Клинити, в своем полиэтиленовом наряде, блестящем и подчеркивающем фигуру, держала Немо за плечо и смотрела ему в глаза. На ней снова были те же экстравагантные черные очки. Как и в прошлый раз, Клинити сняла их и бросила на пол. Шмурфеус вновь стал плечистым великаном, очень мужественным и привлекательным.
— Идем, — сказал он.
Тут только Немо заметил, что вместо рванины на нем черные штаны, стильная черная майка и длинный плащ из черной ткани «под замшу».
«Здорово, — подумал он. — Разжился плащиком на халяву».
Они шли по лондонским улицам, через обычную толпу прохожих, мимо обычных пробок, под серым пасмурным небом.
Немо ощутил странный внутренний подъем. Несмотря на то что плащ шуршал и путался в ногах, Немо чувствовал, что вид у него отпадный. Он научился танцевать и ощущал это каждой жилкой. Идя рядом с Клинити и Шмурфеусом, он не мог удержаться, чтобы не выкидывать коленца. Он приплясывал, притоптывал, отступал на шаг и кружился на месте. Ноги так и тянуло в пляс. Одна беда — длинный плащ мешал им расплясаться вволю.
— Прекрати, — зашипела Клинити, видя, как он выписывает ногами вензеля. — Ты привлекаешь к нам внимание.
— Извини, — сказал Немо. — Я просто немного взбудоражен. Никогда прежде не умел танцевать.
Машины забили всю улицу: перегретые, пышущие выхлопными газами, они сигналили, но никуда не ехали. Обычная лондонская пробка: автомобили застыли в неподвижном потоке транспорта, как мухи в янтаре. Немо смотрел на водителей за мокрыми ветровыми стеклами, как на экзотических рыб в длинной веренице аквариумов. Мигающий огонек контрольной лампочки привлек его внимание, как сигнал бедствия.
— Странно думать, что все эти люди на самом деле лежат в коконах со штекерами в пятой точке… Что это значит?
— Что МакМатрица не может указывать тебе, как вести автомобиль, — сказала Клинити.
Немо отвлекся.
— Ой! Это что, Дэвид Боуи? Идет вот там. Мне кажется, да. Обалдеть! Сам Дэвид Боуи! — Он задумался. — Вот не предполагал, что Дэвид Боуи расхаживает по улицам в старых джинсах. Я-то представлял его в автомобиле. С шофером. И в костюме от Армани.
— Это не настоящий Боуи, — ответила Клинити.
— Правда? — разочарованно протянул Немо.
— Большая часть людей, подключенных к МакМатрице, одержима знаменитостями, — сказала Клинити. — Знаменитостями и потреблением. Лишь немногие из нас осознали всю тщету низких устремлений; для большей части тех, кого ты видишь, это по-прежнему смысл жизни. Известность здесь — как сила тяжести. Она определяет систему.
Немо задумался.
— Вот почему в мире столько людей, похожих на знаменитых певцов и актеров?
— Конечно. Ты никогда не удивлялся, почему тысячи людей стремятся походить на Шер, или Мадонну, или Кейфер Сазерленд, когда каждый безвестный нищий уникален в своем безобразии?
— Пришли, — объявил Шмурфеус.
Они стояли перед большим муниципальным домом.
Лифты не работали, пришлось подниматься по лестнице. Темный коридор привел к обшарпанной коричневой двери. Шмурфеус позвонил: электронный звонок сыграл первые пять нот из «Кислорода» Жан-Мишеля Жарра. Дверь открыла усталая молодая женщина и рукой сделала им знак войти.
Комната за дверью была просторна, но оклеена самыми безобразными обоями, какие Немо видел в своей жизни: грязно-зеленые круги на ядовито-оранжевом фоне.
Вдоль всех стен стояли стулья, на многих сидели толстые дети, которые сосали леденцы, жевали чипсы, заталкивали в рот печенье и булки.
— Будем ждать здесь, — невозмутимо произнес Шмурфеус, опускаясь на стул. Немо сел рядом, чувствуя себя не в своей тарелке.
На соседнем с Немо стуле сидел особенно жирный мальчик лет, наверное, десяти, с огромной столовой ложкой. На коленях у него лежал огромный пирог с обсыпанной сахаром хрустящей корочкой и темно-красной начинкой. Пирог был значительно больше, чем голова мальчика.
— Отличный пирог, — заметил Немо, чтобы завязать разговор.
Мальчишка откусил еще кусок, проглотил, не жуя, и посмотрел на Немо влажными глазами.
— Не пытайся съесть пирог, — нараспев проговорил он. — Это невозможно.
— Пирог и впрямь здоровущий, — согласился Немо.
— Попытайся понять, — продолжал мальчишка, в промежутках между словами набивая рот пирогом. — Это не пирог естся, а ты.
Немо не понял.
— То есть как? Я хочу сказать, ведь на самом деле естся пирог. Разве нет? А не ты. Потом останешься ты, а не пирог. Значит, ты ешь пирог, а не наоборот. Понимаешь?
— Тогда ты начнешь постигать фундаментальную истину, — продолжал жирный мальчик, словно не слыша возражений Немо. Он помолчал, чтобы запихнуть в рот очередную порцию пирога. — Фундаментальную истину, — продолжал он, когда проглотил кусок.
— И в чем она состоит? — спросил Немо.
Мальчик улыбнулся.
— Пирога нет.
Он сказал правду. Тарелка была абсолютно пуста.
