Выбор Сайфера: счастье в неведении?Чарльз Л. Гризвольд – мл.
Кто доволен, тот счастлив. Стоит лишь появиться малейшему беспокойству, и Счастье тотчас нарушено, и мы вновь пускаемся за ним в погоню[62].
«Что есть счастье?». Немногие вопросы в этой жизни несут в себе такую экзистенциальную актуальность и вызывают столь обширный философский интерес. Именно счастья мы ищем всю свою жизнь. Возможно, оно не является нашей единственной целью, как утверждал Аристотель, но как минимум является одной из них. Лишиться счастья для большинства людей означает лишиться хорошей жизни, а может быть, и смысла жизни: зачем терпеть то, что не приносит удовольствия?
Тем не менее обсуждать эту тему стоит. Во-первых, все точки зрения по вопросу давно уже сформулированы, а следовательно, нам остается либо обсуждать готовые тезисы, либо их комбинировать. Кажется, ничего нового придумать уже не удастся.
Во-вторых, конкретно философы рассуждали о счастье удивительно мало, несмотря на его всепоглощающее значение в человеческой жизни. Казалось бы, это идеальная тема для платонического диалога, однако ей не посвящен ни один платонический диалог. Аристотель и его последователи эллинистического времени достаточно много писали о счастье, но это скорее исключение, которое подтверждает правило.
Нефилософы, в свою очередь, уверены, что ответ на вопрос «Что есть счастье?» существует. Поиск счастья не кажется им безнадежным занятием, при этом его трудно «найти» – то есть определить и достичь. Ситуация складывается занимательная: счастье играет столь важную роль в нашей жизни, но при этом остается неизвестной переменной.
Неудивительно, что проблема счастья является постоянной темой в поп-культуре – в романах, книгах по самопомощи, автобиографиях, ток-шоу, на телевидении и, конечно, в фильмах. Время от времени проскальзывает особенно умно сделанный фильм, посвященный этой теме, – к примеру, «Матрица». Он ставит перед нами, жителями нового тысячелетия, ряд важных вопросов, один из которых касается истинной природы счастья. Как ставится в фильме этот вопрос и получаем ли мы ответ? Если этот ответ недостаточно хорош, сможем ли мы дать собственный?
«Матрица» и пещера Платона
Что такое «матрица»? Согласно словарю, у этого слова есть как минимум два значения: это матка, формирующая часть репродуктивной системы животного; или же, в технологическом ключе, форма, в которой отливаются буквы для печати, граммофонные пластинки и тому подобное. «Матрица» пугающе объединяет эти понятия, создавая мир, в котором люди выращиваются с помощью высоких технологий в подземных коконах. Их металлическая «пуповина» проходит через шейный отдел позвоночника прямо в мозг, но она не питает людей, а программирует их, точнее, программирует весь их мир.
Платоновский миф о пещере из диалога «Государство» – первое, что приходит в голову. Согласно ему, мы все подобны узникам в подземной пещере, которые с рождения закованы в цепи и не видят другой жизни, кроме театра теней от костра на стене, который разыгрывают тюремщики. Пещера-матрица – сочетание природы и искусственного мира (пример тому – разведение костра). Проблема здесь в том, что пленники не знают, что они несвободны. Они не знают, что тени на стене – это лишь тени, для них это реальность. Они настолько привыкли к искусственности и манипуляциям, что готовы любой ценой цепляться за свою «правду». Логично, что в таком положении вещей заинтересованы в первую очередь тюремщики.
Затем одного из заключенных освобождают (мы не знаем, кто) и выводят из пещеры на свет. Это болезненный процесс: снаружи нет ничего искусственного, только природа и правда. Свет поначалу ослепляет, но как только глаза привыкают, душа радуется, находит то, что действительно питает ее. Узник, освобожденный из Матрицы, обретает счастье и не желает возвращаться обратно в подземелье.
