Видение, вера, прикосновение, истинаКаролин Корсмейер
В период с 1981 по 1990 год в штате Атланта было зарегистрировано более 120 загадочных смертей. Здоровые крепкие мужчины просто умирали во сне. Большинство из них принадлежали к иммигрантской общине лаосских хмонгов. Официально причину смерти установить не удавалось, но у хмонгов было свое объяснение. Они считали, что мужчины пали жертвой духа ночи, который высасывал дыхание из их тел[13]. Те немногие, кому удалось выжить после этих столкновений, сообщали, что ощущали парализующий ужас и чувствовали, что у них на груди уселось злобное чудовище. Были обнаружены доказательства того, что перед смертью жертв мучили тяжелые кошмары. Ученые так и не смогли определиться с диагнозом, и в итоге новости о «синдроме внезапной необъяснимой смерти во сне» породили тревожный вопрос: сны могут убивать?
Как правило, сны – это в основном яркие визуальные образы, составленные на основе воспоминаний и фантазий[14]. Но на деле спящий человек может испытывать весь спектр сенсорных ощущений. Сны бывают реальными, скучными, нелепыми, странными – и страшными. Успокаивающее «это всего лишь сон» подразумевает, что если вы что-то только видите, но оно вас не касается, то оно не может причинить вам вреда. Травмы и смерть – следствие физического вмешательства, воображения для этого недостаточно. По крайней мере, мы хотим в это верить.
Жизнь в Матрице: классические проблемы философии
«Матрица» строится на предположении, что можно прожить всю жизнь в состоянии сонного паралича, питаясь иллюзиями, искусственно введенными в мозг. Люди, заключенные в Матрице – запрограммированном компьютерами мире грез, как ее называет Морфеус, – верят, что проживают полноценную жизнь. Их рецепторы – вкус, обоняние, осязание, зрение и слух – также регулируются машинами в попытке доказать, что esse est percipi – «существовать – значит быть воспринимаемым». Названный сюжет позволяет не только вновь поднимать вечные философские вопросы о ненадежности знания и конфликте души и тела, но и рассуждать о более современных проблемах, вроде природы политической пропаганды в эпоху интернета. В этом эссе мы затронем вопрос чувственного опыта, а также попытаемся разобраться, с помощью каких средств в фильме показано то, что философы окрестили «скептицизмом в отношении чувств».
Самая очевидная отсылка «Матрицы» – к «Размышлениям о первой философии» Декарта. В своем знаменитом труде философ ставил под сомнение наше чувственное восприятие внешнего мира, утверждая, что оно не может быть обоснованием для знания. Декарт ставит перед нами задачу выделить критерии, по которым мы достоверно можем отличить сон от реальности. Отличный способ мгновенно усомниться в чувственном восприятии, – потому что сны иногда бывают настолько реальны, что до пробуждения человек на 100 % уверен, что все это происходит на самом деле.
В самом начале фильма проблема реальности сновидений упоминается. Нео не раз просыпается в холодном поту после встречи с Матрицей. Возможно, это лишь удобный способ перехода от одной сцены к следующей, но такие склейки тоже заставляют нас задаваться вопросом о том, можем ли мы так уж сильно полагаться на свои ощущения при оценке ситуации.
Свой довод об обманчивости сновидений Декарт подкрепляет менее убедительной теорией о злобном демоне и предлагает нам вообразить, что ненадежными могут быть не только наши чувственные впечатления, но и абсолютно любые убеждения и умозаключения. Современная версия злобного демона – это, разумеется, злобный суперкомпьютер, который из запрограммированного стал программирующим и начал управлять людьми. В фильме это выглядит как человеческий инкубатор, в котором Нео видит миллиарды одинаковых безжизненных капсул. Самая страшная сцена фильма имитирует самую страшную философскую проблему: вдруг все мы – просто мозги в пробирке, а вся наша жизнь – иллюзия, сфабрикованная машинами?
