Реакция была предсказуемой. И Временное правительство, и Петроградский Совет расценили решение кронштадтцев как акт отложения Кронштадта от России. В прессе заговорили уже о независимой «Кронштадской демократической матросской республике». В печати поднялся большой шум, причем критика была во многом справедлива, так как кронштадтцы действительно перегнули палку в своем революционно-демократическом рвении. Однако эффект получился совсем не такой, как ожидали авторы травли Кронштадта. Как и в феврале, Кронштадт стал популярен по всей стране. О нем говорили, спорили, его проклинали, им восхищались, но равнодушных в отношении его не было. Со всей России в Кронштадт потянулись делегации, чтобы лично удостовериться в ситуации «Кронштадтской республики».
Партия эсеров считала, что кронштадтцы зарвались и раскачивают политическую ситуацию в сложный для Отечества момент. Меньшевики в более мягкой форме, но были с ними согласны. Анархисты, разумеется, были только за как можно большую демократию, так как в их представлении последовательная демократизация должна была в конечном итоге привести к полной анархии. Что касается большевиков, то в лице В.И. Ленина война Кронштадта с официальным Петроградом только приветствовалась. Вождь РСДРП(б) рассматривал Кронштадт как детонатор надвигающейся новой революции. Именно в это время, имея в виду Кронштадт, он писал, что «на местах революция зашла дальше, чем в Питере».
Любопытно, что в 1919 году на VI съезде РСДРП(б), выступая, один из руководителей кронштадтских большевиков И.П. Флеров-ский заявил с трибуны, что «знаменитая Кронштадтская резолюция принадлежит не нам, а эсерам». По воспоминаниям Л.Д. Троцкого, Ленин якобы говорил ему, что кронштадцы, приняв резолюцию о непризнании Временного правительства, окончательно зарвались, т.е. говорил практически то же, что и эсеры. При этом Троцкий оценивал отношение Ленина к матросам Кронштадта в данном вопросе, как «суровое». Ряд историков считают, что отрицательно к кронштадтской резолюции В.И.Ленина во многом настроил А.В. Луначарский, который 16 мая в Кронштадтском Совете произносил речь против анархизма и был освистан матросами.
Между тем Временное правительство лихорадочно искало средства воздействия на мятежников. Решено было политически разоружить Кронштадт, раскассировав его главарей по отдаленным гарнизонам. Но это легко было решать в столичных кабинетах, однако никто не подумал, как все будет выглядеть в реальности. 21 мая в Кронштадт выехали председатель Петроградского Совета лидер меньшевиков Н. Чхеидзе и член ЦК партии эсеров А. Гоц. Через день эту бригаду усилили министрами-«социалистами» Скобелевым и Церетели. Прибывшие потребовали от Кронштадтского Совета отменить резолюцию от 16 мая. Однако все закончилось для гостей плачевно. Их почти сразу же выдворили с острова, а матросы обратились с воззванием «К народу всей России», заявив, что кронштадтцы «остались на левом фланге великой армии русской революции», что они верят в то, что вскоре вся власть в стране перейдет в руки Советов рабочих, солдатских и матросских депутатов.
Что касается Гельсингфорсского Совета, то он полностью поддержал кронштадтцев, отпечатав их воззвание и распространив его среди матросов и солдат. Выразил свою полную поддержку Кронштадту и Центробалт. Таким образом, весь Балтийский флот фактически публично заявил о совсем неповиновении Временному правительству, как правительству, которое не проводит никаких реальных демократических реформ. Что касается самих кронштадтцев, то они вовсе не собирались отсиживаться на острове, а сразу же направили во все военно-морские базы флота и армейские части своих агитаторов. В составе делегаций были, по большей части, большевики, левые эсеры и анархисты: мичман Ф.Ф. Раскольников, матросы Н.Ф. Измайлов, И. Колбин, С. Семенов, Н. Баранов и т.д.
Хуже всего приняли посланцев Кронштадта в Ревеле, где местные правые эсеры и меньшевики были весьма популярны и тамошние матросы под держивали правительство. Впрочем, и в Ревеле в конечном счете все закончилось достаточно мирно и дружелюбно.
Но и правительство не собиралось так легко сдаваться. И ответный ход вскоре последовал. Для приведения в чувство балтийцев решено было использовать законопослушных черноморцев, среди которых в тот момент преобладали правоэсеровские и меньшевистские настроения.
Следующим этапом борьбы за влияние на матросов должен был стать 1 -й съезд моряков Балтийского флота. Решение о проведении общебалтийского съезда было принято 2 мая 1917 года. Это было инициативой Центробалта. В результате съезда «центробалтовцы» хотели упрочить свои позиции на флоте и стать полноценным руководящим органом флота.