Но что, если Просветленного заставят вернуться и рассказать об увиденном бывшим сокамерникам? Сократ (от чьего лица ведется повествование в книге) описывает последовавшее насилие: пленники с яростью отреагировали на эту безумную историю о счастливом внешнем мире. Человек самостоятельно должен сам осознать, что жил в иллюзии, что он раб системы, что добро и истина все же существуют. Постижение истины – это преобразование души и постижение себя – того, что у нас есть душа. Разумеется, это тернистый путь, но в конечном счете именно он дарует счастье. И «Матрица», и платоновская аллегория подталкивают нас к этому выводу, чтобы мы могли взглянуть на свою жизнь со стороны.
«Что есть реальность и как ее определить?» – спрашивает у Нео Морфеус, спрашивает у своих читателей Платон. Параллели между аллегорией и сюжетом «Матрицы» очевидны; в эту парадигму вписывается даже загадочный Морфеус. Платоновского пленника освобождает неизвестный. Чтобы кого-либо пробудить, этот неизвестный (или неизвестная) должен сам быть свободен и кое-что смыслить в пробуждении. В одиночку человек проснуться не способен, однако он может что-то смутно подозревать, как это было в случае с Нео – иногда он не был уверен, спит или бодрствует (о чем его спрашивал Морфеус). Имя Морфеус, в свою очередь, позаимствовано у греческого бога снов. Почему создатели «Матрицы» назвали персонажа, пробуждающего героев ото сна, в честь бога сна? Это имя происходит от греческого μορφή, что переводится как «форма» или «очертание», поскольку бог мог придавал сновидениям всевозможные формы. Кто лучше Морфея знал разницу между сном и реальностью? Кто способен разбудить лунатика так, чтобы после пробуждения он предпринял правильные шаги? В фильме почти незаметно проскальзывает решающий тезис, что для пробуждения нужно сначала увидеть сон о том, что ты бодрствуешь, то есть получить пророческий намек на то, что между сном и бодрствованием есть разница.
И в платоновской аллегории, и в «Матрице» счастье рассматривается в рамках связи между реальностью и нашим субъективным ее восприятием. Именно Платон утверждал, что истинная свобода и счастье зависят от того, точно ли человек живет в реальности; человек может субъективно верить, что он свободен и счастлив, но быть несчастным рабом. Утверждение «Я счастлив» может быть совершенным заблуждением. Здесь можно провести параллель с состоянием здоровья: можно быть полностью уверенным в собственном благополучии, в то время как в организме распространяется рак. Суть тезиса Платона состоит в том, что счастье неотделимо от представления человека о себе и объективном мире. В «Матрице» тема взаимосвязи между нашим субъективным ощущением себя (я свободен, я счастлив) и «реальностью» этих переживаний ставится особенно остро.
Но довольно о сложных отношениях между свободой и счастьем; в последующих главах этого эссе мы сфокусируемся на самом понятии счастья. Что оно собой представляет? Зависит ли истинное счастье от состояния реальности, или же, если мы чувствуем себя счастливыми, то этого достаточно?
Счастье и удовлетворенность
Агент Смит. Мы договорились, мистер Рейган?
Сайфер. Я знаю, что этого стейка не существует. Я знаю, что когда я кладу в рот кусок, Матрица посылает в мой мозг сигнал о том, что он сочный и аппетитный. Но знаешь, что я понял после девяти лет борьбы? Счастье в неведении.
Агент Смит. Значит, договорились?
Сайфер. Я не хочу помнить ничего, понимаете? Ничего. Хочу быть богатым. Сделайте меня какой-нибудь важной персоной, актером, например.
Агент Смит. Все, что пожелаете, мистер Рейган.
Начнем с того, что, рассуждая здесь о счастье, я подразумеваю счастье в долгосрочной перспективе и возможность человека быть счастливым «в целом». Счастье в данном случае – не настроение. Такие чувства как блаженство, экстаз, радость, возможно, тоже можно называть счастьем, но нам интересен другой аспект этого понятия. Возможно, Маус счастлив, проводя время с Женщиной в красном, но это счастье мимолетно. Это не то счастье, о котором идет речь в «Матрице» или в мифе о пещере.
Большинство людей интуитивно ассоциируют долговременное счастье с общей удовлетворенностью. Эти чувства похожи, оба можно описать как состояние покоя и умиротворенности, отсутствие тревоги и беспокойства. Удовлетворенный человек не страдает от неудовлетворяемых страстей; его желания и способности достигли равновесия, как завещали античные стоики. У удовлетворенного человека есть все, чего он желает. Ему не нужно выпадать из реальности, как это делает Сайфер посредством сомнительного самогона. Но как минимум в одном аспекте удовлетворенность все же отличается от счастья: конкретно – в долгосрочности.
