«Что-то ты расслабился, дружок, – подумал Евгений Владимирович. – Пора уже окончательно почувствовать себя Эмомали Валихановым и вести добропорядочную жизнь правоверного мусульманина, а то найдется здесь местный Станиславский, который в один не совсем для тебя прекрасный день скажет его классическую фразу: „Не верю!“ Понятно, что исмаилиты – это не упертые в своем религиозном раже ваххабиты и позволяют себе некоторые вольности, но злоупотреблять этим тоже не следует».
Приняв душ, Черняев, надев на себя длинную белую арабскую рубаху, лежащую вместо гостиничного халата рядом с банным полотенцем, прошел к молельному коврику и совершил утренний намаз по «укороченной программе», чтобы успеть до восхода солнца, а затем вновь прошел в ванную комнату, чтобы высушить волосы и привести свою козлиную бородку в подобие благородной растительности.
Надев на ноги домашние тапочки, витиевато расписанные узорами и со слегка приподнятыми носками, он решил не дожидаться приглашения на завтрак, а самостоятельно спуститься вниз, в комнату, где они вчера пили чай. В доме было тихо, как будто бы никого в доме, кроме него, и не было. Что-то в этом было гнетущее… Где все эти молодые арабы? И где, собственно, Тахир? Где хозяин дома?
Внизу, в зале с картинами, тоже никого не было, но на столе стоял чайник, стаканы и большое блюдо с булочками, обсыпанными корицей. Почувствовав себя купцом из сказки «Аленький цветочек», Черняев, не ожидая приглашения, налил себе в стакан чай и в свое удовольствие «побаловался плюшками». Найдя на столе пульт от телевизора, он стал щелкать кнопкой переключения программ, чтобы посмотреть, на какие передачи настроен телевизор в этом тихом гостеприимном доме. К своему удивлению, наряду с большим количеством арабских каналов он обнаружил и английские, и американские, и даже китайские, что говорило о широте интересов хозяев дома. Выбрав арабский канал «Аль-Джазира», Евгений Владимирович продолжил отхлебывать слегка остывший, но все же очень ароматный чай.
На экране телевизора периодически появлялся новоявленный халиф недавно образованного «Исламского государства» аль-Багдади, который с суровой серьезностью говорил о праведности мусульман, дающих клятву служению вновь образованному халифату, и о перспективах построения мусульманского общества на заветах пророка Мухаммеда, включая бесплатное образование и медицину. Но головы и другие части тела обещал рубить беспощадно, ежели «шаг влево или шаг вправо»… Потом были кадры боев, шедших на территории Сирии, затем враспев читали суры Корана, и опять комментарии аль-Багдади.
Черняев нашел нейтральный канал ВВС о животных и стал смотреть на жизнь львов в африканской саванне. Английский язык он за последние годы изрядно подзабыл, но здесь текст особой роли не играл и он просто получал удовольствие от красивых картинок экзотического леса.
Минут через пятнадцать Евгений Владимирович услышал легкий шум открывающихся ворот и шелест шин по гравию въехавшего автомобиля. Выглянув в окно, он увидел, как из золотистого «Бентли» вышел Абдул-Вали, которого в полупоклоне встречали вчерашние молодые арабы – федаины, как их называл Абдул-Вали. Через минуту он вошел в комнату и уделил несколько минут бурным приветствиям Черняеву – Валиханову. Спросил обо всем – и как спалось, и не холодно ли было, и успел ли он проснуться к утреннему намазу. На вопрос Черняева, куда подевались все люди и почему он остался один, Абдул-Вали, улыбнувшись, ответил, что это его дом и он может чувствовать себя в нем как хозяин. А то, что никого в доме не было, так это легко объяснимо – они с Абдул-Мамином живут в своих домах в Аль-Айне, а Тахира вчера по его просьбе повезли в самую большую мечеть в Эмиратах, где он и заночевал у «братьев».
– А если тебе кто-то нужен из федаинов, то достаточно дважды хлопнуть в ладоши. – Абдул-Вали хлопнул в ладоши, и на пороге комнаты в полупоклоне появился молодой араб. – Свежего чая и орешков. Быстро.
Пока накрывали на чайный столик, они молча смотрели на экран телевизора, где разыгрывалась драма охоты прайда на одинокого слона. Оставшись одни, Абдул-Вали кивнул на экран и задумчиво сказал: – Все как в жизни – мощного слона можно завалить, если объединить усилия.
– Ты это к чему? – Черняев не понял, кого под слоном имел в виду Абдул-Вали. – Слон нам кто? Нынешний режим Эмомали Рахмона?
– Не обращай внимания, это я просто рассуждаю вслух… На чем мы вчера остановились?