У Немо по спине побежали мурашки, как от присутствия чего-то необъяснимого. Он почти слышал мысленным ухом призрачное отдаленное пение: «пицца-хат, пицца-хат…»
— Вас ждут, — сказала женщина, которая впустила их в квартиру. Немо вздрогнул и вернулся в реальный мир.
Немо прошел в кухню. Первым делом его взгляду предстали юбка и ноги в чулках. Их обладательница стояла на табуретке и что-то доставала из буфета. Чулки были чуть великоваты и немного сползли. Выше пояса ничего видно не было.
— Здравствуйте, — сказал Немо. — Извините?
— Немо, — раздался голос женщины. — Садись.
Он сел.
— Ты наверняка знаешь, кто я. — Ораковина медленно слезла с табуретки и повернулась к Немо. У нее было приятное дряблое лицо, умные, широко расставленные глаза и доброжелательная улыбка. Кожу покрывали пятна: не легкомысленные конопушки юности, но серо-буро-желтоватая крапинка, которая приходит с годами, — свидетельство жизненного опыта.
— Рад вас увидеть, — вежливо сказал Немо.
— Тебе повезло, что ты меня видишь, — ответила она и закурила, не сводя с Немо пристального взгляда.
— Разумеется, — произнес Немо. — Уверен, вы очень заняты.
— Не в этом смысле, — улыбнулась Ораковина. — Я хочу сказать, что мало кому удается увидеть мое лицо. Мои карапузы, — она кивнула в сторону прихожей, — обычно видят лишь юбку и ноги, когда я целыми днями кручусь, останавливаясь только для того, чтобы запустить в кошку кастрюлей.
— Понял, — ответил Немо, хотя на самом деле ничего не понял.
Ораковина улыбнулась.
— Нет, ты не понял. Но это не важно. — Она отвернулась, чтобы закрыть дверцу буфета. — И не беспокойся из-за вазы, — добавила она.
На столике сбоку стояла красивая синяя ваза.
— Ммм, — проговорил Немо.
Ораковина повернулась, и лицо ее стало чуть менее искренним. Быстро-быстро шлепая ногами, она подбежала к столику и локтем столкнула вазу. Та упала на линолеум и разбилась.
Немо вежливо молчал. Ораковина села против него и в задумчивости выпустила дым.
— Ну, — сказала она. — Вот, значит, и ты.
— Вот и я.
— Шмурфеус хотел, чтобы мы увиделись, — объяснила женщина, подаваясь вперед. — Он возлагает на тебя очень большие надежды.
— Правда? — спросил Немо, которому такая мысль до сих пор не приходила в голову. — Серьезно?
— О да. Он надеется, что ты — тот, кто всех нас спасет. Он думает, что ты — Никто.
Немо попытался переварить услышанное.
— Никто, — кивая, повторил он. — Не представляю, что это значит.
— Ну, — сказала Ораковина, закуривая вторую сигарету, хотя первая, недокуренная, по-прежнему торчала у нее во рту, — я знаю, что ты не знаешь, золотко. Чтобы понять, как важен Никто, нужно понимать саму МакМатрицу. Разумеется, ты ее не понимаешь. Хочешь скуби-снек? — Она указала на кухонный стол, где стояла тарелка обычных с виду галет.
— Скуби-снек? — удивился Немо. — Как в мультике?
— Сейчас мы в МакМатрице, — продолжала Ораковина. — Когда ВМРы создавали ее, они пользовались подручным материалом — старой человеческой поп-культурой, фильмами, мультиками, книгами, комиксами. Все это — вокруг. Ты никогда не ловил себя на мысли, что мир полон клише, копиями и подражаниями, склеен, как коллаж, и нет ничего нового под луной?
— Конечно, ловил, — сказал Немо. — Все так думают.
— На то есть причина, — объяснила Ораковина. — ВМРы обладают могучим разумом, но творческого начала в них нет. Они свалили в одну кучу все отходы человеческой поп-культуры и слепили из них виртуальный мир. А потом для людей, заключенных в МакМатрицу, организовали постоянный фон на телевидении и в других средствах массовой информации, из фрагментов составных частей. Самоиндукция внутренней логики системы. Таким образом люди забыли, что когда-то жили вне МакМатрицы. Видел «Скуби Ду»?
Немо кивнул.
— Так скушай галету, — сказала Ораковина.
Немо вспомнил, в какой экстаз приходил Скуби Ду от своих галет. Разумеется, он понимал, что перед ним всего лишь компьютерная программа. Галеты — ненастоящие. Однако, если они подействуют на него, как на мультяшного дога, то они — самое чудесное, самое велигалетное лакомство!
Он схватил один снек и затолкал в рот. Вкус был (в равных пропорциях) картона, опилок и костной муки.
— Фу, — проговорил он полным ртом мокрых комков, — гадость.
— Ну разумеется, — ответила Ораковина, — это же собачьи галеты. А чего ты ждал?
Она огорченно прищелкнула языком. Немо с трудом проглотил галету, оторопело глядя на улыбающуюся Ораковину.
— Так, значит, — сказал он, тыльной стороной ладони вытирая со рта последние отвратные крошки, — Шмурфеус считает, что я — Никто?
— Да. — Ораковина уронила одну из сигарет в пепельницу и немедленно закурила следующую. — Никто. Ты знаешь историю МакМатрицы, голубчик?
— Ну, — протянул Немо, — не знаю.
— Разумеется, не знаешь. В двадцать первом веке миром людей правила…