— Господи, — возмущенно выдохнула Клинити. — Что они с тобой сделали?
— Фрашанташл, — отвечал Шмурфеус.
Впрочем, и так ясно было, что с ним сделали. Рот Шмурфеуса расковыряли, рассверлили, разворотили, разровняли, распилили, распороли, распарили, размолотили, раздробили, размозжили, размочалили, раскурочили, расчикали, раздербанили и раздраконили. Десны у него были ярко-алые и вспухшие. Зрелище не для слабонервных.
Вдвоем они подняли его и вынесли из кабинета в коридор и дальше в приемную. Все те же пять-шесть пациентов по-прежнему сидели здесь и выглядели несколько более нервно-паралитическими, чем когда Немо их впервые увидел. «Доктор скоро вас примет», — сказал он. Потом они с Клинити снесли Шмурфеуса по лестнице на улицу.
Ни машин, ни прохожих не было. Врач-немец лежал лицом в асфальт и не шевелился, только тихо постанывал. Ни адепта, ни медсестры, которых Немо заканканил в окошко, разглядеть не удалось.
— Идем, — заторопила Клинити. — Скоро появятся адепты.
Они ступили на дорогу. Из-за угла вылетел черный «Пежо-308» и, сердито урча мотором, промчался мимо.
— Ух ты! — сказал Немо, отпрыгивая с дороги.
Тут же из-за угла появился второй «пежо».
За ним третий.
— Дежа-вю, — сказал Немо. — Не правда ли, машины кажутся похожими?
— Как две капли воды, — согласилась Клинити. — Это что-то значит.
Дорогу заполнил сплошной поток черных «Пежо-308». За двадцать секунд Немо насчитал двадцать машин. Они ехали быстро, на расстоянии не больше двух метров одна от другой, а из-за угла выворачивали все новые и новые. Клинити и Немо со Шмурфеусом на руках никак не могли проскочить через этот поток.
— Что-то значит, — повторила Клинити.
— Значит? — переспросил Немо. Плечо, зажатое у Шмурфеуса под мышкой, начало выражать недовольство по поводу того, что на него давит здоровенный обмякший мужик. — Нельзя ли как-нибудь поскорее?
Немо заметил, что боль в деснах почти прошла, и слова выговариваются много лучше. По-видимому, то же происходило и с Клинити.
— Дежа-вю означает репликацию программы, — объяснила она. — Примерно как если бы ты заснул на клавиатуре. Твоя голова прижимает «м» и печатает «мммммммм». — Она свободной рукой указала на поток идентичных машин.
— Снугл-нугл-нугл, — подтвердил Шмурфеус, выпустив вместе со словами несколько кубических сантиметров слюны.
— Видимо, кто-то из адептов вернулся в программный центр, — с досадой сказала Клинити, — и запустил эту петрушку.
Машины по-прежнему шли нескончаемой чередой. Немо нервно огляделся. Адептов он пока не заметил, но ясно было, что это дело нескольких минут.
— Нам нужна зебра, — сказал он. — Или такая тетенька в оранжевом с табличкой «Дети». Хотя, — добавил он, — сомневаюсь, что эти машины остановит тетенька. Или даже зебра. Тут больше подошел бы слон. — И, помолчав, продолжил: — Десны вроде проходят — ну, становятся лучше?
Клинити кивнула.
— Они не запрограммированы как постоянный придаток к твоей аватаре. Поэтому пройдут непременно.
— А?
— Мы не можем навсегда изменить наши макматричные воплощения, — скороговоркой произнесла Клинити, явно досадуя, что приходится объяснять такие элементарные вещи. — Машины установили параметры. Максимум, что мы можем, — внести краткосрочные изменения. Все они быстро сходят на нет.
Поток черных «пежо» по-прежнему несся мимо.
— Ты хочешь сказать, — уточнил Немо, — что любые изменения, которые мы вносим в программы перед входом в МакМатрицу, со временем исчезают. Любые?
— Да. Как наши десны — видишь, они уже лучше. То же самое и со всем остальным.
— И мое умение танцевать исчезнет?
— Нет, — раздраженно отвечала Клинити. — Оно загружено непосредственно в твой мозг — реальный мозг. Не помнишь, что ли? Оно останется с тобой навсегда. А вот внешние изменения, которые мы вносим в наши макматричные образы, — другое дело. Они держатся всего около получаса, пока МакМатрица их не исправит. Иуда, — с горечью добавила она, — никак не мог с этим смириться. Он запрограммировал себе аватару с роскошной шевелюрой, но через полчаса в МакМатрице волосы выпадали. Рассыпались, как сноп. Весь пол был в волосах. Иуда просто в бутылку лез.
Немо задумался.
— А, например, твоя одежда?
— Эта? — Клинити посмотрела на себя, потом интенсивно задвигала ртом, проверяя ожившие десны, как после наркоза. Затем фыркнула, как скаковая лошадь. — Думаешь, я нарочно выбрала эту гнусную синтетику? Нет, такую мерзость придумали ВМРы на свой вкус. И дурацкие очки. Машины считают, что все должны ходить в черных очках, независимо от погоды. Я всякий раз их выбрасываю, и при каждой новой загрузке в МакМатрицу они снова на мне. — Она скривилась. — Однажды я запрограммировала себе приличную одежду, но она через полчаса с меня спала. Как Иудины волосы.
— Спала? — переспросил Немо, потом, просто для уточнения, повторил: — Так-таки взяла и свалилась? И ты осталась совершенно голая?
Клинити кивнула.
