Американцы зашумели. Было видно, что под шумок многие из них оторвали по кусочку белого хлеба и незаметно сунули его в рот.
Но главный американец (то ли Подколодный, то ли Подзаборный), тоже вскинул голову и важно сказал:
— А я хочу показать, как пьют американцы! Налейте мне!
Ему, как и Натану, налили полный стакан виски. Даже сверху полилось.
Он (то ли Подколодный, то ли Подзаборный) встал и тоже в четыре глотка выпил стакан виски, после чего прохрипел:
— Х-р-р, после первой тоже… х-р-р… не закусываю. Американец, когда пьет — не ест!
Натан Евсеевич Сельский твердым взглядом посмотрел на Рафика Талгатовича Нигматуллина и тихо, почти шепотом, проговорил:
— Лей еще, Рафик!
— Сколько?
— Полную лей, б…! За Родину, сам понимаешь, пью! Рафик чуть-чуть не долил.
— Лей больше! Лей больше! — закричали американцы.
— Чо они говорят? — спросил меня Натан.
— Долить надо, говорят.
— Лей с верхом, Рафик! — твердо сказал Натан.
Натан встал, взял стакан, расплескивая виски, и снова, смачно выдохнув, выпил.
— Не помню точно. Х-р-р, — вырвалось из горла Натана.
— О-ох! — восторженно пронеслось в зале. Натан понюхал рукав, и причмокнув, сказал:
— Эрнст, переведи! Вторую я занюхиваю рукавом.
Но я, забыв, как по-английски называется рукав, перевел примитивно:
— After second — no snack too! (После второй — тоже нет закуся!).
Главный американец польского происхождения, видимо уловив смысл русского слова «рукав», повелел налить ему еще стакан виски, встал и, даже не издав звука «Ху», выпил его до дна, тоже занюхав рукавом.
— О-о-о! — возбужденно пронеслось в зале.
— Смотри-ка, они тоже про рукав понимают, — произнес Рафик.
— Рафик! Лей третью! — грозно перебил его Натан.
Рафик Талгатович Нигматуллин уверенной рукой бывшего комсомольского работника налил третий стакан виски. Тоже до краев.
Натан Евсеевич Сельский весело встал, лихо взял стакан виски и, традиционно выдохнув «Ху», опрокинул его.
— А-а-х! — благоговейно выдохнули в зале, даже оторвав взглядот булочек.
А Натан протянул… уже не столь уверенную руку… к веточке петрушки, элегантно оторвал от нее микроскопический листочек, положил его на язык, сделал вид, что зажевал и сказал:
— Эрнст, переводи! После третьей можно закусить. Я перевел.
— О-о-о! — закричали все.
Раздались хлопки. А двое — мужчина и женщина (по-моему, не польского происхождения) начали скандировать, хлопая в ладоши.
— Ра-ша! Ра-ша! (Россия! Россия!).
Натан дернулся, чтобы выпить еще и четвертую. Но Рафик его остановил.
— Умрешь! — сказал он и сделал дикие глаза.
В это время главный американец встал и, нисколько не шатаясь, громко сказал:
— Наливай третью!
Потом он поднял стакан виски, налитый до краев. Натан сверлил его взглядом, как бы телепатируя:
— Не сможешь, б…!
Американец сделал три больших глотка и приостановился.
— Не лезет в него больше! — пошатываясь на стуле, произнес Натан.
Американец оторвал от губ недопитый на одну четверть стакан виски.
— У-у-у! — разнеслось в зале.
И тут одна дама смело взяла ложку, положила себе в тарелку еды и, прихватив по пути булочку, размером с небольшой туфель, начала есть, сохраняя невозмутимое выражение на жующем лице. Ее примеру поспешно последовали остальные. Мы тоже начали кушать.
За Натаном ухаживал Рафик.
— «Оливье» положи! — проговорил Натан, упрямо уставившись в тарелку.
— Здесь нет «Оливье»! Здесь только листы салата вперемежку с накрошенной колбасой.
— Не может быть, чтобы не было «Оливье»! — Натан пошатнулся на стуле.
— «Оливье» точно нет. Есть мясо, которое я тебе положил. Тебе надо есть, — Рафик заботливо пододвинул тарелку.
— Ешь больше! — сказал я Натану тоже.
— А вдруг подумают, что я сюда жрать пришел!
— Не подумают, Натан! Посмотри, все на полную катушку жрут.
— Ну ладно тогда.
Я обратил внимание на ту блеклую американку, которая сидела рядом с Рафиком Талгаговичем Нигматуллиным. Она как-то раскраснелась и с восторгом поглядывала на Натана, который достойно, медленно пережевывая, ел мясо с хлебом. А Рафик что-то шептал ей в ухо.
— Yes, yes, yes! Tomorrow (Да, да, да! Завтра), — слышалось иногда.
А «Оливье» точно нет? — снова спросил Натан. Нет. Здесь не бывает «Оливье». Ешь мясо. Хочешь, салата положу с накрошенной колбасой! — ответил Рафик. — Положи…
Я опять обратил внимание на перешептывания Рафика с блеклой американкой.
— Tomorrow at six o'clock (завтра в шесть часов), — услышал я ее голос.
Я понял, что Рафик Талгатович Нигматуллин договорился с этой американкой о свидании, то есть, как говорится, «забил стрелку».
Натан, конечно, говорил с трудом (по-русски!), но говорил, по поводу или без повода приговаривая «Иес». А главного американца (ну того, польского происхождения) на противоположном конце стола вело и даже уже стало мотать на стуле. Но он пока еще держался.
