настоящий садюга. Это про тебя.
— Ты уверена, что они догадались?
— Знаю точно.
— И тем не менее Отпустили?
—Да.
Не стал больше пытать про Тарзана, да и так ясно: их связывают особые отношения, добром он ее не отпустит.
К вечеру, отмахав с полтысячи миль, мы уже были в Фанди. Поставили палатку, небо в алмазах, океан в ушах и ноздрях, Танюша на седьмом небе, заснула мгновенно.
Погони не заметил, хоть и поколесил по городу, прежде чем выкатил на хайвэй. Время от времени поглядывал в зеркальце, не сели ли нам на «хвост».
В первую же ночь моя матрешка раскололась, и одновременно с другими чувствами я испытал облегчение — конец проклятой неизвестности. На следующий день Лена исчезла.
9
Господи, какая выдалась ночь! Небо вызвездило, высыпав всю свою млечную наличность, ничего не оставив про запас. Внизу бесшумно катились волны, заливая каменистое дно, по которому мы успели пройтись посуху час всего назад — прилив, который в любую минуту грозил превратиться в потоп, а мы обозревали ночное буйство природы с высокого берега, из безопасного далека. Пьянили ночные запахи, тайные шорохи понуждали к изучению еще одного языка — природы. Дневные тревоги отступили на задний план, будто не вчера это с нами стряслось, а миллион лет назад, в доисторической тьме. Голова кружилась от легкости, свободы и фантазии. Но я уже знал, что за это безусловное, абсолютное счастье нам еще придется расплачиваться наличными. Вот-вот.
Уложив довольную Танюшу, мы бродили по береговой крутизне залива Фанди и, вместо того чтобы выяснять отношения, упорно, словно сговорившись, молчали, боясь потревожить эту божественную ночь, нарушить волшебство дышащей нам в затылок природы. В конце концов, не обменявшись ни словом, мы отправились восвояси и, глянув на свернувшуюся калачиком, посапывающую, кулачок во рту, Танюшу (только ночь возвращала это единственное разумное в нашей семье существо детству), мгновенно уснули обнявшись — так ухайдакал нас целый день драйва. Лена вздрагивала во сне, я прижимал ее крепче, она снова засыпала.
Проснулся среди ночи и в неверном свете луны долго смотрел на милых моих дочурок — Лену и Таню, пока не захлюпал от умиления и горя. Сон наяву, явь во сне, будто вижу их первый и последний раз. Никого из своих жен и детей не любил, как вот этих.
Окончательно пробудился, почувствовав на своем лице ее пальцы. Лена водила ими по руслу моих слез, и я заревел еще сильнее — вроде бы уже наяву. «Бедный мой, бедный», — шептала моя любимая родная шлюшка. А каково ей? Ее предутренний рассказ — шепотом, чтобы не разбудить Танюшу, по-русски, чтобы Танюша не поняла, если проснется, — был сух, как статистический отчет, мелькали города и годы, никаких эмоций, которые, так я понял, были растрачены, как и слезы, значительно раньше. Что меня удивило — рассказывая, Лена не грызла ногти. Подробности меня не интересовали, я слушал, словно речь шла не о моей девочке, но о чужом, незнакомом человеке — либо я все еще не проснулся и меня мучили кошмары. Реальность — если только это была реальность, а не сон — превосходила все страхи и подозрения.
— Ты должна была сказать мне это раньше! — крикнул я, не выдержав.
—Я пыталась, но ты как-то не внял, а исповедаться с разъяснениями невозможно.
И тут я вспомнил, как в очередной скандал из-за ее трат она мне врезала, что лучше быть проституткой, чем выслушивать мои мелочные попреки, и что нет разницы между браком и притоном: «Хочешь знать, я — настоящая шлюха. В самом что ни на есть прямом смысле. Предпочитаю в таком случае притон». Но я принял тогда за фигуру речи. У себя в Иркутске она действительно была подающей надежды танцовщицей, и если бы не спеклась вэлферная империя, которая, помимо зла, источала на своих подданных также дозированное добро и, в частности, пестовала юные дарования, Лену, кто з