шку, и вся недолга.
— Нет, — снова возразил Немо. — Не надо тяпать башку. Головотяпство какое-то. Я его спасу.
— Но такого еще никто не делал, — напомнила Клинити.
— Поэтому-то у меня и получится, — смело сказал Немо.
Наступила пауза.
— Ну, — заметил Треньк. — Это не вполне логическое утверждение. Чтобы что-то делать, надо практиковаться, верно? Повторять снова и снова, пока не дойдет до автоматизма. Отрабатывать, чтобы сгладить все шероховатости. Разве нет?
— Ну, наверное, ты прав, — сказал Немо.
— Нет, серьезно, — с жаром продолжал Треньк. — Нельзя говорить, будто у тебя получится, потому что никто прежде этого не делал. В крайнем случае можно сказать: «У меня получится, несмотря на то, что никто прежде не пробовал».
— Да, да, — раздраженно ответил Немо.
Наступила неловкая пауза.
— Отлично, — сказала Клинити. — Если ты отправляешься в МакМатрицу, я с тобой. Ты правда думаешь, что мы сумеем проникнуть мимо Регистрации и Приемной в самый Кабинет Стоматологических Пыток? Думаешь, мы сумеем вызволить Шмурфеуса? Ладно, я тебе верю. Вперед. Что надо, чтобы проскользнуть в клинику, не вызывая подозрений?
Немо повернулся к ней.
— Камень, — сказал он. — Много камня.
Они вошли в МакМатрицу.
Немо стоял в телефонной кабинке напротив зубоврачебной клиники. Порыв ветра перевернул урну на противоположной стороне улицы и почти сразу улегся.
— Ой, — сказал Немо. Ощущение было такое, будто весь рот забит склизкой ватой.
Клинити взглянула на него и раздвинула губы: десны у нее были красные, непомерно распухшие. Немо едва не попятился, потом сообразил, что его десны, вероятно, выглядят не менее отталкивающе. Он тронул их пальцем; они болезненно пружинили.
— Годится, — сказал он.
Речь получалась невнятной, невразумительной, как будто он затолкал в рот целый брикет мороженого.
— Угу, — согласилась Клинити. — Полфафа пфодефшитша.
Немо кивнул, как будто понял, что она сказала.
Они перешли улицу, открыли дверь и поднялись по лестнице. За второй дверью оказалась просторная приемная. Человек пять пациентов сидели в креслах и листали журналы. Все как один подняли глаза на Немо и Клинити и тут же снова уткнулись в печатную продукцию.
Сердце у Немо трепетало, словно конфетный фантик, попавший в спицы велосипеда.
Клинити казалась совершенно спокойной. Она подошла к стойке, за которой стояла плечистая стоматологическая медсестра в белом халате. Немо не отставал.
Медсестра с нескрываемым презрением оглядела обоих. В том, как она спросила: «Чем могу быть полезной?», звучала глубочайшая ирония и полное нежелание быть полезной.
— У наш дешны, — сказала Клинити, указывая на свой рот.
— Десны. Да, вижу, — ответила медсестра. — У вас обоих острый случай. Никогда не видела такого пародонтоза. Это даже не пародонтоз, а пародонтозище. А зубного камня-то! Хватит замостить дорогу от Лондона до Эдинбурга! — Она хихикнула, как будто зрелище доставляет ей удовольствие. Возможно, так оно и было.
— Мы бы хотели, — продолжила Клинити, — как мошно шкоее попаш к фачу.
— Простите?
— По-па-шш-к-ф-ха-чу, — выговорила Клинити, преодолевая слова, как босоногая купальщица — полоску острых камней на пляже.
— К врачу? Ясно. Сейчас выясню, сможет ли доктор вас принять. Я так понимаю, вы знаменитости? В этой клинике лечатся только знаменитости.
— Шамо шобой, — сказала Клинити. — Я — эштаадная певиша.
— Что-что?
— Певиша. Эштфадная. Ошен фнаменитая.
— Ясно. А вы?
— Э… — сказал Немо, озираясь, — я фаботаю на фифвовом фадио.
Медсестра посмотрела на него долгим внимательным взглядом, но наконец кивнула.
— Ладно, — сказала она, созерцая их полиэтиленовые или полиуретановые наряды. — Одеты вы точно как знаменитости. Подождите минутку. — Она отперла боковую дверь и вышла в коридор, тщательно захлопнув за собой защелку.
Немо обернулся и увидел, что все ожидающие в приемной на них смотрят. Коллективным английским чутьем они поняли, что кто-то пытается прорваться вне очереди. В макматричной Англии, как в доброй старой Англии, по которой ее воссоздали, проскочить без очереди оставалось вторым по тяжести преступлением против неписаного общественного кодекса — немногим лучше, чем пролезть вперед монарха на коронационном шествии.
Немо широко улыбнулся.
Все как один снова уткнулись в журналы.
В углу приемной стоял длинный аквариум. Даже золотые рыбки, казалось, смотрели на Немо, расплющив о стекло свои рыбьи носы. За аквариумом на стене красовались фотообои с изображением сиднейского оперного театра, настолько реалистичные, что Немо поначалу принял их за окно. Разумеется, он никак не мог видеть сиднейский оперный театр из окна этой клиники, но все-таки обои были жутко натуралистические.
— Немо, — сказала Клинити, пытаясь говорить как можно медленнее и четче. — Пока мы не фошли.
— А? — спросил Немо.
— Ты понимает, фто нам придетша дватша?
— Фто?
— Понимает, фто нам надо будет дватша?
— А?
