Помимо всего прочего много лучшего оставлял желать и уровень общей образованности, а также профессиональной подготовленности севастопольских большевиков. Один из них впоследствии вспоминал: «В своем большинстве мы тогда еще были в политическом отношении малограмотны. Самое большое образование у большинства из нас было 4 класса начальной школы. Учащихся средних школ среди нас не было».
Рассматривая причины низкой популярности большевиков на Черноморском флоте, следует иметь в виду, что серьезной работой по наращиванию своего авторитета на Черном море РСДРП(б) не занималась вполне сознательно. В борьбе за власть в стране находившийся на периферии Черноморский флот особого значения не имел. Поэтому большевики, с точки зрения стратегии, поступили совершенно правильно. Они сосредоточили все свои усилия на близком к Петербургу Балтийском флоте, оставив черноморцев практически без внимания. Только этим можно объяснить отсутствие в Севастополе сколько-нибудь серьезных деятелей РСДРП(б). Практически до июня 1917 года ЦК партии Черноморским флотом не занимался, отдав Севастополь на откуп местным полуграмотным выдвиженцам, у которых не имелось ни опыта, ни знаний, ни финансовой подпитки.
В мае Совет матросских и офицерских депутатов был создан и в Одессе. Председателем Совета был избран матрос с воинского транспорта «Руслан» А. Попов. По одним данным, А. Попов являлся анархистом, по другим — большевиком. Скорее всего, верны оба утверждения. Как и большинство его товарищей, Попов просто периодически менял партийную принадлежность. Именно поэтому в памяти одних он остался анархистом, а в памяти других — большевиком.
Из кораблей и судов Транспортной флотилии одесские большевики пытались наладить наиболее тесные связи, прежде всего, с командой старого линкора «Синоп», который большую часть времени стоял в Одесском порту. В первые месяцы после Февральской революции команда линкора вообще ничего не знала о большевиках. В июне 1917 года на «Синопе» побывали члены первой делегации балтийских моряков. После этого несколько матросов записались в большевики, но в раскладе политических сил на корабле это ничего не изменило, так как подавляющая часть команды «Синопа» находилась в то время под полным влиянием эсеров.
Из всех частей Черноморского флота некоторую склонность к большевизму весной 1917 года проявили мастерские военного порта и эсминец «Капитан Сакен» и в особенности флотский полуэкипаж, куда командование флотом традиционно списывало с кораблей политически неблагонадежных, хулиганствующих и пьющих матросов. Именно здесь в апреле 1917 года возникла одна из первых большевистских партийных ячеек. В мае 1917 года на боевых кораблях, в минной школе и в полуэкипаже Черноморского флота было создано 8 малочисленных, по 2—3 человека, большевистских ячеек. Впоследствии немногочисленные большевистские партийные ячейки возникли на линкорах «Евстафий», «Георгий Победоносец», «Три святителя», «Свободная Россия», на эсминце «Капитан Сакен», в военном порту, в крепости, у подводников, в торговом флоте, в авиационном отряде, в партии траления.
К середине мая 1917 года большевистская партийная организация Севастополя выросла до... 25 человек, а в июне в ее рядах было 50 членов и 100 сочувствующих. Большинство сторонников большевики имели в минной бригаде, в бригадах подводного плавания и траления. В мае 1917 года участник севастопольской организации РСДРП(б) А.И. Калич в составе делегации Черноморского флота побывал в Петрограде. В ЦК РСДРП(б) А.И. Каличем были получены инструкции и практические советы по поводу организации в Севастополе партийной большевистской работы.
Интересно, что тогда же, в мае, на Черноморском флоте прошел слух, что в Севастополь приедет агитировать матросов вождь большевиков В.И. Ленин. Вокруг возможного приезда Ленина большой шум подняли как меньшевики, так и эсеры.
Разумеется, что в мае 1917 года В.И. Ленину было совсем не до агитации матросов удаленного от столицы Черноморского флота, ему было важно хотя бы завоевать популярность у куда более важных для большевиков балтийцев. Скорее всего, известие о возможном приезде Ленина в Севастополь было обычным информационным вбросом, которым местные большевики пытались привлечь к себе внимание матросских масс. Увы! Из этой наивной пропагандистской «утки» никакой пользы не получилось.
Во второй половине мая 1917 года севастопольские большевики создали свою фракцию при местном Совете. И хотя фракция в силу своей малочисленности в Совете ничего не решала, сам факт ее образования докладывался севастопольскими большевиками в ЦК, как большая победа.
В конце мая прошли перевыборы Севастопольского Совета. Новый состав отличался широким представительством солдат. Совет вел политику автономной, независимой от командующего флотом деятельности. Офицеры, в свою очередь, ввели практику закрытых собраний. Разлад и взаимное озлобление нарастали.
1 июня командир линкора «Три святителя» капитан 1-го ранга М.М. Римский-Корсаков запретил выступать на корабле представителю Симферопольского Совета, и в тот же день комиссия Севастопольского Совета постановила, чтобы командир извинился перед командой, что он и вынужден был сделать.