Оправданны ли сомнения такого рода? На протяжении долгого времени органы чувств считались связующим звеном между душой и телом, незаменимым средством сбора информации об окружающем нас мире. Но, как мы знаем по собственному опыту, иногда они могут нас обманывать. Но вдруг они обманывают нас постоянно, – потому что в реальности все наши ощущения вызваны не взаимодействиями с внешним миром, а искусственными стимулами в нашей нервной системе? Некоторые философы считают, что подобные гипотезы несостоятельны, так как они опровергают сами себя. И действительно: если человек живет в мире, построенном на лжи, как он в итоге может выяснить и быть уверен в том, что он – жертва Матрицы или мозг в пробирке? Чтобы высказывать такое предположение, надлежит быть уверенным в том, что ваш мозг не в пробирке[15]. Получается, точка зрения, с которой ведется повествование, обязательно должна быть внешней: рассказчик гарантированно должен находиться вне Матрицы. У нас есть определенные точки опоры на реальность: мы знаем, что главные герои фильма, члены команды корабля «Навуходоносор», входят в Матрицу по собственному желанию, но не являются ее частью и не живут в вечной иллюзии. То, что большая часть человечества подключена к Матрице, подразумевается как бы само собой, потому что эти люди выполняют самое большее функцию декораций.
Судя по всему, создатели фильма были в курсе нестыковок, которые кроются в самой завязке сюжета, поэтому решили разбавить диалоги самоиронией. Вспомним момент, когда Нео и Маус обсуждают еду на «Навуходоносоре». За пределами Матрицы, в реальном мире XXII века, единственное блюдо команды – соблазнительно напоминающий жидкие яйца или сопли питательный белок, в котором есть «все необходимое для организма», кроме вкуса. Маус ностальгирует по кукурузным хлопьям, но потом задается вопросом: откуда компьютерам знать, какие на вкус кукурузные хлопья? Откуда кому-либо знать, какие они на вкус, если на самом деле мы никогда их не пробовали? Как что-то вообще может быть на вкус как что-то, если нам не с чем это сравнить?
Оценивая реальность
Все вышеперечисленные вопросы действительно заслуживают внимания, но в фильме они заданы мимоходом чуть ли не в шутку, и никакого ответа на них не предлагается. Возможно, с нашей стороны несправедливо предъявлять столь высокие требования к фильму. Но из всех названных вопросов вытекает и последующий, философски существенный и более исследованный: каким должен быть опыт восприятия, чтобы его можно было считать не просто надежным, но достойным – чтобы ради него стоило жить?
На этот вопрос есть два диаметрально противоположных ответа. Первый – ценно то, что реально, то есть все, что находится за пределами Матрицы. Фильм и его главные герои – команда Морфеуса – берут за данность именно эту точку зрения, именно ее зритель должен признать по-настоящему стоящей. Но есть и вторая, не менее достойная нашего внимания: реально то, что приносит нам удовольствие, – ее придерживается предатель Сайфер. Но ее вскользь озвучивает и Маус, заявляя Дозеру, что нет, в белковой смеси есть не все, что требуется организму: она не приносит удовлетворения, одной из самых базовых человеческих эмоций. «Отрицать наши инстинкты – значит отрицать то, что делает нас людьми», – доказывает Маус. Дозер настроен скептически: он считает, что тем, кто решил положить свою жизнь на борьбу с Матрицей, такие удовольствия недоступны.
Подобные диалоги раскрывают концепцию «Матрицы» как продукта не подвергающихся сомнению предположений о чувственных ощущениях и осознанного сценарного приема. Фильм трактует пять наших чувств и ценности, которые им соответствуют, крайне интересными, хотя и удивительно традиционными способами, учитывая радикальный скептицизм сюжета.