Клинити шире открыла рот и попыталась произнести как можно отчетливее:
— Дгха-а-атш-ша.
— Дватша, — догадался Немо. — Да.
— Ты готов дватша с адептами?
— Клинити, — сказал Немо, — я долшен кое-фто тебе шкашать. Я не шаконшил… — он сделал паузу и продолжил, с трудом ворочая раздутыми деснами, — обушение ш Иудой.
— Шушишь, — ужаснулась Клинити.
— Не ушпел, — признался Немо.
— Ты не умеешь дватша?!
— Я умею таншефаш, — с надеждой сказал Немо, — до дваки мы так и не добвалишь.
Клинити оскалилась: вышло особенно устрашающе из-за воспаленного вида ее десен.
Открылась дверь. Вернулась медсестра.
— Сюда, пожалуйста, — сказала она. Пациенты в приемной издали коллективный вздох возмущения. Клинити лихорадочно обернулась к выходу, потому взяла себя в руки и шагнула вслед за сестрой.
Они прошли по длинному коридору мимо нескольких лиловых дверей. Из-за одной доносилось загробное гудение бормашины. Немо передернуло.
— Шмуффеуш там, — шепнула ему Клинити.
— Доктор сейчас вас примет, — произнесла медсестра с какой-то неуловимой интонацией (Немо показалось, что он уловил нотку торжества) и открыла дверь.
В кабинете плечом к плечу стояли три адепта. Хотя вместо сюртуков на них были белые халаты, сомнения, что это именно адепты, не оставалось.
Двоих Немо узнал: того, кто его допрашивал, и второго, чье имя (38VVc310298374950544, как запомнил Немо) случайно прозвучало тогда в разговоре. Третий был в черных очках, что, учитывая слабую освещенность в кабинете, могло означать либо патологическую светобоязнь, либо патологический выпендреж.
Лицо первого адепта вспыхнуло злобным торжеством.
— Мистер Эвримен! — прогудел он. — Какая приятная встреча!
Клинити прыгнула. Она подскочила к самому потолку, уцепилась за люстру и качнулась вперед, растопырив ноги. Правая пятка угодила в правого адепта, левая — в левого. С двойным «хрясь» оба грохнулись навзничь.
— Фпейод! — крикнула Клинити, спрыгивая с люстры и выставляя скрещенные руки перед собой в позе классического кун-фу. — Беги, Немо! Шпашай Шмуффеуша!
Однако взгляд Немо был прикован к третьему адепту, который проскочил под Клинити, пока та качалась под потолком, и теперь стоял прямо перед ним.
— Мистер Эвримен, — ухмыльнулся тот и примерился нанести Немо хук справа.
Наконец Немо среагировал. То ли в мозг просочилась-таки чуточка адреналина, то ли занесенный кулак пробудил какие-то спящие первобытные импульсы, но реакция была молниеносной.
Он пустился в пляс.
Он протанцевал три шага влево, исполнил шассе вправо и еле увернулся от удара.
— Наш рашоблашили! — завопил он голосом человека, которому в рот затолкали подлокотник от кресла.
— Шнаю! — ответила Клинити, совершая центробежное движение по южной, восточной и северной стенам комнаты в попытке увернуться от двух других адептов.
Немо «змейкой назад» вытанцевал из коридора. Исполнил «меренгу». Как только адепт его настиг, мастерски выписал «восьмерку». В коридоре он сплясал ламбаду. Изобразил «силла жиратория»: левая нога, правая нога, левая нога, правая нога, левая нога, правая нога, полуповорот влево, полуповорот вправо — и так четыре раза подряд, покуда адепт, с перекошенным от злобы лицом, пытался его поймать.
Немо успел заметить позади медсестру. В следующий миг она метнула карандаш: тот пролетел, как пущенная из арбалета стрела, воткнулся в стену и остался торчать, дрожа.
Немо притопнул каблуками, исполнил усложненный перекрестный свивл и скакнул к двери, за которой томился Шмурфеус, но не проскочил в нее, как ожидал, а отлетел, словно мячик, потирая ушибленное плечо. Адепт прыгнул на него. Немо в панике исполнил элемент «топтание на месте», что, по определению, ничуть его не продвинуло.
Адепт выхватил огромный пистолет и приставил к лицу Немо.
Немо ойкнул, выразив этим коротким звуком целую бурю чувств.
Дуло пистолета упиралось в самый кончик носа, вдавливая его внутрь.
— Может быть, теперь, мистер Эвримен, — ухмыльнулся адепт, — вы признаете неизбежность поражения?
С проворством, рожденным паникой, Немо исполнил «мамбо-эль-молинита»: поворот под рукой на месте вправо, свивл на одну четверть, бросок назад от адепта и мимо медсестры. Те взвыли от досады.
Пистолет адепта так и остался приклеенным к лицу, словно рыба-прилипала, — Немо чувствовал, как при поворотах тяжелый металл оттягивает ему кончик носа.
— Эй! — возмущенно крикнул адепт.
Немо, танцуя пасодобль, отступил по коридору, пытаясь одновременно оторвать от себя пистолет. Тот прилип, будто стрелка на присоске, однако Немо все же удалось рывком его отлепить. Он поднял глаза. Медсестра надвигалась, выставив заточенный карандаш, как стилет. Адепт со зверским выражением лица бежал прямо на Немо. Цилиндр сидел на нем как влитой. Сознавая всю несвоевременность своего любопытства, Немо все же задумался: почему цилиндр не падает? Держится на резинке? Приклеен к волосам? Несуразица какая-то!