Драка на съезде предстояла нешуточная. Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «На съезде придется выдержать неравный бой: против маленькой группы большевиков будут выступать ревельцы, представители коалиционного правительства, заместитель военного и морского министра ставленник Керенского Лебедев, делегация черноморцев во главе с лейтенантом Вербовым и лжематросом Баткиным, с ними же комиссар Керенского Онипко и враждующие соседи — Гельсингфорсский Совет. Антонов-Овсеенко подбадривает. С ним мы разработали тактику нашей группы во время съезда и мероприятия для обработки делегатов. Решено прибывающих делегатов из Ревеля разместить в общежитии вместе с кронштадтцами и поручить кронштадтцам обработку ревельцев. К выступлению Лебедева пропустить побольше матросов с “Республики” и “Петропавловска” и в нужный момент сорвать его речь. Черноморцам не давать решающего голоса».
Из воспоминаний матроса-большевика Н.А. Ховрина: «Черноморская делегация произвела на петроградскую буржуазию сильное впечатление. Разбив на четыре группы, ее направили в Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и в воинские части Северного фронта. В Кронштадте и у нас призывы черноморцев не встретили отклика. Член одной из этих групп некий Фельдман (один из вожаков мятежа на броненосце “Потемкин” в 1905 г. —В.Ш.) опубликовал в петроградской буржуазной газете ругательную статью о Балтийском флоте. В ней он доказывал, что на кораблях упала дисциплина, ослабла их боеспособность. Это печатное выступление вызвало у балтийцев негодование. Делегаты-черноморцы вынуждены были опубликовать в “Волне” (газета большевиков в Гельсингфорсе. —В.Ш.) заявление о своем отмежевании от Фельдмана. Но это им уже мало помогло. На митингах их освистывали».
В ответ на приезд черноморской делегации в целях лечения Балтфлота от «анархии и разложения» Центробалт послал приветственную телеграмму в Севастополе с указанием, что они с радостью ждут черноморцев, но просят принять и их ответную делегацию для ознакомления с положением дел в Черноморском флоте под началом анархиста матроса Чугунова.
Приехав в Севастополь, балтийцы начали там действовать весьма энергично и на редкость цинично. Первым делом они пожурили черноморцев за то, что те еще не поубивали своих офицеров, дали практические советы, как это лучше устроить. При этом вели себя в Севастополе посланцы революционной Балтики не как гости, а как хозяева. Они задирали черноморских офицеров, поносили адмиралов, пили и дебоширили. Такая удаль пришлась по вкусу и многим местным матросам. Кому же не понравится такая развеселая жизнь, когда можно безнаказанно хамить начальникам, пренебрегать службой, пить и митинговать!
Павел Дыбенко признает: «Посланные нами представители в Черноморский флот по прибытии на место оказались, с одной стороны, “плохими” дипломатами, а с другой, как говорится, забравшись в чужой огород, начали по-своему хозяйничать. Делегация Балтфлота, прибыв в Севастополь и ознакомившись с настроениями моряков на кораблях, на обширном митинге потребовала убрать адмирала Колчака как самого отъявленного контрреволюционера и предателя революционных моряков. Результатом деятельности делегации Балтфлота и чернофлотцев явилось перерождение черно-флотцев, которые, сорвав шпагу со своего властелина адмирала Колчака (странно, что прослуживший на флоте уже пять лет Дыбенко так и не узнал, что морские офицеры носят кортики, а не шпаги. — В.Ш.) и, бросив ее за борт корабля, потребовали от Временного правительства убрать из Черноморского флота Колчака.
Действия нашей делегации не обошлись без “неприятностей” для Центробалта: черноморские комитетчики по телеграфу запросили подтвердить правильность полномочий делегации и в первую очередь — ее председателя товарища Чугунова, угрожая в противном случае арестом делегации. Много потом Центробалту пришлось писать “дипломатических писем”, дабы оградить свою делегацию от возможности ареста на обратном пути в Балтфлот с докладом о своей работе. За “разложение” черноморцев Керенский, еще пуще прежнего, стал метать огненные стрелы против Балтфлота и в первую голову — против Центробалта...»
В целом обмен делегациями между братскими флотами особого удовольствия не доставил ни тем ни другим, но определенные последствия имел.
Из воспоминаний Дыбенко ясно, что «центробалтовцы» к предстоящей схватке за власть готовились основательно, без лишних сантиментов, отбросив в сторону такие понятия, как демократичность, честность и порядочность. Конечная цель, как говорится, оправдывала средства.
1 -й съезд Балтийского флота начал свою работу 25 мая в Гельсингфорсе и продолжался в течение двух недель до 15 июня. Съезд должен был решить немало животрепещущих для моряков Балтики вопросов и, в первую очередь, определить статус высшего выборного флотского органа — Центробалта. Всего на съезд собралось 220 делегатов от всех военно-морских баз и корабельных соединений и береговых частей. В советское время писали, что более трети делегатов были большевики и им сочувствующие, около четверти— эсеры, меньшевики и анархиста, а остальные — беспартийные. Однако понятие «сочувствующе» — это большая натяжка. В то время, когда даже членство в партиях матросы меняли по несколько раз в неделю, а порой и по несколько раз в день, после очередного орат