Эрнест встал, закрывая ладонью дергающийся нервно рот, и покорно пошел в спальню. Закрыв за собой дверь, лег в темноте на кровать и долго лежал с открытыми глазами.
На следующий день за час до отплытия Чарли, доктор Страйкер и Сэлли отправились на «Бремен». На судно поднялись по разным трапам; стояли в разных местах на палубе А, ожидая прихода Премингера. Он пришел; казался очень молодым — ну совсем мальчиком, в своей хрустящей голубой форме. Не глядя на друзей, подошел к черноволосому, смазливому молодому стюарду, коснулся его руки, что-то ему сказал и отправился на корму. Чарли с доктором Страйкером внимательно изучали этого парня, чтобы через две недели, когда встретятся на темной улице, не произошло досадной ошибки. Вскоре они ушли; на палубе осталась одна Сэлли — она мило улыбалась стюарду.
— О чем тут говорить, все предельно ясно, — заявила Сэлли две недели спустя. — Я с ним обедаю, потом мы идем в кино, я заставляю его пропустить хотя бы пару стаканчиков и потом говорю, что живу на Западной Двенадцатой улице, возле Вестр-стрит, — там целый квартал жилых домов. Приведу его на Западную Двенадцатую улицу около часу ночи, а вы уже будете там нас ожидать, ты и Страйкер, под знаком поворота на Девятую авеню. Подойдете к нам, спросите: «Извините, не скажете, как пройти на площадь Шеридана?» И тут я брошусь бежать.
— Правильно! — одобрил ее план Чарли. — Все отлично! — И о чем-то раздумывая, поплевал на свои громадные ладони, с мозолями, трещинами и ссадинами — следы воскресной игры. — Ну вот и вся легенда для мистера Лугера. Ты с этим справишься? Ты в этом уверена? Не подведешь?
— Справлюсь, не волнуйся! — храбро уверила его Сэлли. — Когда сегодня прибыло судно, у нас с ним состоялся долгий разговор. Видимо, ему… не терпится. Очень нравятся, так он сказал, миниатюрные брюнетки, как я. Я намекнула, что живу одна, в нижней части города. Он многозначительно так на меня посмотрел. Теперь я понимаю, почему он спит с двумя женщинами в каждом рейсе, как утверждает Премингер. В общем, я с ним справлюсь.
— А чем будет заниматься сегодня… вечером… Эрнест? — У доктора Страйкера за эти две недели напряженного, тревожного ожидания во рту стало еще суше, и он с трудом сглатывал слюну после каждых нескольких произнесенных слов. — Кто-то должен сегодня позаботиться об Эрнесте.
— Сегодня вечером он идет в Карнеги-холл, — объяснила Сэлли, — там играют Брамса и Дебюсси.
— Неплохое развлечение на вечер, — похвалил Чарли. Рассеянно расстегнул пуговку на воротнике, опустил узелок галстука пониже. — Теперь я с ним хожу только в кино — там, в темноте, хоть не вижу его изуродованной физиономи.
— Ничего, все обойдется, — попытался успокоить их, как профессионал, доктор Страйкер. — Я вставлю ему новые зубы, и он уже не будет так стесняться, постепенно привыкнет.
— Он теперь почти ничего не рисует, — сообщила Сэлли. — Просто сидит дома в комнатах и рассматривает свои старые картины.
— Теперь об этом Лугере, — перебил ее Чарли, — об этом парне Лугере. Расскажи нам о нем.
— На часах он носит маленький портретик Гитлера, — начала Сэлли, — сам мне показал. Говорит, что ему одиноко.
— Он в самом деле здоровый мужик? — нервно спросил доктор Страйкер.
— Да, он крупный, сильный мужчина, — признала Сэлли.
— Может, Чарли, стоит захватить с собой какую-нибудь железку? — Страйкер от сухости во рту еле ворочал языком.
Чарли засмеялся и протянул к нему обе руки, ладонями вперед, — широкие, мускулистые. Правда, сломанные пальцы чуть согнуты.
— Я все сделаю вот этими руками, — пообещал он. — Отделаю мистера Лугера вот этими двумя кулаками. Это мое личное дело, вот и все.
— Но кто может поручиться… — начал было Страйкер.
— Не волнуйся, Страйкер, не волнуйся! — успокоил его Чарли. — Зачем лишние волнения?
В двенадцать ночи Сэлли с Лугером, выйдя из метро на Четырнадцатой улице, пошли вниз по Восьмой авеню. Лугер держал Сэлли под руку, а его пальцы скользили по ее руке вверх и вниз, крепко сжимая ее упругую плоть над локтем.
— Ах, — вскрикнула Сэлли, — не надо! Мне больно!
Лугер только засмеялся.
— Ну уж не так больно! — оправдывался он, игриво пощипывая ее. — Но если даже немного больно, ты ведь не против? — Он говорил на каком-то усложненном английском, с сильным немецким акцентом.
— Нет, я против, — ответила Сэлли, — честно — против.
— Ты мне так нравишься! — На ходу он тесно прижимался к ней. — Ты очень хорошая девчонка. Какая отличная у тебя фигура, как ты сложена! Счастлив, что мне выпала возможность проводить тебя домой. Ты точно живешь одна, не обманываешь?
— Конечно, — успокоила его Сэлли. — Не волнуйся. Мне хочется чего-нибудь выпить.
— А-а-а… — протянул Лугер. — Зря терять время?
— За мой счет, — уточнила Сэлли — она много узнала о нем за один вечер. — У меня есть деньги. По стаканчику — тебе и мне, идет?