– Мы говорили о том, что спешить нам некуда и надо подождать, когда «Исламским государством» серьезно займутся войска западной коалиции или иранцы с сирийцами. Тогда аль-Багдади будет не до внутренних разборок с еретиками и мы сможем спокойно и поэтапно внедрять твой план по формированию основ исмаилитской государственности в рамках высокогорных районов Памира и Гиндукуша. И раз уж ты относишься к учению Макиавелли как к руководству, то тебе придется туда и переселиться и изначально прибегать к жестокости. К разумной, – добавил от себя Черняев, – но жестокости, иначе власть не удержишь. Так что о государстве всеобщего благоденствия забудь, если хочешь строить свою жизнь по Макиавелли. Он как раз учил жестокости в реальной жизни. Кстати, если ты помнишь, Старец Горы Хасан ибн Саббах был ох как жесток! Сына родного не пожалел и казнил за пристрастие к алкоголю… По крайней мере, так гласит легенда.
– Да знаю я это все! И помню я его выражение, что нельзя строить фундамент государства на человеческих отношениях – это все равно, что строить фундамент на грязи, – но у меня есть один козырь, которого не было у тех правителей, для которых он писал свою инструкцию. Исмаилиты – люди верующие, и у меня есть сакральный козырь, который поможет их объединить и полностью мне подчиняться.
– Я надеюсь, ты не собираешься пользоваться методами Хасана ибн Саббаха, сейчас время-то другое – наркотики и набор фокусов индийских магараджей в век Интернета уже не поможет, – ухмыльнулся Евгений Владимирович.
– Ты меня не слышишь, – раздраженно бросил Абдул-Вали, – я тебе говорю о сакральном, религиозно значимом предмете, а не о методах подчинения безмозглых федаинов.
– И что же это за предмет? – Черняев с нарочитым равнодушием отпил душистый чай из стакана.
– Через неделю узнаешь, сейчас не могу тебе сказать. Мне кое-что надо проверить. Давай перейдем к делу. Расскажи мне поподробней о том, какими силами вы располагаете в Таджикистане, сейчас это очень важно. Подожди только, мне надо взять бумагу, боюсь, что не запомню все имена, которые ты будешь называть.
Черняеву пришлось напрячь память, поскольку список готовых к «сотрудничеству» с мусульманскими зарубежными организациями чиновников таджикских властных структур составляли спецслужбы Таджикистана, и многие фамилии Евгений Владимирович впервые услышал в Душанбе непосредственно перед вылетом в Дубай. Он понимал, что в этот список включили тех, кого нынешнему режиму не было жалко потерять, а некоторых и вообще включили для того, чтобы потом был повод от них избавиться, но это не избавляло его от того, что все эти имена, их должности и основные биографические данные он должен был запомнить и назвать их без запинки так, как будто он знал их лично и часто с ними контактировал. Еще из курса оперативной психологии он знал, что не в силах человеческой памяти помнить мелкие детали спустя даже сутки после получения информации, поэтому с молодых лет в оперативной работе пользовался системой ассоциативного запоминания, и это его часто выручало… Но всему есть пределы, да и возраст давал о себе знать. Он решил начать с «мелких сошек», а наиболее важных по должности фигурантов этой опасной оперативной игры оставить на конец своего рассказа.
– Тебя какая категория лиц интересует больше – тех, кто принимает властные решения, или тех, кто готов выступить с оружием? – Черняев решил придать своей информации большую важность и создать видимость наличия у него большого списка, хотя фамилий было всего двенадцать.
– Называй всех подряд, а я уж сам определю степень их нужности в нашем деле на сегодняшнем этапе. – Абдул-Вали приготовился записывать.
Первым Черняев назвал одного из бывших полевых командиров исламской оппозиции, который в составе 25-го батальона воевал с войсками Народного фронта Таджикистана, а после примирения перешел на службу сформированного Эмомали Рахмоном (тогда еще – Рахмоновым) правительства. Затем назвал имена тех, в отношении которых были проверенные оперативные данные о их связях с эмиссарами «Исламского государства», все чаще появлявшихся в Душанбе, – проверка на любом уровне подтвердит их симпатии к этому самозваному халифату. Затем уже пошли крупные фигуры из состава правительства, входящие в него по квоте Партии исламского возрождения Таджикистана, с которыми давно уже хотели «разобраться», но политическая ситуация не позволяла. И последней, «козырной» картой был бравый генерал, заместитель министра обороны Абдухалим Назарзода, который свою должность получил тоже по квоте оппозиции на основании Общего мирного соглашения, заключенного между властью и Объединенной таджикской оппозицией. Несмотря на то, что все военнослужащие не могли состоять в какой-либо политической партии, Назарзода, по данным таджикской госбезопасности, являлся членом Партии исламского возрождения Таджикистана, что было похоже на правду, поскольку еще в середине девяностых в Рамитском ущелье воевал на стороне оппозиции с правительственными войсками.
«Господи, тут и легендировать ничего не надо, бери любого из оппозиции и в его биографии найдешь нужное тебе подтверждение симпатий к вооруженным формам борьбы за чистоту исламского общества, – подумал Евгений Владимирович. – Изначальная задумка генерала была не так уж и плоха».
– Это все? – спросил Абдул-Вали, когда Черняев закончил свой «доклад».
– Тебе чего, этих мало? – возмутился Евгений Владимирович. – Могу еще рядовых членов тебе представить, но я-то приехал с просьбой помочь их организовать в единое целое, а ты, я смотрю, из них уже мысленно армию формируешь. Тут тоньше надо играть…