Парадокс честной реакции на Нео-фикшнСара Э. Ворт
«Матрица» – один из множества философских фильмов, исследующих наше восприятие реальности. Возьмем тот же 1999 год: «Матрица», «Бойцовский клуб», «Экзистенция», «Тринадцатый этаж» рассуждают о тонкой грани между реальностью и ее восприятием, а также о возможности существования нескольких слоев или версий реальности. Эти фильмы выросли из более ранних картин: «Бразилия» (1985), «Вспомнить все» (1990), «Газонокосильщик» (1992) и «Газонокосильщик 2» (1996), «Шоу Трумана» (1998).
«Матрица» утверждает, что «реальная» реальность намного хуже, чем иллюзия, в которой мы живем, сами того не ведая. «Бойцовский клуб» намекает, что недоразвитые и не удостоенные внимания аспекты нашей личности могут захватить нашу жизнь и натворить дел. «Тринадцатый этаж» и «Экзистенция» также задаются вопросом о разных уровнях реальности и ее осознании. Все эти фильмы, за исключением «Экзистенции»[74], подразумевают, что: 1) существует некая истинная, объективная реальность; 2) обнаружив ее, мы сможем ее идентифицировать; 3) именно к ней мы должны стремиться.
Еще до всех этих фильмов герои «Звездного пути» пользовались Голопалубой, позволяющей им становиться участниками любой вымышленной истории. Одна из самых интересных особенностей Голопалубы (для зрителей, не для героев) состояла в том, что в любой момент машина могла зависнуть, и «настоящий» игрок застревал в виртуальной реальности. Вставал вопрос: какая реальность для игрока, который застрял в «ненастоящем» мире (возможно, навсегда), теперь являлась настоящей? Такая проблема преследует все вышеназванные фильмы. Мы наблюдаем за тем, как Нео выбирает между двумя мирами (синей и красной таблеткой), но как зрители мы выбираем красную таблетку, которая «позволяет отправиться в Страну Чудес» и погрузиться в вымышленную реальность. Чем больше мы «теряем себя» в фантазийном мире, тем глубже погружаемся в альтернативную реальность, и чувствуем себя примерно так же, как Нео, входящий в новую реальность, команда «Энтерпрайза», поднимающаяся на Голопалубу, Дуглас Холл и Джейн Фуллер из «Тринадцатого этажа», погружающиеся в очередной похожий на предыдущий мир, Аллегра Геллер и Тед Пайкл, включающие компьютерный симулятор «Экзистенции».
Реальность под вопросом
Попытки провести черту между реальностью и ее восприятием, которые делали еще Платон и Декарт, никогда не иссякнут. Мы же с вами сфокусируемся на других, но похожих вопросах. Как мы, зрители, взаимодействуем с фильмом и проблемами, с которыми сталкиваются персонажи? Как так выходит, что история захватывает нас так же, как героев захватывают разные версии реальности? Все эти вопросы можно объединить в один: почему мы эмоционально реагируем на выдуманные истории, зная, что они выдуманы?
Повествование – важнейший фактор, позволяющий вникнуть в суть истории. Я могу упомянуть друзьям, что мне снилась иная реальность, но развернутый детальный рассказ наверняка вызовет у них больше эмоций. Из повествования слушатель выхватит и основную мысль, и прочувствует атмосферу, а из моего упоминания – лишь факт того, что произошло некое событие. Таким образом, мы можем рассматривать все виды историй: документальные (факты), художественно-документальные (основаны на фактах), исторические (основанные на исторических фактах) и вымышленные. Важно помнить, что эмоциональный отклик у людей вызывают все эти истории, независимо от того, реальны они или выдуманы. Мы эмоционально реагируем в том числе на художественный вымысел, а в особенности – на красочно прописанные детальные сюжеты. Чтобы лучше понять наши реакции, нам нужно разобраться, как между собой связаны вымысел и наше его восприятие.
Почему вымысел заставляет нас чувствовать?
Во-первых, давайте уточним, что под понятие «фикшн» нам нужно подвести любые формы: книги, видеоигры, фильмы, сериалы. Почему нам так интересны выдуманные истории, которые, как мы знаем, никак не связаны с реальностью? Этот феномен известен как «парадокс фикшна». Он выглядит следующим образом:
1) эмоции у нас вызывают лишь вещи, которые мы считаем реальными;
2) мы не верим в то, что сюжеты фикшна реальны;
3) фикшн вызывает у нас эмоции.
Давайте рассуждать логически. Допустим, мне говорят: «Давай я расскажу тебе историю, которой на самом деле не было. У меня есть хорошая подруга, которая так горевала из-за любви, что бросилась под поезд». Вряд ли бы это заставило меня горевать о чьей-то подруге или в целом эмоционально реагировать на этот рассказ. Но мы постоянно реагируем на вымышленные истории.