Даже если удовлетворенность могла бы быть долгосрочной, есть еще более важный нюанс – тенденция сводить удовлетворение к субъективным ощущениям, которые не всегда соответствуют объективным фактам. Удовлетворенность и отсутствие рефлексии идут рука об руку. У меня в голове возникает образ довольного раба, который смирился с оковами, у которого субъективное ощущение реальности не совпадает с объективной оценкой его жизни. С тем же успехом в пример можно привести счастливого диктатора или довольную жизнью «человеческую батарейку» в Матрице. Подобную жизнь часто сравнивают с жизнью животных. Это недалеко от правды: моя собака совершенно точно может быть счастлива в плане удовлетворенности. Во сне человек не счастлив, как умиротворенно он бы себя ни чувствовал – он просто без сознания.
Каким бы субъективно умиротворенным ни чувствовал себя человек, его всегда нужно оценивать по какому-то объективному критерию, ибо все познается в сравнении. Как показывает пример Сайфера, это весьма противоречивое утверждение. Он хочет покинуть реальность, вернуться в Матрицу и быть счастливым. Перед нами вновь встает вопрос о природе удовлетворенности (субъективное ощущение) и счастья (которое вроде как зависит от ощущения реальности). Точка зрения Сайфера очевидна: довольное существование в иллюзии для него – это настоящее счастье. Пленникам лучше живется в пещере или в Матрице. Такой взгляд осуждается в фильме, но необходимо отметить: никаких тезисов о связи счастья и знания реальности там нет даже намеком. Давайте же приведем четыре аргумента в пользу того, что Нео прав в своем выборе, а Сайфер – нет.
Пример первый: давайте представим, что вам на постоянной основе без вашего ведома вкалывают некий наркотик, назовем его «Атаракс» (слово ἀταραξία с древнегреческого переводится как «ощущение покоя». – Прим. пер.). Благодаря ему вы постоянно спокойны, независимо от того, смотрите ли мыльные оперы на диване или наблюдаете за кровавой перестрелкой за окном. Такого человека вряд ли можно назвать счастливым, несмотря на видимую безмятежность. Такая безмятежность – всего лишь искусственно воссозданное состояние удовлетворенности.
Пример второй, счастье напрямую связано со взглядами человека на мир, а они могут быть ложными или истинными. Скажем, вы на седьмом небе от счастья, потому что Киану Ривз пригласил вас на свидание. Но окружающие выясняют, что вас просто надул какой-то проходимец. Можно ли считать, что вы были по-настоящему счастливы, если источник этого счастья изначально был ложным? Вряд ли. Но если да, то чем это счастье отличается от чувств, вызываемых «Атараксом»?
Третий пример: вообразим, что в один прекрасный день вы просыпаетесь в привычной обстановке (скажем, в коллекторе теплотрассы) и предаетесь мечтам о богатстве. Фантазия разыгралась настолько, что вы уже представляете себя миллиардером, смакующим черную икру на золотой яхте. Вы абсолютно счастливы – или нет? Вы довольны в своей фантазии, но не счастливы на самом деле. Что бы ни говорил Сайфер, блаженство не в неведении. Вспомним «Отелло». Подозревая, что Дездемона ему неверна, Отелло восклицает:
Я был бы счастлив, если б целый полк
Был близок с ней, а я не знал об этом.
Прощай, покой! Прощай, душевный мир![63]
Отелло несчастен из-за своих ложных убеждений. Он предпочел бы пребывать в блаженном неведении, но по иронии судьбы, все складывается с точностью до наоборот. На самом деле, как показывает трагическая развязка пьесы, счастье бы ему принесла правда. Я бы настаивал на этом утверждении, даже если бы Дездемона была ему неверна.
