К приезду военного и морского министра А.Ф. Керенского командование флотом готовило положенную ему по должности торжественную встречу. Что касается Центробалта, то он демонстративно вынес решение об отмене всяких торжеств. Тогда за организацию встречи Керенского взялся Гельсингфорсский Совет. Отношения между конкурирующими структурами стали еще напряженней. По-еле выступления Керенского на Совете там была принята резолюция о революционной войне с Германией до победного конца.
Тем временем на «Виоле» собрались все члены Центробалта в ожидании Керенского. Настроены они были решительно. Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «Накануне приезда Керенского представители Финляндского областного исполнительного комитета совместно с командующим Балтфлотом и несколькими членами Центробалта устроили совещание о порядке встречи министра. На совещании было принято следующее решение: для встречи министра выделить от всех частей флота и армии почетные караулы, выстроив их шпалерами от вокзала до здания Гельсингфорсского исполнительного комитета. Встречать министра на перроне при выходе из вагона будут: командующий флотом, председатели областного исполнительного комитета, Гельсингфорсского исполнительного комитета, представители от меньшевиков и эсеров и в последнюю очередь — представитель от Центробалта. В связи с принятым решением по флоту был отдан соответствующий приказ. Однако через несколько часов после состоявшегося совещания вернулись из командировки большинство членов Центробалта и, узнав о состоявшемся решении, созвали пленум Центробалта. На заседании было принято следующее решение. Приказ командующего о параде в части, касающейся флота, отменить. Министра могут встречать по своему желанию гуляющие на берегу. Командующему флотом поручается согласовать вопрос с пехотным командованием о посылке на вокзал к приходу поезда оркестра. Получив решение Центробалта, командующий флотом, представители областного и Гельсингфорсского Советов, меньшевистские и эсеровские лидеры, негодующие, явились к нам на маленькую “Виолу”. Грозя Центробалту от имени министра репрессиями, требовали отменить принятое решение. Центробалт остался непреклонен, оставив в силе принятое решение. К11 часам утра в день приезда морского и военного министра Керенского перрон Гельсингфорсского вокзала и прилегающая к вокзалу площадь представляли сплошное море голов. Среди разношерстной публики, пришедшей встретить и приветствовать “народного” министра, большинство состояло из представителей гельсингфорсской буржуазии и обывательщины. Почти совершенно отсутствовали рабочие, от имени которых собрались приветствовать Керенского меньшевики и эсеры.
К перрону медленно подходил поезд с министром. Море голов зашевелилось. Представители местной власти во главе с командующим флотом построились в “кильватер”, приготовившись чинно приветствовать министра. С повязанной рукой, на перрон вышел Александр Федорович в сопровождении кавалькады юных адъютантов. Навстречу — громовой раскат “ура”. Встречающий один за другим подходят с приветствиями, выражая свою преданность и радость по случаю приезда столь долгожданного гостя. Пришла и моя очередь приветствовать от имени Центробалта. Рапортую, стараясь точно выразить требования и пожелания Балтфлота. Поморщился министр, но, видно, на народе не счел удобным прервать не по душе пришедшийся ему рапорт. По окончании приветствий министр в сопровождении командующего флотом и представителей местной власти в автомобиле отправился в здание Гельсингфорсского Совета на торжественное заседание. Центробалт не был приглашен на торжественное заседание в знак наказания за непокорность.
Возвратившись на “Виолу”, доложил о происшедшем Центро-балту. Приверженцы Керенского остались очень недовольны. Они были уверены, что теперь Центробалту несдобровать. Министр соизволит за непочтение нас арестовать и разогнать. Торжественное заседание длилось около трех часов. В эти столь длинные, “томительные” часы мы все же не теряли надежды, что в конечном итоге министр смилуется и соизволит посетить маленькую “Виолу” и ее обитателя — непокорный Центробалт. Его посещение было необходимо для разрешения ряда спорных вопросов и с правительством и с командованием флота.
Вдруг телефонный звонок. Подхожу к аппарату:
— Слушаю. Центробалт.
— У телефона секретарь народного министра Керенского — Онипко. Министр Керенский приказал всему Центробалту ровно к четырем часам дня явиться на “Кречет” к командующему Балтийским флотом.
— Помилуйте! Центробалт ведь учреждение. Мы полагаем, что не учреждение ходит к министру, а министр — в учреждение. У нас ряд срочных и существенных вопросов, требующих немедленного разрешения. Доложите министру, что мы просим его зайти к нам.
Онипко ушел. В Центробалте — опять споры. Все надежды на возможность прихода министра как будто рухнули.
— Помилуйте, как это не придет? Ведь он же морской министр? Приехал-то он на флот, как же он обойдет нас?
Недолго тянулись эти споры и нетерпеливые ожидания.
Министр, выйдя из Совета, прямо направился на “Виолу”. Встретили его по старому морскому обычаю — с фалрепными, рапорт отдали и пригласили на заседание. Министр нервничает и заявляет, что у него только полчаса свободного времени, которое он и может уделить нам.
