ни могли в любую минуту пострадать от власти, ради которой отказались от веры отцов. И Матронушка, жалея их – зрячих, здоровых, грамотных, – стала искать способа уехать. И уехала в Москву ради братьев, которых считала несчастными людьми.
Покинув дом родной и своих партийных братьев, она – слепая и беспомощная – останавливалась, где примут Христа ради. И порой попадала к хозяевам не очень хорошим. Она, подобно святым бессребреникам Косьме и Дамиану, никогда не брала платы за свои исцеления, но ей, правду надо сказать, кое-что приносили: кто хлебца, кто рыбки.
Она ежедневно принимала не менее сорока увечных и сломленных духом людей и учила спасаемых не только своими притчами и советами, но примером собственного смирения и стойкости. Ведь у неё не было ничего: ни угла, ни имущества, ни запасов, ни паспорта, ни денег, ни хлеба. Даже тот хлеб, который ей приносили, до неё не доходил. Однажды попала она к злой бабке Пелагее, которая забирала все приношения для своих многочисленных родственников и держала свою кормилицу впроголодь. А порой и поколачивала её, если была пьяна.
Матронушка у неё просит стакан воды, а та ворчит:
– Не время ещё!
Матронушка по примеру гонимых праведников только Господа благодарила за свои новые и новые испытания, крупные и мелкие, а на Пелагею даже не злилась: у этой вздорной особы жизнь тоже была не сладкая.
А то, что Матронушка порой не получала и стакана воды, никак не отражалось на её всегда ровном, добродушном и радостном настроении.
– Зачем осуждать других людей? – говорила она очередному своему гостю, который пришёл за советом и исцелением. – Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик. Чего тебе до других хвостиков!
– Чего ты, слепая, понимаешь в овцах! – ворчала из-за перегородки пьяная Пелагея, – Тоже мне, овцевед!
– Близко и при дверях уже времена страшные, – продолжала Матронушка, не обращая внимания на шутки пьяной хозяйки. – Теперь перед вами лежит крест и хлеб. Что выберете?
– Как можно без хлеба? – возражали ей. – Вдруг у тебя самой весь хлеб отнимут?
(А ведь так оно и было!)
– А мы помолимся, возьмем земельки, скатаем шарики, снова помолимся Спасителю нашему, съедим и сыты будем.
Пелагея только посмеивалась:
– Лопай, лопай свою земельку!
– Рады мы ради Христа, Света нашего, пострадать,– говорила Матронушка. – Подаст кто кусок хлеба – спаси его Бог, а не подаст – да благословенно Имя Господне!
И видела в алчной Пелагее чуть ли не посланца Божия, присланного ей ради исполнения заповеди: “Возлюбите врагов ваших”. И любила её, и никогда никому не жаловалась, что её обижают, как не жаловалась на своих обидчиц в детстве.
НЕДРЕМЛЮЩЕЕ ОКО МИЛИЦИИ
Как Матронушка, беспаспортная бродяжка, избегала ареста, объяснить невозможно.
Однажды “добрые” люди донесли “куда следует” о бабке, к которой валом валит подозрительный народ. Незамедлительно явился милиционер.
– Нарушаем паспортный режим, – сказал он. – Велено тебя арестовать.
– Иди скорее домой – у тебя несчастье, – ответила ему Матронушка.
– Ты мне голову не морочь, старая. Я должен тебя доставить в отделение, а там решат, что с тобой делать.
– Беги скорее. Слепая от тебя никуда не денется. Я сижу на постели, никуда не хожу.
Милиционер задумался: вдруг правда? А слепая и в самом деле никуда не убежит.
И поехал домой на милицейской машине – благо, что недалеко, – а в доме и в самом деле несчастье: пока он требовал у слепой бабки несуществующий паспорт, взорвался примус, и жена его обгорела.
Милиционер на служебной машине мгновенно доставил пострадавшую жену в больницу, и доктор сказал ему:
– Вам повезло, что вы оказались около дома, иначе бы её не спасти.
На следующее утро, говорят, милиционеру был устроен разгон от вышестоящего начальства за невыполнение приказа. Милиционер рассказал о случившемся – начальство задумалось.
– Ладно, Бог с ней, со слепой, – сказало начальство. – Только предупреди её, гражданку Никонову, чтобы убиралась из нашего околотка, то есть района. И не так открыто помогала людям. Видать, не простая эта бабка.
А жила Матронушка то на Ульяновской улице у священника, мужа Пелагеи, пока его не арестовали за религиозность; то на Пятницкой, то в Сокольниках в летней фанерной пристройке, то в Вишняковском переулке у племянницы, у Никитских ворот, в Петровском-Разумовском, в Царицыно, в Сергиевом Посаде, в Староконюшенном переулке на Арбате, а то и в других местах, о которых никто теперь не знает.
Москву, где у Матронушки не было ни кола ни двора, она очень любила.
– Это святой город, сердце России, – говорила она. – От Москвы пойдёт спасение, если мы повернёмся ко Христу, Свету нашему.
Но как виделась её внутреннему взору Москва, перестраиваемая на новый лад и взрываемая богоборцами, сказать трудно. Скорее всего, в образе небесного града на горе, о котором говорил Спаситель.
