— Этим или чем-нибудь другим, какая разница,— заметила она.
Чтобы проговорить эти слова, она приблизилась ко мне и уткнулась лицом мне в плечо. Я поднял ее голову и посмотрел на нее.
— Мне никогда еще не приходилось встречать женщин гибралтарских матросов,— признался я.
— Ну и что?
— Да нет, просто, наверное, это как раз то, чего мне всегда не хватало.
Всякий раз, когда мои губы прикасались к ее, я почти терял сознание от счастья.
— Я рада,— сказала она,— что ты пришел.
Я расхохотался.
— А что, было много таких, которые отказывались? Неужто такое случалось?
Она тоже рассмеялась от всей души, но ничего не ответила. Мы продолжили путь к небольшому понтонному мостику, где ее ждал катер. Уже было видно, как мерцал на нем сигнальный огонь. Я обнимал ее за талию, в общем, я почти нес ее — чтобы лучше следовать за ней по пятам.
— Временами тебе надоедает его искать, ведь правда?
— Да, бывает,— ответила она, потом, поколебавшись, продолжила: — Временами мне бывает немного одиноко.
И как-то смущенно добавила:
— Ведь прошло уже столько времени…
Я остановился.
— Понимаю.
Она рассмеялась. Мы вместе посмеялись. Потом двинулись дальше.
В катере был матрос. Спал. Она его разбудила.
— Я заставила тебя ждать,— ласково извинилась она.
Тот ответил: ничего, какая разница; потом спросил, хорошо ли она повеселилась.
— Делу — время, потехе — час,— произнес я, обнаруживая свое присутствие,— просто мы задержались там на два часа вместо одного.
Я был пьян. Матрос рассмеялся, и она тоже. Ведь, если разобраться, весь тот день я не просыхал. Потом без всякого стеснения растянулся на дне катера. Наконец-то я решился оставить другим утешительную простоту их моральных устоев.
До нее у меня не было женщины. Жаклин этой ночью превратилась в какое-то древнее воспоминание, которое уже никогда больше не причиняло мне боли.
Из каюты мы вышли к полудню. Мы мало спали и изрядно утомились. Но погода была так прекрасна, что ей захотелось искупаться. Мы взяли катерок и отправились на пляж, благо до него было рукой подать, от силы метров двести. Не успели мы доплыть до пляжа, как она уже прыгнула в море.
Купались мы долго, хоть и мало плавали. Ныряли, лежали на спине, потом возвращались на пляж и грелись на солнышке. Когда жара делалась невыносимой, снова окунались в море. Было время обеда, и, кроме нас двоих, на пляже никого не осталось.
В какой-то момент, мы как раз только что вылезли из моря и я укладывался подле нее, показался какой-то человек, он шел не из Рокки, а совсем с другой стороны, оттуда, где виднелась Марина-ди-Каррара. Я узнал его только тогда, когда он был уже совсем близко, в полусотне метров от меня. Настолько я успел забыть о его существовании. Он же узнал меня, потом узнал и ее. Узнал эту женщину, о которой сам мне рассказывал,— такую красивую и одинокую. Вне себя от изумления, остановился как вкопанный. Долго смотрел на нас, потом свернул, чтобы обойти нас стороной. Я приподнялся.
— Привет!..— окликнул я.
Он не ответил. Она открыла глаза и увидела его. Я поднялся и пошел ему навстречу. Не зная, что сказать.
— Привет,— повторил я.
— А где же твоя жена? — недоумевал он. Даже не ответив на мое приветствие.
— Она уехала,— ответил я.— С этим покончено…
Он снова окинул меня взглядом. Она лежала в нескольких метрах от нас на солнышке. И вполне могла слышать все, о чем мы говорили. Правда, непохоже было, чтобы это ее слишком интересовало.
— Что-то я не очень понимаю,— проговорил он.
Должно быть, у меня был очень счастливый вид. Говоря с ним, я не мог сдержать смеха.
— А тут и понимать-то нечего,— ответил я.
— А как же с работой?
— Тоже покончено,— сообщил я.
— И ты вот так решился, всего за пару дней?
— Надо же было когда-то решиться. Ты ведь сам меня убеждал, что такое возможно, а я, дурак, не верил. И вот теперь дело сделано, так что и я тоже убедился, что все в этой жизни возможно.
Он недоверчиво покачал головой. Ничего не понимая. Снова посмотрел на нее, но не произнес ни единого слова и вопрошающе заглянул мне в глаза.
— Она отплывает сегодня вечером,— пояснил я.— Я встретился с ней совершенно случайно.
Мы долго простояли, уставившись друг на друга. Он потряс головой, будто отказываясь верить, как-то недружелюбно и даже враждебно.
— Это правда, поверь,— проговорил я наконец. Я не мог сказать ему, во что именно ему надлежало поверить.
— Вот так просто,— медленно, с расстановкой повторил он,— всего за несколько дней?
— Бывает и такое,— проговорил я,— я и сам бы не поверил, но, выходит, бывает и такое…
— Что ж, отлично,— одобрил он наконец.
— Ты же сам мне советовал,— напомнил я.
Вид у него был какой-то смущенный. Мы не знали, что сказать друг другу.
— Что ж, пока.
— Я остаюсь в Рокке,— сказал я,— так что до скорого.