И античные, и современные философы выстраивали пять чувств иерархически по степени важности, которая иллюстрирует возвышенность разума над телом, интеллекта над эмоциями и знания над удовольствием[16]. Зрение и слух – это «периферические» (или дистанционные) чувства, так как могут действовать на расстоянии от объектов и не требуют физического соприкосновения с ними. Дистанция обеспечивает выгодную эпистемологическую позицию, поэтому зрение и слух обычно помещаются на вершину иерархии, так как они существенны для получения знаний об окружающем мире и передачи этих знаний другим людям. Раз они требуют разделения между телом воспринимающего и объектом восприятия, они также меньше зависят от физических ощущений. (Действительно, зрение вообще обычно считается восприятием, а не ощущением). Для приобретения так называемых телесных ощущений (вкус, обоняние, осязание) требуется некоторый физический контакт. Хотя обоняние подразумевает дистанцию от объекта, все три телесных чувства настаивают на близости, даже интимности, и их опыт имеет выраженную чувственную окраску. Считается, что они больше сообщают о наших субъективных состояниях, чем об объектах: потому что они сообщают ограниченное количество информации и потому что мы склонны отвлекаться на получаемое от них удовольствие. Прикосновение, запах и вкус ассоциируются с физиологией и животной стороной человека, и поэтому их иерархическая позиция более низкая.
Чувства в Матрице и в «Матрице»
В «Матрице», как и в любом другом фильме, ожидаемо много манипуляций со звуком и изображением. Мы не можем вдохнуть, попробовать на вкус или потрогать вещи на экране, но видим и слышим, что происходит. Часть из этого видят и слышат и герои фильма, что делает нас соучастниками происходящего. В сценарии часто попадаются двусмысленные отсылки ко зрению: не исключено, что мы видим лишь иллюзию, построенную программой, но Морфеус по-прежнему утверждает, что «Матрицу нужно увидеть своими глазами», потому что в западной философии зрение всегда было созвучно знанию и пониманию[17].
Морфеус, мудрейший персонаж фильма, довольно часто говорит метафорами, завязанными именно на визуальные образы. К примеру, Нео был рожден в тюрьме, «которую нельзя учуять, потрогать или раскусить», но можно увидеть – повсюду. Матрица – это «мир, который нам натянули на глаза, чтобы мы не могли увидеть правду: мы все рабы». Нео должен смотреть глубже, видеть за искусным обманом истину. Первый вопрос Нео после освобождения из Матрицы – «Почему мне так режет глаза?». «Потому что ты их до этого не использовал», – отвечает Морфеус. Как и пещерному мученику Платона, Нео свет вначале доставляет неудобства, потому что первое столкновение с истиной – неприятный опыт. Обратите внимание и на то, как Морфеус вспоминает свое первое столкновение с человеческими полями Матрицы: «Я долгое время не мог в это поверить, пока не увидел собственными глазами».
Зрение чаще, чем любое другое чувство, отождествляется со знанием. «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», – гласит пословица. Но глаза тоже могут обманывать, и тут стоит вспомнить полушуточное продолжение к ней: «Лучше один раз дотронуться, чем сто раз увидеть». Это не означает, что прикосновение следует считать последней инстанцией, но что перед нами мираж, мы понимаем, только когда наша рука проходит сквозь него. Поэтому и в популярной психологии, и в «Матрице» прикосновение часто считается более надежным источником информации.
И слух, и зрение можно использовать удаленно – для слежки: Тринити действительно приходится уничтожать жучка (в прямом смысле жучка), которого вживили в Нео агенты. Звук – мощное выразительное приспособление, и создатели «Матрицы» используют его необычным способом, создавая почти что тактильный эффект: особенно это ощущается в самых громких частях саундтрека. В самом конце Rage Against the Machine кричат нам: WAKE UP! «Проснитесь», отсылая к самому началу фильма, и этот агрессивный звук бесцеремонно вторгается в личное пространство зрителя. Фоновые звуки играют в фильме не менее важную роль. Устаревшие приборы, со всем своим лязгом и скрежетом, оказываются надежнее, чем тихое жужжание компьютеров. Именно с помощью старомодного дискового телефона герои переносятся из Матрицы обратно в безопасное пространство корабля – даже виртуальным телам требуются надежные материальные проводники. Самые секретные сведения передаются шепотом – как в той самой сцене в клубе. Музыка в нем столь громкая, что зритель и сам чувствует вибрации; Тринити приходится стоять настолько близко к Нео, что она задевает губами его шею.