Наш маленький зал не вмещает всех гостей. Многие остаются в коридоре. Чтобы не терять времени, открываю заседание.
—Слово для приветствия предоставляется народному министру Керенскому.
С жаром, с дрожью в голосе, с нотками плохо скрываемой злобы, красноречиво приветствует и тут же “по-отечески” пробирает нас министр. Говорит красно, да не о деле. Вдруг, забыв дисциплину, встает один из членов Центробалта, матрос Ховрин, и заявляет:
— Товарищ председатель! Я полагаю, что мы собрались не для митингования, а чтобы разрешить ряд практических вопросов. Полагаю, что господину министру следовало бы прямо перейти к делу.
— Товарищ Ховрин, я вам ставлю на вид, что вы позволяете себе прерывать министра.
Но Керенский уже потерял равновесие; судорожно сжав кулаки, он обрывает свою речь и бросает:
— Состав Центробалта придется пересмотреть. Адъютант, запишите.
Соглашаюсь с ним, что, и по нашему мнению, некоторые элементы (подразумеваю меньшевиков) следует удалить, ибо они мешают планомерной работе.
Между тем один за другим, с готовыми резолюциями, подкладываем проекты и доклады, в том числе и злосчастный устав. Не знаю, что повлияло на Керенского, может быть, просто не доглядел, но на уставе появилась его подпись и надпись: “Утверждаю”».
Вряд ли П.Е. Дыбенко в рассказанной им истории врал, скорее всего, так все и было.
Итак, матросы, дымя папиросами и перебивая министра, когда им этого хотелось, вставляли свои замечания. Думаю, что его специально провоцировали. Не выдержав, Керенский сорвался и заявил, что состав Центробалта надо пересмотреть. На этом все, собственно, и кончилось. Освистанный «центробалтовскими», он в спешке покинул «Виолу».
Спасая свое лицо, в тот же день освистанный Керенский помчался на линкор «Республика», чтобы исправить ситуацию и заручиться поддержкой хотя бы там. Судя по всему, Керенский вообще не понимал, куда он попал и что происходит вокруг него. Там Керенскому выставили перечень вопросов, скорее похожих на ультиматум. Балтийцы потребовали у правительства немедленного уравнения пенсий, субсидий и пособий без различия чинов и званий, отделения церкви от государства и школы от церкви, поддержку пропаганды социалистических идей, повсеместного образования крестьянских Советов, заключения мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, немедленной передачи всех помещичьих и монастырских земель крестьянским комитетам. Это были не просто политические вопросы, это была целая политическая и социальная программа. Были и личные нелицеприятные вопросы к министру. Керенский попался в настоящую ловушку. Как он ни изворачивался, но был освистан. Матросы объявили его ответы «неудовлетворительными» и прогнали с корабля.
По существу, в данном случае матросы выступили уже как самостоятельная политическая сила, имеющая и собственные политические задачи, и свою конечную политическую цель. Понял это или нет Керенский — неизвестно, но тот факт, что после этого он не убыл в Петроград, а еще раз попытался исправить положение, говорит о том, что, скорее всего, так ничего и не понял. Иначе бы министр
повел себя совершенно иначе, ведь с каждым новым посещением кораблей он только ухудшал отношение матросов к себе.
Разумеется, что полным провалом закончились визиты Керенского и на линкор «Петропавловск», и на крейсер «Россия», где ему даже не дали выступить.
Отныне между Временным правительством и лично Керенским с одной стороны и матросами Балтики началась открытая конфронтация. Злопамятный Керенский сразу же напечатал серию статей о «предателях дела революции с линкора “Республика” и “Петропавловск”». Судком «Республики» выступил в печати с решительным протестом против «гнусных обвинений буржуазных и черносотенных борзописцев» и опубликовал заданные Керенскому вопросы.
Вслед за этим прошло собрание судкомов всех стоящих в Гельсингфорсе кораблей, на котором был выражен протест против «клеветы буржуазной печати».
Война с правительством, таким образом, была начата, но до ее победного конца было еще очень далеко. Впрочем, первый бой матросы выиграли вчистую. После столкновения с Керенским авторитет Центробалта в глазах матросов заметно вырос.
Затем в атаку на правительство ринулся Кронштадт, где матросы не желали довольствоваться вторыми ролями в разыгрываемом грандиозном политическом спектакле. Началось с того, что 13 мая Кронштадский Совет решил, что отныне начальник городской милиции должен выбираться кронштадцами. Тогда же было определено, что по всем вопросам, касающихся города и дислоцируемого в нем флота, Временное правительство должно контактировать исключительно с Советом. Однако 16 мая кронштадцы передумали и залепили Временному правительству еще одну оплеуху, постановив: «По делам государственного значения Совет входит в сношение с Петроградским Советом, кроме этого было решено, что уже не только начальник милиции, а вообще все административные должности в городе замещаются членами исполнительного совета или же ими назначаются».