— Ну, если ты настаиваешь… — Лугер толкнул дверь бара. — Но только один стаканчик — сегодня ночью мы займемся кое-чем другим. — Больно ущипнул ее и засмеялся, глядя искоса ей в глаза с многозначительностью опытного сердцееда — так он глядел на своих двух избранниц в каждом рейсе «Бремена».
Под знаком поворота на Девятую авеню, на Двенадцатой улице, у столба, на постаменте, ждали в темноте Чарли с доктором Страйкером.
— Я… я… — начал Страйкер; ему пришлось снова сглотнуть слюну, чтобы сказать несколько слов. — Интересно, придут ли они, — наконец с трудом вымолвил он шепотом, на одной ноте.
— Придут, куда они денутся, — откликнулся Чарли, не отрывая глаз от небольшого треугольника парка вверх по Двенадцатой улице, где она соединяется с Девятой авеню. — Сэлли — женщина мужественная, ей отваги не занимать. К тому же любит моего чокнутого братца, будто он не художник, а президент Соединенных Штатов и в нем соединились черты Ленина и Микеланджело. И вот он пошел на судно и ему выбили глаз.
— Он очень хороший человек — твой брат Эрнест. У него есть свои истинные идеалы. Мне очень жаль, что сейчас все это происходит вот с такими людьми, как он, — просто смотреть противно… Это не они?
— Нет, две девчушки из Христианского союза молодежи, он на углу.
— Каким он всегда был веселым человеком, — продолжал Страйкер, не переставая торопливо сглатывать слюну. — Всегда так заразительно смеялся; всегда знал, о чем говорит. До его женитьбы мы часто выходили вдвоем, и всегда наши девушки, и его и моя, кто бы они ни были, непременно все свое внимание уделяли только ему, все время. Я не возражал. Я люблю твоего брата Эрнеста, словно он мой младший брат. Прямо плакать хочется, когда вижу, как отрешенно сидит он за столом, прикрывая выбитый глаз и зубы, молча, не принимает никакого участия в разговоре, а лишь слушает, что говорят другие.
— Да, — согласился Чарли, — да. Послушай, Страйкер, почему бы тебе немного не помолчать, а?
— Прости, — заговорил еще быстрее врач, преодолевая сухость во рту, — я не хочу тебе мешать, беспокоить. Но я должен выговориться. В противном случае, если я буду долго стоять молча, — то могу вдруг от страха убежать отсюда и бежать не останавливаясь аж до Сорок второй улицы. Я не могу молчать в такой ответственный момент, извини.
— Черт с тобой, болтай! — великодушно разрешил Чарли, похлопывая друга по плечу. — Выкладывай немедленно все — все, что накипело на сердце.
— Я пошел на это только для того, чтобы помочь Эрнесту. — В темноте Страйкер прислонился спиной к столбу, стараясь унять дрожь в коленях, и продолжал, обрадованный поощрением со стороны Чарлза: — Я разработал тут одну теорию… Она заключается вот в чем: когда Эрнест узнает, что мы сделали с этим Лугером, он наверняка воспрянет духом, это станет для него чем-то вроде трамплина. Так я оцениваю психологическую сторону возникшей ситуации. Почему мы все же не захватили с собой какую-нибудь железку? Ну дубинку, нож, стамеску, кастет… — Он засунул обе руки в карманы пальто, чтобы его друг не видел, как сильно они дрожат. — Будет очень плохо, если мы все смажем… Как ты считаешь — плохо, если мы его упустим, а? Что скажешь, Чарли?
— Ша! — прошипел ему Чарлз.
Страйкер посмотрел на улицу. Там, в конце, показалась парочка.
— Это они! Сэлли, узнаю ее пальто. А рядом с ней этот негодяй, этот вшивый немец…
— Ша, Страйкер, ша!
— Как мне холодно, Чарли. А тебе? Теплая, кажется, ночь, а я…
— Да заткнись ты, ради Бога, наконец! — вспылил Чарлз.
— Мы с ним справимся! — прошептал Страйкер. — Да, Чарли, я, конечно, заткнусь, охотно заткнусь, Чарли…
Сэлли и Лугер медленно шли вниз по Двенадцатой улице. Лугер обнимал ее за талию, и их бедра все время соприкасались при ходьбе.
— Какой хороший фильм мы посмотрели! — журчал Лугер. — Обожаю Дину Дурбин1: как молода, свежа — просто конфетка. Очень похожа на тебя. — И широко улыбнулся Сэлли в темноте, крепче прижимая ее за талию. — Такая ма-аленькая, моло-оденькая девушка… Вот такие, как ты, мне очень нравятся. — Попытался ее поцеловать.
Сэлли увернулась.
— Послушайте, мистер Лугер… — обратилась она к нему, и не потому, что он ей нравился, а просто — он человек, безрассудный, ничего не подозревающий; к тому же сердце ее гораздо мягче, чем она предполагала.
— Я не понимаю по-английски, — отозвался Лугер, — ему так нравилась ее застенчивость на последнем этапе к цели.
— Благодарю вас за приятный вечер, — приходя в отчаяние, продолжала Сэлли; она останановилась на тротуаре. — Спасибо, что проводили до дома. Ко мне нельзя. Я соврала вам: я живу не одна.
Лугер засмеялся.
— Ах ты, маленькая, пугливая девочка! Как это мило! Вот за это я люблю тебя!
— Там мой брат, — продолжала Сэлли, не зная почему, — клянусь Богом, я живу с братом в одной квартире!
Лугер, грубо облапив ее, крепко поцеловал, поранив ей губы своими острыми зубами. Его сильные руки все глубже впивались в ее тело на спине. Она разрыдалась прямо ему в лицо, ей было больно, она чувствовала себя в эту минуту такой беспомощной. Он отпустил ее. Он смеялся.