ЯЩЕРИЦА С РОЖКАМИ
Много вокруг Матронушки тайн, много рассказов, похожих иногда на бабушкины сказки. Иногда думаешь: зачем сочинять? Разве не чудо – вся её жизнь, разве не чудо – она сама? Она явилась в мир, где добру и голову преклонить негде, ради всех мыслимых и немыслимых страданий и болей, а стала самым счастливым и самым свободным человеком своего времени. Ведь она в то страшное время ничего не боялась, а только и делала, что спасала.
Принесли однажды к Матронушке на носилках одержимую злым духом женщину.
Женщина лаяла по-собачьи, хрюкала по-поросячьи, ругалась нехорошими словами и плевалась.
– Отпустите, – приказала Матронушка. – Теперь с ней ничего не будет.
Положила руку на голову несчастной и принялась читать молитвы. Ту вдруг сотрясло, будто от электрического тока, и она заснула.
Одна из помощниц Матронушки потом рассказывала (с её слов эта история и известна), что у одержимой изо рта выползла ящерица с рожками, которую будто бы обварили кипятком из самовара и выкинули.
Рассказчица далее сообщает, что Матронушка, услышав про ящерицу, посетовала:
– Надо было её посадить в стеклянную банку.
Было ли так? Была ли ящерица? Верила ли сама Матронушка в ящерицу?
Много, много тайн вокруг святой, блаженной Матроны!
ПОДВОДНЫЕ КАМНИ МОРЯ ЖИТЕЙСКОГО
Зинаида Жданова из Себина, ставшая москвичкой, отыскала матушку в Сокольниках в деревянной щелястой теплушке для рабочих с холодной печкой-буржуйкой. Матронушка лежала на топчане лицом к стене и никак не могла повернуться к гостье – волосы примёрзли к стене.
– Матушка, вы ведь знаете, – заговорила Зинаида, – что мы живем вдвоём с мамой, отец в тюрьме, брат на войне, у нас большая тёплая комната на Арбате. Почему вы не хотите перебираться к нам?
– Бог не велит, – ответила Матронушка.
– Бог скорее не велит оставлять вас в этой собачьей конуре.
– Погоди, милая, переберусь к вам, но не теперь.
Она словно чувствовала, что Зинаиду вскоре арестуют за её веру. А если в её квартире обнаружат блаженную, к которой ходят за утешением и молитвенной помощью, это даст дополнительный материал по уголовному делу и добавит новые статьи, такие же вздорные, как и само дело.
Матронушка духовным своим зрением прозревала приближение опасности и, когда за ней приходили, всегда оказывалась в другом месте. Какая-то сила спасала и тех, кто давал ей приют.
Времена ведь были суровые: покарать могли за малейшее нарушение режима проживания и несогласие (даже молчаливое) с большевистской религией поклонения смертному человеку, который, по слову Апостола, есть ложь. Один лишь раз дала она себя поймать, да и то ради спасения обгоревшей жены милиционера, матери четверых детей, которая после телесного выздоровления пришла ко Христу. У Господа ведь много путей для нашего вразумления.
В начале сорок первого года сестра Зинаиды Ольга, которая имела обыкновение прежде всякого дела обращаться за благословением к Матронушке, спросила, идти ли ей в отпуск из-за дешёвой путевки – не лучше ли дождаться лета: уж очень ей не хотелось отдыхать зимой.
– Иди в отпуск сейчас, – сказала Матронушка. – Потом долго не придётся отдыхать.
– Почему?
– Будет война.
– Кто на нас посмеет напасть?
– Как всегда, с запада. Оттуда ничего хорошего не жди.
– Кто победит?
– Мы и победим, но много русской крови прольётся. Ой, много! Поглядишь на иных – всё ругаются и собачатся между собой. И думаешь: “Чего ругаться, когда жить осталось совсем чуток? ”
И в самом деле, 22 июня началась война, а вместе с ней и послабление от большевиков для православной веры. Власти ведь понимали, кто будет воевать: русские. И были выпущены из тюрем священники, открылись кое-где храмы Божии, в Троице-Сергиевой зазвонили ранее запрещённые колокола. Матронушка перебралась на Арбат, в Староконюшенный переулок.
Ольга со свекровью и детьми – а их было трое – собралась ехать подальше от германца, который ходом шёл почти без остановки на Москву. В Себино, думала она, враг не сунется: село в сорока верстах от железной дороги – туда после дождя и на конях не проедешь.
Пошла к Матронушке за советом.
– Никуда не уезжай. А кто поедет, того ждут большие муки.
– А если немец зайдёт в Москву?
– Красный петух победит чёрного. Германца разобьют под Москвой.
– А в Тулу зайдёт?
– И в Тулу не зайдёт. А за Себино я молиться буду.
После разгрома немцев под Москвой стало известно, что карательный отряд захватчиков стремительно влетел на машинах и мотоциклетках в Себино, и солдаты зачем-то согнали всех детей в погреб. Поставленные на часах каратели постреливали в плачущих матерей, не знающих, что замыслил враг. И вдруг словно приказ какой пришёл сверху: незваные гости вспрыгнули на свои мотоциклеты и уехали так же неожиданно, как и появились.