Почему? На этот вопрос было дано множество ответов. Сэмюэл Тейлор Колридж, английский поэт и переводчик Канта, ввел термин «сознательное подавление неверия». Также есть версия, что все дело в нашей врожденной эмпатии и способности сопереживать героям[75]. Ни одна из версий не кажется мне правдоподобной. Я считаю, что наше сопереживание героям напрямую зависит от подачи истории, а не от подавления неверия и не от того, основано ли действие на фактах или происходит в несуществующей вселенной. Неважно, это «Шоу Трумана» с виртуальным миром или «Матрица» с реальным – эмоциональный отклик у нас вызывает повествование.
Отчасти проблема в том, что мы не верим в то, что рассказанная история реальна. Это ключевой момент парадокса. Нео не верил в увиденное после красной таблетки, пока не получил более весомые доказательства. Но и тогда он по-прежнему с настороженностью относился к некоторым аспектам новой реальности. Наши эмоциональная и психологическая вовлеченность в историю определяются нашими убеждениями в том, что реально, а что нет. Современные технологии позволяют вымыслу выглядеть максимально убедительно, поэтому невозможно утверждать, что то или иное убеждение служит показателем оправданности или искренности эмоций. Если не брать в расчет «Ведьму из Блэр», обычно мы не «верим» в реальность происходящего в фильме. Но технологии, особенно IMAX, сильнее воздействуют на наши органы чувств, и, к примеру, спецэффекты «Матрицы», влияют на наши убеждения относительно реальности того, что мы видим. Дело не в том, что мы не верим в реальность происходящего, а в том, как подается история и в спецэффектах, добавляющих истории правдоподобность.
Некоторые новые технологии могут размыть или стереть грань между реальным и вымышленным мирами. Пока трудно сказать, способны ли мы перемещаться в другие миры подобно тому, как Нео попадает в Матрицу. И нужно помнить, что «нельзя объяснить, что такое Матрица. Ее нужно увидеть своими глазами», как несколько раз напоминает Морфеус. Чтобы увидеть и испытать ее, Нео выбирает красную таблетку. Нам же, чтобы испытать полный спектр эмоций от фильма, нужно посмотреть его – пересказ деталей сюжета не возымеет такого же эффекта. Возможно ли, что у нас, зрителей, есть такой же доступ к вымышленным мирам как у Нео в «пустыне реальности»? Кендалл Уолтон утверждал[76], что наша психологическая реакция на вымысел подобна той, что испытывают дети, играя в «дочки-матери» или другие игры, имитирующие взрослую жизнь. Однако это подразумевало бы, что мы действительно способны погружаться в виртуальную реальность так же, как Нео в пространство Матрицы. Хоть физически мы и не переносимся в другое место, понимание того, что когнитивно мы переживаем те же ощущения, объяснило бы парадокс фикшна. Так как с когнитивной точки зрения эти впечатления равнозначны, граница между реальным и нереальным просто не имеет значения.
Не поймите меня неправильно. Конечно, нам не нужно верить в происходящее в фильме, чтобы эмоционально на него отреагировать. Больше того: мы не должны верить в происходящее, если хотим, чтобы наш эмоциональный отклик был адекватным ситуации. В особенности это касается трагедий и хорроров. В обычной жизни мы вряд ли с радостью понаблюдаем за трагическими судьбами других людей или получим удовольствие от того, что кто-то кого-то преследует, убивает или пытает. Но в рамках художественного вымысла нам часто интересны истории с элементами насилия. Но мы получаем от них удовольствие, лишь зная, что все это не по-настоящему. Мы завороженно наблюдаем за дракой Нео и Морфеуса, потому что знаем, что никто из актеров не пострадал. В случае с «Матрицей» роль играют также спецэффекты вроде замедления или остановки времени – такого не происходит в нашей реальности, а следовательно, это еще одно напоминание, что все происходящее вымышлено. Но популярность реалити-шоу показывает: иногда нам хочется думать, что происходящее на экране реально.
Вслед за Алисой
В «Матрице» есть множество занятных отсылок к «Алисе в Стране чудес». Алиса тоже не сразу приняла свою новую реальность. Уже в самом начале Нео (тогда еще Томаса Андерсона) просят «следовать за Белым Кроликом» (татуировкой), который в итоге и приводит его в новую реальность. При встрече Морфеус отмечает: «Ты, должно быть, чувствуешь себя, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору». Создатели специально сделали отсылки ко всем известному произведению столь очевидными, чтобы было понятно, что мы вместе с Нео воспринимаем одну и ту же информацию и вслед за ним погружаемся в новую реальность.
Обосновываясь в вымышленном мире – или позволяя ему обосновываться в собственном разуме, – мы не включаем сознательное подавление неверия. Мы не можем заставить себя верить или не верить во что-либо. Мы не подавляем неверие, а создаем веру. Чем лучше мы умеем погружаться в вымышленные миры (а я уверена, что это навык, который нам, взрослым, нужно оттачивать), тем больше нам хочется оттуда подчерпнуть, тем глубже хочется в него погрузиться, как Нео погружается в реальный мир за пределами Матрицы. Для этого нам нужно включить воображение, глядя на то, как перед нами разворачивается этот мир, и меньше задавать вопросов.