— Но это же кошмар! — с чувством воскликнул Немо. — Совсем-совсем голая? В чем мать родила? Ужасно. — Его тон явственно показывал, как близко к сердцу он принял услышанное. Глаза заблестели — вероятно, от возмущения. — Прямо так взяла и свалилась?
— Программа отторгла ее, — сказала Клинити. — В некотором роде МакМатрица — как живой организм. Ее программной логике требуется некоторое время, чтобы заметить нечто внутренне чуждое, а потом она его просто стирает.
— А как же, — спросил Немо, пригибаясь со своей ношей, — насчет Шмурфеуса?
— Что насчет него?
— Ну, рост? Я про то, что здесь он значительно выше.
— Мы предпочитаем не касаться этой темы, — резко ответила Клинити, — чтобы не расстраивать Шмурфеуса.
— Все равно не понимаю. Если это временное изменение макматричной аватары, разве он не должен был уже уменьшиться до своего нормального роста?
— Шмурфеус — исключение, — сказала Клинити.
— Не понимаю.
Эта оказалось последней каплей. Клинити взорвалась.
— Твое дело не понимать! — Голос ее хрипел от напряжения. Она буквально согнулась под весом Шмурфеуса. — Твое дело быть Никем! Нулем! А ты ведь не ноль, верно? Ты просто обычная жалкая личность, как все в этом паршивом мире!
— Ой, — убитым голосом произнес Немо.
— Ты — слабак! — кричала Клинити. — Ты даже не держишь свою половину Шмурфеуса как следует — он оттягивает мне шею! — Извернувшись и крякнув, она выхватила Шмурфеуса у Немо и взвалила себе на спину.
— Прости, я не заметил, — прошептал Немо.
Однако Клинити было уже не остановить; словно некая внутренняя плотина прорвалась, и теперь ярость хлестала неудержимо.
— Между этими автомобилями не пройти! Адепты могут послать сюда еще миллион «пежо»! И пошлют! А единственный узел, через который мы можем выйти, — на той стороне.
— Может, нам обойти? — растерянно предположил Немо.
— Нет! — огрызнулась Клинити. — Не можем! Какую бы дорогу мы ни выбрали, ее запрудят «Пежо-308».
— А если мы попросим Тренька войти через другой узел?
— Поздно! Не понимаешь, что ли, адепты будут тут с минуты с минуту! Думаешь, мы сможем убежать от адептов, таща на себе бесчувственного Шмурфеуса? Нет. Если бы только добраться до узла! Но это невозможно. Все кончено. А знаешь, почему мы попали в этот переплет?
— Не знаю, — честно сознался Немо.
— Так я тебе скажу. Потому что кто-то не сумел вчера незаметно пройти мимо адептов. Не сумел стать Никем. Этот кто-то у нас, видите ли, Кто. Идиот, вот кто. Придурок недоделанный.
Немо, совершенно раздавленный, вжал голову в плечи.
— Прости, — запинаясь, выговорил он. — Мне очень стыдно.
Урчание моторов слилось в сплошной ритмический гул — фрр-фрр, фрр-фрр, фрр-фрр — тягостный саундтрек для унижения Немо. Дыхание выхлопных труб ерошило ему волосы. Разгневанное лицо Клинити казалось почти жреческим. Само небо как будто насупилось. Птицы летали в небе, словно поднятый ветром мусор.
Бесконечный поток машин, заунывное металлическое фрр-фрр, фрр-фрр.
За спиной у Клинити появился адепт, потом второй. Оба они — в черных сюртуках и цилиндрах — вышли из дверей клиники. Лица выражали мрачную решимость.
— Обернись, — сказал Немо. — У тебя за спиной адепты.
Однако Клинити словно не слышала. Она поправила бесчувственное тело у себя на плечах и сделала три шага в сторону почтового ящика — на мгновение Немо показалось, что сейчас она опустит Шмурфеуса в щель для писем.
— И угораздило же меня связаться с таким полным нениктошеством, — пожаловалась Клинити. — За что мне это наказание?
Немо понял, что надо действовать.
— Клинити! — крикнул он. — Клинити!
Он рванулся к ней, однако его колени ослабели от тягостного разговора. Он стоял на самой бровке и при попытке взять с места в карьер оступился. Нога подвернулась, и Немо, размахивая руками, соскочил на проезжую часть.
В мозгу четко, похоронным голосом прозвучало: «Ты умрешь. Сейчас ты узнаешь, что такое получить триста восьмым „пежо“ в копчик».
В попытке защититься от удара Немо сделал то, что сделал бы каждый на его месте: зажмурился.
Мгновение он стоял с закрытыми глазами.
Потом, очень осторожно, приоткрыл глаза самую чуточку. Совсем открыть их было бы чрезмерным риском. Однако даже из-под полуприкрытых век Немо увидел странное зрелище: автомобили неслись прочь, словно большие черные капли расплавленной пластмассы из исполинской промышленной машины. Идентичные габаритные огни уменьшались в размерах, идентичные антенны покачивались, идентичные номерные знаки мелькали один за другим.
Немо медленно обернулся. Зрелище бесконечного потока автомобилей, несущихся навстречу, заставило его снова зажмуриться. Однако через мгновение Немо отважился чуть-чуть разлепить ресницы и узрел то, что обычно видят лишь манекены на стендах по испытанию прочности автомобилей: «пежо» за «пежо» неслись ему навстречу.
Немо поглядел вниз. Там, где машины пересекали его тело, происходило нечто странное. Сперва Немо показалось, что его собственное туловище стало бестелесным, голографическим. Однако, когда он взглянул снова, прозрачными были уже машины, а его тело — единственно реальным. Немо попытался свести картину воедино, но она рассыпалась. Невозможно было понять, где кончается реальное и начинается призрачное.