Рассмотрим четвертый пример. Допустим, вы регулярно перебарщиваете с самогонкой и на следующий день жалеете об этом. Это повторяется годами. Пребывая в состоянии опьянения, вы безмятежны; наутро, разглядывая мешки под глазами и опухшее лицо, вы понимаете, что абсолютно несчастны, и что злоупотребление алкоголем – это побег от недовольства собственной жизнью, попытка забыться. Думаю, мы все иногда сбегаем от реальности тем или иным способом, что заставляет нас задуматься сразу о нескольких вещах. Человек не может быть счастливым, если внутри у него укоренилось чувство недовольства собой, собой настоящим. Это подразумевает, что для счастья человеку необходимо, чтобы его жизнь в целом шла так, как бы ему хотелось.
Все эти примеры показывают, что счастье, пусть оно и неотделимо от психологического состояния, сильно отличается от чувства удовлетворенности, потому что напрямую зависит от качества жизни человека. В свою очередь, оценка качества жизни человека зависит от взглядов на то, какую жизнь можно считать достойно прожитой.
У самообмана, на котором может основываться ложное чувство счастья, есть три недостатка. Во-первых, он не может быть постоянным, так как иллюзия всякий раз разбивается о действительность. Фантазиями сыт не будешь. Счастье, основанное на ложных представлениях, может быть лишь сугубо субъективным.
Во-вторых, такое счастье может быть далеким от реальности. Лежа в трубе на теплотрассе, вы представляете себе лишь всеобщее уважение и богатство, но не знаете, что скрывается за этой мультяшной картинкой и как по-настоящему протекает жизнь таких людей. Такое счастье – фальшивка.
Мы переходим к третьему пункту: такое счастье неполноценно. Допустим, в состоянии опьянения вы представляете, что окружены любящей дружной семьей, о которой заботитесь, а в реальности ваша семья перебивается с хлеба на воду из-за вашего алкоголизма. Будет ли ваше счастье таким же полным, как если бы вас на самом деле окружала любящая и обеспеченная семья? Может ли фантазия о черной икре быть лучше самой черной икры?
Многие путают счастье с удовлетворенностью, многие повторили бы ошибку Сайфера. Именно подобные знания – то, из чего складывается мудрость стариков. Отсюда и смесь сожаления со стыдом, к сожалению, нередко поджидающая людей на смертном одре; запоздало приходящее понимание, что мы, не задумываясь, связываем счастье с материальным положением дел.
Счастье – это чувство, но я бы не назвал его определенным чувством. Оно больше смахивает на качество чувства, которое сопровождает многие другие чувства, возникающие в результате протекающей достойно, по мнению человека, жизни. Я предполагаю (полноценная аргументация в данном случае невозможна), что счастье имеет отношение к рефлективному подтверждению знаний человека о самом себе. Оно завязано на желании второго порядка (желание желать именно то, чего желаешь, и именно так, как желаешь). Удовлетворенность может рассматриваться как субъективное ощущение удовлетворения желаний, как в случае с ужином Сайфера. Счастье – удовлетворенность от правильных желаний, как в случае с Нео, желающим спасти жизнь Морфеуса. Следовательно, есть связь между счастьем и нашей концепцией счастья. Чтобы быть счастливым, человеку нужно иметь адекватное представление о реальности и собственной жизни, и всего остального мира.
Три тезиса о счастье
В продолжение всего вышесказанного я хочу рассмотреть три тезиса о счастье. Первый – что умиротворенность связана с долгосрочным ощущением счастья, которое обсуждалось ранее, и понятием о правильном расположении души. Счастье лучше всего понимается в перспективе безмятежности. Под этим углом основным свойством счастья является его близость к состоянию покоя – их роднит отсутствие глубинных противоречий. Также оно близко к состоянию покоя в том смысле, что больше напоминает остановку, чем движение к цели. Это конечное состояние, завершение и воплощение в жизнь, а не ощущение недостаточности и недостатка. Слово «безмятежность» обычно используется для передачи греческого термина ἀταραξία, прямого конкурента термина εὐδαιμονία, употреблявшегося Платоном и Аристотелем. Последнее обычно переводится как «счастье» и чуть реже – «блаженство». Понятие ἀταραξία также с трудом поддается переводу, и «безмятежность» – самое близкое к нему. Понимание счастья как умиротворенности помогает нам обнаружить, что враг счастья – тревожность. Я подразумеваю под этим словом не тревогу по поводу того или иного события, не беспокойство о том, чтобы вернуться на «Навуходоносор» и не попасться Агентам, но тревогу об общем шатком положении вещей, которая, подобно «занозе в мозгу», мешает спать по ночам.