Он ушел. Но вместо того чтобы продолжить путь, повернул назад. Я провожал его взглядом. И тут внезапно меня осенило: он уже видел меня, наверняка специально заходил справляться обо мне в тратторию старины Эоло, должно быть, он здесь еще со вчерашнего дня и, наверное, уже запасся для меня у кузена всем подводным снаряжением, все обдумал и выбрал местечко, где мы с ним будем купаться. Так что у него были все основания на меня обидеться, ведь я напрочь забыл, что мы с ним договорились провести этот день вместе. На какую-то секунду мною овладело желание окликнуть его. Но я так этого и не сделал. Просто вернулся и улегся подле нее.
— У тебя здесь есть знакомые? — спросила она.
— Это шофер грузовичка, он довез нас из Пизы до Флоренции,— пояснил я.— Мы договорились, что вместе займемся сегодня подводной рыбалкой. Он не решился мне напомнить, а я напрочь забыл.
Она приподнялась и посмотрела ему вслед.
— Ну, так надо его окликнуть.
— Да нет,— возразил я,— какой смысл?
Она была в нерешительности.
— Нет, правда, не стоит,— повторил я,— мы еще с ним увидимся. Я думал о нем целую неделю, каждый Божий день, и вот, представь только, как раз сегодня напрочь забыл.
Мы дружно рассмеялись.
— Ты сказал, будто я отплываю нынче вечером,— проговорила она,— но ведь я уезжаю только завтра вечером.
— До этого еще далеко,— все еще смеясь, заметил я.
Обедать мы вернулись на яхту. Потом снова пошли к ней в каюту. И оставались там долго. Она заснула, и у меня было время посмотреть на нее спящую, в ставших уже более нежными отблесках моря. А потом я и сам заснул. Когда мы проснулись, солнце уже заходило. Мы поднялись на палубу. Небо точно горело в огне, а карьеры Каррары сверкали ослепительной белизной. Все трубы Монт-Марчелло уже курились дымком. Пляж прямо перед нами изгибался длинной плавной линией. Кое-кто купался, это были постояльцы Эоло и матросы с «Гибралтара». Мы были одни на яхте.
— Ты грустный,— заметила она.
— Когда спишь после полудня,— с улыбкой ответил я,— всегда просыпаешься немного грустным.— Потом добавил: — Отсюда, с яхты, все выглядит совсем по-другому.
— Да, совсем по-другому, но со временем возникает желание посмотреть на все и с другой стороны.
— Да, конечно.
Купальщики играли в мяч. До нас доносились их крики и смех.
— Уже поздно,— заметил я.
— Ну и что?
Огненное сияние неба в одно мгновение погасло, сметенное легкой тенью.
— Уже поздно,— повторил я.— Через двадцать минут совсем стемнеет. Терпеть не могу этот момент, для меня он самый неприятный за весь день.
— Если хочешь,— ласково предложила она,— можем пойти в бар, выпьем чего-нибудь.
Я не ответил. Я слишком насмотрелся на нее, пока она спала. Мне было немного страшно.
— Пожалуй, вернусь на берег,— проговорил я.
— Давай, я поужинаю вместе с тобой,— спокойно предложила она.
Я не ответил.
— Эоло, наверное, удивится. Все равно хочешь?
— Сам не знаю.
— И часто у тебя так меняется настроение?
— Частенько,— согласился я.— Но сегодня дело совсем не в этом, дело не в настроении.
— А в чем же?
— Да сам не могу как следует понять. Может, слишком уж много всего со мной произошло за эти два дня. А что, если нам чего-нибудь выпить?
— Нет ничего проще. В баре есть все что душе угодно.
Мы пошли туда. Выпили по две порции виски. Я не привык к виски. Первая порция не произвела на меня особого впечатления, зато вторая показалась очень вкусной. Даже, более того, необходимой. Она-то к нему уже привыкла и выпила с видимым удовольствием, не произнося ни единого слова.
— Очень дорогая штука,— проговорил я,— это виски. Не так уж часто выпадает его пить.
— Да, правда, очень дорогая.
— Ты его много пьешь?
— Пожалуй, немало. Я только его и пью, никаких других крепких напитков.
— Стыда у тебя нет! Три тысячи франков бутылка!
— Да, пожалуй, что нет.
Мы насильно заставляли себя разговаривать. И снова чувствовали себя на корабле совсем одиноко.
— А вообще-то неплохая штука,— заметил я,— это твое виски.
— Вот видишь…
— Правда, приятная штука. Действительно, чего тут стыдиться? А он любил виски?
— Думаю, что да. Правда, мы его очень мало пили.
Она глядела через дверь бара на пляж, который все темнел и темнел.
— Мы совсем одни на яхте,— заметила она.
— Нет, это уж слишком,— рассмеялся я.— Есть люди, с кем тебе хочется выпить, а с другими нет. Так вот ты вызываешь у меня желание выпить с тобой еще один стаканчик виски.
— А от чего это зависит?
— Кто его знает? Может, от того, насколько серьезно он относится к жизни.
— А я не серьезная?
— Нет, наоборот. Все зависит от того, как понимать, серьезным можно быть совсем по-разному.
— Не понимаю.
— Да я и сам не понимаю,— ответил я,— какая разница, должно быть, это мне уже виски в голову ударило.
Она улыбнулась, встала, налила мне виски и подошла ко мне.