Почему же сдобренные высокими технологиями фантазии, выглядящие все более реальными, вызывают у нас эмоции? Некоторые философы считают, что для ответа на этот вопрос нам нужно понимать принцип работы эмоций. Однако это вряд ли так, учитывая, что отсутствие веры в реальность вымышленных ситуаций не мешает нам физически и феноменологически воспринимать их как реальные. Если мы испытываем те же чувства, почему этот опыт нельзя назвать реальным? В каком-то смысле можно, но здесь мы заходим на территорию, где реальность и фантазия пересекаются и соединяются. Подобным образом в «Матрице» пересекаются и соединяются два разных мира. После того как Нео побрили и поселили в новое жилище, Морфеус отводит его в полностью белую комнату. Нео удивлен тому, что он одет так же, как одевался до этого. Морфеус объясняет ему, что это «остаточное представление о себе, физический облик твоего цифрового Я», путешествующее из одного мира в другой. По аналогии, Сайфер не может отказаться от вкуса и аромата стейка, даже зная, что он ненастоящий. Наше знание о реальности или нереальности чего-либо не всегда влияет на нашу реакцию. Возможно, нам следует принять тот факт, что грань между реальностью и ее видимостью не такая четкая, как нам представлялось ранее. Возможно, нам вообще стоит ее стереть, чтобы разобраться в наших отношениях к вымышленным историям.
Важность повествования
В «реальном мире» мы постоянно оцениваем людей и ситуации, не имея на руках полной информации о них – иначе наша жизнь бы полностью уходила на ее сбор. Пробелы в знаниях заполняются нашими собственными домыслами. Соответственно, объективная реальность не так уж объективна, учитывая, сколько в ней наших субъективных элементов. То же самое мы проделываем и с вымышленными историями, предполагая, что их герои проживают похожую на нашу жизнь, состоят из плоти и крови (если не указано иное) и живут в мире, функционирующем по тем же законам. И в реальном мире, и в вымышленных у нас есть лишь основа истории, которую мы дополняем на свое усмотрение. В случае с фикшном эта основа обычно тщательно продумана, так что у нас есть вся важная информация. В реальности же никто не отбирает для нас данные, чтобы мы правильно восприняли сюжет и ситуацию. Нам самим приходится отыскивать информацию и составлять из этого связный рассказ, дополняя его собственными элементами исходя из собственного опыта. Получая, мы постоянно сочиняем собственные истории – истории своей жизни. Роджер Шенк в своей книге, посвященной исследованию повествования и интеллекта, пишет:
«Нам нужно с кем-то делиться своим опытом, потому что написание истории заставляет нашу память сохранять ее основные детали на всю жизнь. Рассказывание помогает запоминать. Но рассказ истории – это не повторение ее, а создание. Процесс создания чего-либо – сам по себе запоминающийся опыт»[77].
Рассказывая историю, мы придаем ей значение и позволяем ей запомниться. Получается, у реальности больше общего с вымыслом, чем мы думали изначально. Вопрос, нужно ли нам верить или не верить во что-то, чтобы считать эмоцию оправданной, отпадает сам собой.
Даже если мы сделаем наши истории реальностью (или нашу реальность историей), аспект веры по-прежнему никак не будет влиять на наше восприятие вымышленных ситуаций. Если я уверен в том, что в данный момент перехожу улицу, мне неважно, настоящие ли машины на ней или вымышленные – я не задержусь на середине. Если все это происходит в компьютерной игре, то я в безопасности. Но осознание того, как повествование размывает границу между реальностью и вымыслом, в каком-то смысле разрешает наш парадокс. Проблема, что мы по-разному реагируем на реальность и вымысел, сразу исчезает: потому что мы изменили восприятие границы между ними. Если мы на время отложим вопрос различия между реальностью и вымыслом и сконцентрируемся на том, что их для нас объединяет, в частности на том, как мы воспринимаем повествование, мы сможем приступить к решению более общей проблемы, которое не всегда будет заканчиваться парадоксом.
Сопереживая Нео
Я не пытаюсь утверждать, что реальность и вымысел – это одно и то же, или даже что иногда они неотличимы. Существует четкая граница между эпистемологическим (знать, что реально) и онтологическим (существование вещей такими, какие они есть). Но я предлагаю сосредоточиться на том, как мы осмысляем все это – через повествование. Оно одинаково и для реальности, и для фикшна. Если мы откликаемся именно на то, как рассказана история, то неважно, как формируются наши эмоции, реальностью или вымыслом – это ложная дихотомия, которая всегда будет приводить нас к парадоксу.
В свою очередь, если мы действительно откликаемся именно на повествование, то логично заключить, что наша реакция на вымысел становится все сильнее, потому что повествование улучшается по мере развития технологий. Благодаря спецэффектам «Матрицы» мы глубже погружаемся в ее миры и больше вовлечены в сюжет. Перестав спорить о том, нужно ли для оправданных эмоций верить в реальность происходящего на экране, мы натыкаемся на новые грани соприкосновения реальности и вымысла. Кроме того, тогда мы делаем то же, что и персонажи «Матрицы»: вместе с Нео постигаем неизвестную реальность так глубоко, как никогда и не мечтали.