Айзек не успевает ответить. Сандро дает отмашку, в тварей со всех сторон летят пули. Потрескивают автоматы. Женщины падают, как куклы.
Казалось бы, чего боялся Устрица?
Патроны. Их хватит на пару минут залпа.
Бойцы как один, скидывают автоматы. От выстрелов полегла, может быть, треть женщин. Или половина, но не больше.
Все равно их осталось МНОГО.
Они приближаются, и по виду, не испытывают никаких эмоций. Убиенных сестер они топчут ногами, идут по телам.
Никакого уважения к павшим. Проклятые сучки.
Айзек курит, выдувает дым сквозь ноздри. Ему на мгновение кажется, что у всех покойниц вместо лиц желтые смайлики, с глазами-крестиками.
Сигареты в последнее время помогают. Когда у тебя есть то, что можно контролировать, ты спокоен. Спокоен, пока это ЧТО-ТО не начинает контролировать тебя.
Бойцы бегут как один. Без криков, слышен напряженный топот сотен ног, вздымается облако пыли, и подробности уже не видны.
Но Айзек представляет их без труда - адские картины.
Сквозь безумие на «Лендровере». Женщина с черными, чуть раскосыми глазами. Женщина в маске, на троне - одно лицо. Ряды несчастных будущих кастратов. Палачи в накидках с капюшонами. Все это повторяется, повторяется... Кошмары кажется, никогда не отпустят, и самое главное, что все они однотипные и больше похожи на некое пророчество.
Раньше сны тоже бывали достаточно яркими, но теперь они реальнее бытия. Ты просыпаешься и попадаешь в царство ярости и гнева, где тебя ежеминутно могут разорвать на части, сопротивляешься.
Во сне ты ничего не можешь сделать. Во сне ты герой сюжета.
Из пыли вылетает отрубленная голова. В воздух взметаются ошметки, кровь ляпает в пыль.
На поле свалка. Рвутся жилы, трещит кожа, мелькают израненные руки, раззявленные глотки кричат. Люди задыхаются под тяжестью чужих тел, барахтаются в пыли.
И над всем этим солнце, раскинуло оно веером золотистые грабельки.
Краем глаза Айзек заметил чуть в стороне движение. Сандро и Буч о чем-то разговаривают, кивают в сторону Айзека. Возле него топчется Попс: он рад, что подкосил с десяток сучек. Кенни хмурится, скрестил на груди татуированные руки. На лбу у него испарина, он не стрелял, а только смотрел и стал совсем уж белым, под своими татуировками.
Кровь похожа на черничное варенье. Ляпает в песок, как в муку, от пыли слезятся глаза.
Бук и Сандро спорят, и до группы «Лаймон» долетают обрывки разговора:
- ...и чего? Не должны? Шишки чтоль, какие? - пучил глаза Буч.
- Они музыканты, - терпеливо втолковывал Сандро. - Они исполняют свои функции, - он махнул в сторону побоища, - а эти - свои. Ты же не заставляешь плотника строить атомную станцию?
- Ну, я как бы это... - Буч собрал лоб толстыми складками, будто розоватые дождевые черви шевелятся. - Нечестно выходит, что ли?
- Ты прям как маленький, - усмехнулся Сандро. - Они делают свое дело, мы - свое. Раньше на войнах ведь тоже, штабники - воевали по-своему. Тактику разрабатывали, план нападения или там обороны. Каждый должен выполнять свои функции, так что расслабься.
Айзек посмотрел на отрубленную (скорее оторванную) голову. Обвалялась в пыли, как пельмень, трубки и жилы вен как макаронины в панировке.
У Айзека во рту собралась кислая слюна. Совершенно без всякой связи он вспомнил разговор с Устрицей. Как же они все-таки похожи, с Толиком. Но тот жирдяй был податлив, как пластилин, а Устрица петушится.
Он еще придет, наверное, попросится назад, и тогда Айзек помучает его еще немного, проучит.
Сейчас эйфория постепенно отступала вглубь тела, растворялась и замирала в каждой клеточке: там она будет жить до следующего концерта.
Если таковой будет.
Буч теперь просто смотрит на Попса исподлобья. Сандро ушел на другой фланг. Буч хмыкнул, и, проходя мимо Кенни, толкнул плечом в спину.
- Гитаристы, мля. Вас бы туда щас. Ссыте?
- Тебе ж все объяснили, - прохрипел Попс. Кенни повернулся к Бучу, и смотрит, изучает. У Кенни и на лице татухи - зубы, на щеке, ниточка латыни, над самой-самой бровью. Когда он поднимает бровь, надпись исчезает.
- Чо? - вновь таращит бараньи глаза Буч. - Да вы очкошники просто, и все.
Он сплюнул, и слюна попала на затасканный тряпичный кед. Айзек много раз говорил Кенни, чтоб тот при случае нацепил что-нибудь посолиднее, но тот лишь пожимал плечами.
Свалка достигла апогея. Попс скрестил на груди руки, его жирные волосы будто тальком присыпали, песчаная буря прямо.
- Вы же трусы, вы не бойцы. Только завывать и можете, - Буч снова плюнул, но уже в сторону и прищурился. Белки глаз у него нездорово желтые, с красными прожилками.
- Айзек! Хоть ты ему скажи! - воскликнул Попс.
- А что тут говорить? - Айзек улыбнулся Бучу. - Ты прав. Мы трусы. Поэтому мы ездим по всей стране и даем концерты, поэтому мы боремся против этих тварей, - он ткнул рукой в сторону поля. - Мы конченные трусы, а ты конечно, храбрец. Только почему-то стоишь тут с нами. Дай тебе волю, ты бы спрятался в бронебойный панцирь и высовывался наружу только чтоб пожрать или посрать, - Айзек говорил спокойно, казалось, что звук рождают медленно шевелящиеся губы.