Запах тоже играет в фильме особую роль – особенно запах человека. Вот Тринити осторожно наклоняется над спящим Нео и вдыхает его аромат; в этом жесте и любопытство, и нежность, и чувство близости. Обнюхивание – примитивный, животный способ исследования, он резко контрастирует с бесстрастным анализом высокотехнологичных машин. Агент Смит, судя по всему, в какой-то момент теряет рассудок от окружающего его человеческого запаха. Во время допроса Морфеуса он нарушает протокол, вынимая наушник: в итоге этот промах и позволяет экипажу «Навуходоносора» спасти своего капитана.
«Я терпеть не могу этот зоопарк, эту тюрьму… называйте, как хотите. Меня выворачивает от вашего запаха, я кожей чувствую вашу вонь и боюсь подхватить эту заразу».
Смит сравнивает человечество с вирусом, и это сравнение делает метафору «заразной вони» еще более устрашающей[18]. И приятные, и отталкивающие запахи в фильме подчеркивают телесность людей. Это напоминание о человечности и принадлежности к животному миру способно проникнуть даже в виртуальный мир. Скорее всего, агенты ничем не пахнут, а их обоняние рассчитано только на отслеживание врагов.
Искушение вкусом
Как уже упоминалось ранее, за пределами Матрицы удовольствие от еды считается опасным соблазном, заставляющим предать борьбу за свободу. Сайфер измучен непрекращающейся борьбой за Зион, поэтому он решается на измену в обмен на потерю памяти и возвращение в комфорт Матрицы. Намек на слабость воли Сайфера появляется уже в сцене, где он предлагает Нео в знак дружбы выпить самогона и в шутку намекает Нео, что он – не тот Избранный, которого всю жизнь искал Морфеус. Сомнений не остается, когда мы видим его ужинающим с агентом Смитом в дорогом ресторане.
«Я знаю, что этого стейка не существует. Я знаю, что когда я кладу в рот кусок, Матрица посылает в мой мозг сигнал о том, что он сочный и аппетитный. Но знаешь, что я понял после девяти лет борьбы? Счастье в неведении».
Пусть такое мировоззрение презентуется в фильме как категорически неверное, цветокоррекция явно играет в его пользу. Как отмечает сам Сайфер, мир, в котором живут его напарники, теряет краски. Почти весь фильм окрашен в блеклые тона, доминируют серый, черный, коричневый. Когда в кадре появляется что-то яркое, это сразу бросается в глаза. Все яркие объекты так или иначе связаны с чувствами: полные фруктов продуктовые тележки; женщина в красном, символизирующая сексуальность; кровь. Все это символы органической жизни, но только кровь не иллюзорна.
Сайфер отказывается от свободы не только ради вкусной еды – он пришел к заключению, что мир Матрицы более реален, чем его альтернатива. Во многом этот вывод подкрепляется и словами самого Морфеуса: весь чувственный опыт – интерпретация стимулов нервной системы и ничего более.
«Что есть реальность и как ее определить? Если реальность – это набор зрительных, осязательных, обонятельных ощущений, то тогда все это лишь электрические импульсы, интерпретированные мозгом».
Обладая недюжинной силой воли, Морфеус хранит верность электрическим импульсам жестокого реального мира. Но у Сайфера своя, довольно разумная интерпретация этой идеи: если реальность – это и в самом деле наши чувственные переживания, то какая разница, откуда они берутся? Нет ничего аморального в том, чтобы искать приятных ощущений, если ничто не существует и не требует морального внимания человека. Сайфер преследует плотские удовольствия, издавна считавшиеся греховными. В итоге он ошибается не только с точки зрения морали, но и с точки зрения эпистемологии. Он предпочитает иллюзию реальности, и это выступает как опровержение теории Морфеуса о том, что чувственный опыт в конце концов мним и иллюзорен. Если Сайфер неправ, то неправ и Морфеус: наши ощущения – это не всегда лишь интерпретация электрических импульсов. Они также индикатор внешней реальности, которая достойна внимания и уважения.
На всякий случай создатели фильма отмечают, что потакание удовольствиям не всегда означают моральную распущенность, как демонстрирует нам сцена с Пифией и ее аппетитным печеньем. Помимо этого, она смакует некий алкогольный напиток и курит. Подразумевается, что она может позволить себе маленькие слабости, потому что, в отличие от Сайфера, не отказалась от главных моральных ценностей. Нео и сам ест печенье, хотя, что примечательно, без особого энтузиазма.