Замегив, что соперник начал «скисать», Натан грузно встал и громко, для всех, по-русски сказал:
— Рафик, наливай еще!
— Полную?
— Полную лей, бля!
Натан Евсеевич Сельский почти залпом выпил четвертый стакан бурбона и, издав уже традиционный звук «Х-р-р», по слогам произнес:
— Эр-нст, пере-веди! Бур-бон-ское вис-ки луч-ше, чем шот-ланд-ское.
Я перевел. Зал затих.
А Натан оперся руками о стол и, не садясь, стал, сверлить взглядом соперника по выпивке, которого уже прямо-таки валило со стула. Ему, бедному, видимо, очень хотелось лечь, но он терпел.
— Курить хочется, мужики, спасу нет! Жаль «Оливье» нет, куда можно окурок воткнуть, — чистосердечно признался Натан. — Может, Эрнст, закурим, а?!
В этот момент главного американца так мотнуло на стуле, что он чуть было не упал. Но в последний момент он схватился за край стола, встал и гордо сказал:
— Наливай!
Ему налили до краев. Натан сверлил его свирепым взглядом. Блеклая американка смотрела на все это с ужасом. Главный американец польского происхождения взял стакан в руки, качнулся и… вдруг сел, чуть не выронив стакан. А потом он мотнулся на стуле и лег лицом на стол.
— Отключился! — победно констатировал Натан. — А долго держался! Молодец! Хорошо, что рядом салата не было, а то бы в него вмазался!
Главного американца быстренько увели под руки. Подали второе. Натан под второе выпил еще два стакана виски. Американцы с восторгом смотрели на него.
А потом, в номере гостиницы, мы долго откачивали Натана. Его, конечно же, безудержно рвало, но он, как говорится, выжил.
Утром мы, конечно же, проснулись в обед. Попили чаю, позавтракали и, естественно, опохмелились. Никаких планов у нас в этот день не было. Все говорили о героическом поступке Натана.
А в полшестого вечера Рафик Талгатович Нигматуллин собрался на свидание с американкой, той самой… блеклой.
Жили мы на десятом этаже гостиницы. А спускаться вниз, конечно же, с похмелья было тяжело. А Рафику назначили встречу именно там, где в качестве то ли администратора, то ли кассира работала эта блеклая американка.
Мы, конечно же, начали говорить Рафику, что в Америке полным полно венерических заболеваний, вплоть до СПИДа, и порекомендовали ему купить презервативы заранее. Натан, кстати, вспомнил, что на первом этаже он видел презервативы в киоске, куда и предложил зайти Рафику. А потом мы раздухарились до такой степени, что во всех красках представили, как каждый из нас будет спать с несколькими американками, да еще и по несколько раз… в итоге мы заказали Рафику попутно купить аж 48 презервативов. Спускаться самим было лень.
Вскоре Рафик Талгатович Нигматуллин ушел на свидание. А минут через сорок он вернулся обратно и, грозно посмотрев на нас, бросил на кровать кучу презервативов.
— Нате, берите! Из-за них все!
— Что случилось? — спросили мы Рафика.
— Из-за вас все так получилось…
— А в чем, собственно, дело?! — удивились мы.
— Дело было так, — начал возбужденно рассказывать Рафик. — Я пришел на свидание ровно во столько, во сколько мы договаривались. Она, эта американка…
— Та самая, блеклая? — перебил Натан, икнув.
— Да, та самая.
— И чо ты в ней, Рафик…
— Так вот, — перебил Натана Рафик, — она, эта… самая… американка, мне говорит, что она хотела бы «мейк-ап» сделать, на что у нее, говорит, уйдет минут пятнадцать.
— Чего-чего сделать? — не понял Натан.
— Мейк-ап… сделать.
— А чо это такое?
— Ну… прихорошиться, помазаться…
— Чем помазаться?
— Ну… — Рафик сердито взглянул на Натана, — губы помазать, ресницы подкрасить… Одним словом, наложить макияж, намарафетиться, короче.
— А-а-а… Понятно, блеклая.
— Так вот, — не унимался Рафик, — думаю я, что в течение этих пятнадцати минут схожу я в киоск и куплю вам… да и себе… презервативы. Что просто так стоять-то!
— И что дальше?
— Подошел я к киоску… а их, презервативов-то, море! Размеры даже на них написаны.
И какой ты нам размер купил? — хихикнул Натан. — Да средний взял, — Рафик сердито махнул на Натана рукой. — Но суть не в этом.
— А в чем?
— А в том, что я попросил… презервативов… аж 48 штук! А продавщица, вожделенно взглянув на меня, достала кучу пакетиков, в которых лежат презервативы, и начала считать их: уан, ту, сри, фор, файв…
— Ну и чо?
— Да дело в том, — Рафик насупился, — что я почувствовал, что кто-то смотрит на меня сзади. А продавщица продолжает считать: тен, илевен, твелф… Затылком чую, что кто-то на меня смотрит. Обернуться даже боюсь. А продавщица считает: твенти, твенти-уан, твенти-ту…
— И что дальше? — Натан пристально посмотрел на Рафика.
— Я, короче говоря, оборачиваюсь… — Рафик вытер пот со лба рукой, — и вижу, что позади меня стоит она, а мне тут… презервативы отсчитывают!
— Блеклая, что ли, стояла сзади? — вставился Натан, опять икнув.