- Чего? - Буч как будто стал меньше ростом. Даже мощные бицепсы, перетянутые шнурками вен, подсдулись. - Я ж это... Я не пушечное мясо!
- Понятное дело. Ты - мозг. Правильно? А они - придатки.
- Чего? - глазки Буча бегают от одного музыканта к другому. Попс ухмыльнулся и вытащил очередную сигарету, цикнул слюной сквозь зубы.
- Ты сегодня обедал?
- Чего? - хмурится Буч. Щеки у него покраснели. Сжал кулаки, разжал, а Сандро помахал ему рукой. - Ты это... не того!
И ушел, оглядываясь через плечо, потрусил к Сандро.
Под ногами чуть подсохшая трава. Попс ухмыляясь, выпустил дым сквозь ноздри:
- Здорово ты его отшил. Мудак!
- Нормальный такой пацик, - хихикнул Кенни.
- Он тебе на ботинок харкнул, - брезгливо поморщился Попс, и Кенни безразлично пожал плечами. - Устрицу не видали? Чем угодно готов поклясться, что он не ТАМ.
Айзек перевел взгляд на поле. Женщин двадцать осталось, истрепанные, окровавленные, а лица черные, и поблескивают белки глаз.
Сандро и бойцы орудуют вилами, лопатами. Парни, с оскаленными зубами и серьгами в ушах. Парни с длинными конскими хвостами, парни с дредами. Обычные, круглолицые семьянины, худые, толстые. Подростки, пареньки, которым бы задавать жару некоторым из крошек, и тыкать в них отнюдь не ножами.
Потерь много. Потому что эти сучки не знают страха, потому что они подчиняются какой-то программе, мелодии, которая звучит у них в мозгу.
Но вот последний удар лопатой.
Устрица утер со лба пот, оперся на черенок, тяжело дыша.
Потом кто-то кричит «Ур-аа!». Кто-то «Е-е-е-е!». Кто-то выкрикивает матюки. Но все радостно подпрыгивают, хлопают друг друга по плечам, и начинается очередной виток пыльной кутерьмы, прямо на телах поверженных врагов.
Устрица прошел мимо Кенни, Попса и Айзека. Даже взгляда не поднял. Он перепачкан кровью, сквозь дырки в одежде проглядывает исцарапанная кожа. Его хлопают по плечам, поздравляют, и он сам что-то вопит.
Таким веселым он не бывал даже под крэком. Даже под ЛСД. Даже под героином.
Он потрясает кулаками, и сиськи подрагивают под футболкой.
- Экий весельчак, - хмыкнул Попс. - Радостный до жопы.
В это мгновение происходит что-то странное. Все, почти одновременно, падают на колени. Почти одновременно зажимают уши ладонями. На лицах - искаженные гримасы. Всех кто ликовал еще мгновение назад, катаются в пыли, выблевывая желчь и полупереваренную кашицу завтрака. Айзек лежит на земле вместе со всеми. Звук пронизывает изнутри, он похож на статический шум, так свистит, «шумит» штекер, если отключить от усилителя. Помехи подменяют мысли и резонируют, резонируют, заставляя сжиматься извилины мозга, заставляя пульсировать глаза.
В горле горький вкус крови и Айзек кричит, но собственного вопля не слышит. Рот кажется, сейчас треснет в уголках.
Попс катается в пыли. Кенни, уже потом, будет выплевывать крошево изо рта, мелкую пыль. Это он так крепко сцепил челюсти.
Все дрыгаются практически в унисон, многоголосый хор грешников.
И выворачиваются наизнанку, блюют все тоже в унисон.
Заканчивается все так же внезапно, как и началось.
Зеленая пелена растворяется. Небо снова голубое, нехотя оно набирает краску, будто втягивает невидимой коктейльной трубочкой за щеки, и деревья снова зеленые, без намека на желтизну. Да, еще лето, но холода не за горами.
Люди встают, отряхиваются. Смотрят друг на друга. Устрица уже не выглядит таким королем вселенной, и на футболке, прверх смайлика «Нирваны» - фартук рвоты.
Толстяк утирает рот и ошарашено глядит по сторонам. Дует легкий ветерок, разносит кислые запахи, запахи фекалий, запах пота и протухших кишок. Запах крови.
- Ну, ни хрена себе... - шепчет Попс. В волосах у него еще больше пыли. Кенни молча встает и отряхивается. Единственное его незататуированное место - правый локть, и там теперь ссадина.
Айзек встал.
Может... люди все-таки одинаковые?
Глава 16
- Их всего-то штук десять. Панику развел, - голос Рифата бухает, отражаясь от стен и потолка. Дрожит и замирает где-то вдалеке, в конце тоннеля. Там, куда убежали крысы.
Спичка потухла. Рифат снова завозился с коробком. Опять - «чирк-чирк». Снова небольшой огонек.
Подстилка на полу, солома под ногами шелестит, хрустят аккуратно нарубленные ветки. Вот консервные банки, с засохшими остатками еды. Одна банка чистенькая, в ней кто-то кипятил воду. Окурки валяются, тряпье - что-то вроде одеяла.
- К-каж-жется нам впервые за сегодня повезло, - отстучал Рифат.
- Угу.
У меня все тело - сплошной лед, синеватый, с мраморными прожилками. Стукни об стену, и он рассыплется мелкими осколками.
Постепенно лед тает, и руки согреваются. Мышцы и кости слегка ломит. Охота домой, под одеяло, попить кофейку и просто полежать в тишине, зная, что ничто не угрожает.