В сценах с Сайфером прослеживается и традиционная ассоциация между удовольствием от еды и сексом. Убивая бывших коллег, он угрожающе склоняется над пристегнутым к креслу телом Тринити: в его движениях есть и угроза, и извращенная ласка. По телефону он рассказывает ей, ждущей на другом конце провода спасения из Матрицы, что когда-то был влюблен в нее, что устал каждый день есть отвратную жижу и сражаться за свободу. Отключая тела Апока и Свитч от питания, Сайфер повторяет, что Матрица может быть более реальной, чем внешний мир. «Здесь я просто выдергиваю провод, а в Матрице ты наблюдаешь, как они умирают», – говорит он. И это вновь слегка искаженная версия мысли Морфеуса: то, что я вижу, реально. Лучше один раз увидеть.
Истина
Давайте же наконец поговорим о прикосновениях. «Матрица» – боевик, полный физического насилия, и значительную часть хронометража герои тратят на то, чтобы избежать смерти. Большинство схваток происходит в Матрице, но боль и увечья реальны и за ее пределами. После первого возвращения из Матрицы Нео с удивлением отмечает привкус крови во рту. «Умирая в Матрице, умираешь и в реальном мире?» – спрашивает он. «Тело не может жить без разума», – резонно отвечает Морфеус, напоминая, что для мозга происходящее в Матрице реально. Вынуждена признаться, поначалу все эти реплики про возможности разума и тела меня изрядно раздражали – сюда же можно причислить и знаменитое «Гнется не ложка, а ты сам». Раздраженному зрителю будто бы пытались внушить, что все эти загадочные, невзначай брошенные несуразные фразы несут в себе неведомую истину. Насколько же это дешевый сюжетный трюк – заявить, что если человек умирает в Матрице, то он умирает и в реальности. Но потом я вспоминаю хмонгов и их убивающие сновидения. Сбивчивое дыхание, учащенное сердцебиение, выброс адреналина – все эти эффекты могут быть вызваны определенными мысленными образами. Грань между визуальным и тактильным опытом тонка, ее в полном смысле не всегда можно почувствовать.
Физический контакт в фильме не всегда завязан на жестокости: многие прикосновения выражают привязанность, доверие, дружелюбие. В сцене с вертолетом хватка Нео спасает Морфеусу жизнь. Тринити объятием пытается поддержать Тэнка после смерти его брата Дозера. Когда Тэнк собирается отключить Морфеуса, он ласково дотрагивается до его лба в прощальном жесте.
Чаще других невербально привязанность проявляет Тринити. Конечно, эта роль была отведена женщине – нежные прикосновения обычно ассоциируются с материнской лаской или эротизмом, и Тринити, будучи единственной женщиной среди главных героев, берет на себя обе эти роли. Судя по всему, потратив все усилия на зарождение у зрителя сомнений в чувственном опыте, создатели фильма забыли усомниться в гендерных стереотипах. Наиболее драматичной, конечно, стала сцена в стиле «Спящей красавицы», где Тринити поцелуем вдыхает жизнь в Нео. Хотя их влечение друг к другу с самых первых минут заметно невооруженным глазом, они целуются только за пределами Матрицы. В ранней версии сценария Тринити даже говорила Нео, что не будет целовать его в Матрице, потому что она хочет, чтобы все было по-настоящему. Эта реплика не попала в сам фильм, но герои действительно впервые целуются на борту «Навуходоносора», когда Нео находится на грани жизни и смерти, казалось бы, проиграв в борьбе с агентами. Она нежно дотрагивается до его неподвижного тела и шепчет:
«Пифия предсказала мне, что я влюблюсь – влюблюсь в Избранного. Значит, ты не можешь умереть, понимаешь? Я люблю тебя, слышишь? Люблю».
Бережно обнимая Нео за плечи, она целует его. Его сердце начинает вновь биться, он делает вдох. «А теперь поднимайся», – командует она. Нео поднимается и идет спасать мир. Лучше один раз дотронуться.