Это подводит нас ко второму моему тезису о счастье. Первый заключался в том, что счастье близко к умиротворенности; Аристотель же связывал счастье с деятельностью (ἐνέργεια). В итоге перед нами спор между стоиками и последователями Аристотеля (перипатетиками). Последние определяют счастье через движение души к совершенству (ἀρετή). Счастье – это summum bonum, высшее благо, а высшее благо для человека состоит в достижении совершенства в определенном деле (ἔργον), которое подразумевает деятельность души. В этой картине есть место, пусть проблематичное, и для «внешних благ» вроде качественной еды и безопасной обстановки; счастье – это не просто упражнение в добродетели. Это можно назвать объективистским определением счастья, и у него есть несколько очевидных плюсов. Оно дает нам критерии для оценки счастья и объяснить, как люди могут считать себя счастливыми, выполняя функцию батареек в Матрице. Это определение, как мы уже упоминали ранее, полезно в плоскости «счастливого раба» и «счастливого тирана». Оно проводит связь между счастьем и этикой, охватывает жизнь человека целиком и создает основу для нахождения различий между счастьем и удовлетворенностью.
Однако если не касаться проблемы поисков определений души, естественного предназначения и совершенства, а также вопроса объединения теоретической и практической добродетели, данное определение напрямую не связано с переживанием счастья. Аристотель в «Никомаховой этике» утверждал, что совершенство (ἀρετή) – не чувство (pathos), и счастье – тоже не чувство. Так как счастье – это ἐνέργεια, активное действие, было бы странно, если бы оно связывалось с пассивностью, с которой и ассоциируется πάθος. К Аристотелю возникли бы вопросы, если бы он понимал счастье, всегда сопряженное с действием (по определению не являющимся чувством) как чувство. Скорее, счастье, – это активные решения, которые принимает Нео, его познание себя и мира вокруг, а не ленивые виртуальные свидания с женщиной в красном.
Наконец, третий тезис о счастье: ни один из двух базовых взглядов на счастье не является самодостаточным и единственно правильным. Я привел несколько аргументов в пользу позиции Аристотеля. Несмотря на то что я верю в связь счастья и безмятежности, здесь нужно сделать поправку: безмятежное счастье ассоциируется с апатией (ἀπάθεια), с бесстрастностью, отсутствием эмоций, отчуждением и безразличием. Это происходит, с одной стороны, из-за ассоциации безмятежности с отдыхом, миролюбием и т. д., а с другой – из-за ассоциации страстей и эмоций с беспокойством, борьбой и движением. Несмотря на это безмятежное существование по-прежнему производит впечатление пустого и унылого. Ему словно недостает именно того, чем ценна человеческая жизнь.
Долгосрочное умиротворенное счастье не противоречит рутинной тревожности и неудовлетворенности. Это не столько невозмутимость, сколько уравновешенность, согласованность и устойчивость основы жизни. На уровне ежедневного опыта у человека могут и должны быть всевозможные страсти, привязанности, обязательства. Временами они вполне могут быть бурными – и, безусловно, они подвергают риску счастье в смысле настроения, так как в каком-то смысле человек передает свое счастье в руки других.
«Матрица» как зеркало
Счастье как спокойствие требует объективной оценки моей жизни; в противном случае было бы трудно провести черту между удовлетворенностью и спокойствием. В самом широком смысле это философская оценка. Начиная с Сократа и дальше по традиции вопросы «Кто я?» и «Каким человеком я должен быть?» являются основополагающими для философов. Философское размышление зачастую требует (чтобы вспомнить точку зрения, предложенную в начале этого эссе) личного опыта, а не просто абстрактной аргументации. А искусство, включая фильмы вроде «Матрицы», может как изобразить проблему, так и, показав зрителю зеркало, спровоцировать размышления о ее актуальности и решении. Эта глава – всего лишь набросок такого размышления.