Вечером 5 июня наиболее радикально настроенные матросы Черноморского флотского экипажа и Севастопольского полуэкипажа арестовали помощника командира Черноморского флотского экипажа полковника по адмиралтейству Н.К. Грубера. Этой же ночью были арестованы командир Севастопольского полуэкипажа капитан 1 -го ранга Е.Е. Гестеско, его адъютант штабс-капитан С.Ф. Кузьмин и капитан Н.И. Плотников. Все они были обвинены в «провокатор-стве, службе в охранке, в хранении разрывных пуль для стрельбы по матросам». На собрании была принята резолюция, требующая произвести немедленно обыск у всех офицеров флота и гарнизона и арестовать политически неблагонадежных.
Любопытно, что при обыске в квартирах у офицеров пропали некоторые вещи; матросы пытались унести и серебряную посуду, так сказать, на память.
6 июня в цирке Труцци состоялось делегатское собрание матросов, солдат, офицеров и рабочих. Собрание вынесло резолюцию об отстранении от должности командующего флотом вице-адмирала А.В. Колчака и начальника штаба флота капитана 1-го ранга М.И. Смирнова. Решено было обыскать и обезоружить всех офицеров армии и флота.
А.В. Колчак подчинился решению собрания и отдал приказ, во избежание возможных эксцессов, офицерам «добровольно подчиниться требованиям команд и отдать им все оружие». Но это ему не помогло. В тот же день члены судового комитета флагманского линкора «Георгий Победоносец» заявились в салон к адмиралу с требованием сдать оружие. Колчак выставил делегацию из салона, затем вышел на палубу, приказал выстроить всю команду во фронт и обратился к ней с речью, в которой назвал поступки матросов гибельными для Родины и оскорбительными для офицеров, и сказал, что «даже враги японцы не отобрали от него Георгиевскую саблю после сдачи Порт-Артура, а они, русские, люди, с которыми он делил все тяготы и опасности войны, нанесли ему такое оскорбление, но он им своего оружия не отдаст, и они его не получат ни с живого, ни с мертвого». Саблю он демонстративно выбросил за борт.
Из книги воспоминаний «На трудном перевале» генерал-майора А.И. Верховского: «Сначала история с Комаровым (еще один неугодный матросам офицер. — В.Ш ), которого пришлось снять под угрозой расправы, потом неприятности с “Жарким”, который отказался выйти в море, и, наконец... история — с Петровым. Гневу Колчака не было предела. Он встретил делегацию Совета бранью и даже не захотел ее выслушать. А делегация несла ему вполне приемлемое предложение, чтобы он сам расследовал дело и сам отрешил Петрова от должности. Делегация ушла и принесла на заседание Совета резкие слова Колчака. Мокшанчик (матрос-большевик, член Совета. —В.Ш.) тут же потребовал, чтобы Петров немедленно был арестован распоряжением Совета. Мало того, так как Колчак грозил взяться за оружие и что-то говорил о расстреле неповинующихся, то долго кипевшее негодование прорвалось, раздались крики:
— Колчака бросить в море, офицеров перебить!
Совет с трудом добился примирительного решения: Петрова арестовать, у офицеров отобрать оружие. Решение Совета облетело корабли и казармы, и тысячи рук бросились немедленно исполнять это решение. И когда на “Георгии” матросы потребовали от Колчака, чтобы он сдал свое оружие в комитет корабля, Колчак сделал красивый жест: он подошел к борту и бросил свой кортик в море. Но это был жест отчаяния. Колчак был побежден...»
Вечером 6 июня М.И. Смирнов телеграфировал в столицу Временному правительству о произошедших событиях. И уже ночью получил ответную депешу, подписанную князем Львовым и Керенским. В ней содержался приказ Колчаку и Смирнову немедленно выехать в Петроград для личного доклада. Временное командование флотом должен был принять контр-адмирал В.К. Лукин. В телеграмме строжайше требовалось возвратить оружие офицерам.
7 июня в Севастополь для изучения постановки минного дела и методов борьбы с подводными лодками на Черноморском флоте прибыла американская военно-морская миссия контр-адмирала Дж.Г. Гленнона. Кэптен А. Бернард позже вспоминал: «Когда мы поднялись на флагманский корабль, в поле зрения не попало ни одного офицера, а шканцы были довольно плотно заполнены бездельничающими матросами в грязной белой форме, пялившими на нас глаза. Оказалось, что почти все офицеры съехали с корабля еще прошлой ночью, а несколько офицеров заперты в своих каютах. Дверь в кают-компанию открыл с внешней стороны рядовой матрос. Арестованный же офицер сказал, что прощается с жизнью и готовится к смерти каждый раз, когда открывается дверь. Он был... механиком». Гленнон посетил Совет, выступил на делегатском собрании матросов, солдат и рабочих порта, призвав их вести войну до победного конца.
Вечером 9 июня американская миссия выехала в Петроград. Этим же поездом, сдав должность контр-адмиралу В.К. Лукину, покинули Севастополь вице-адмирал А.В. Колчак и капитан 1-го ранга М.И. Смирнов. Увы, смена командующих уже не могла приостановить дальнейшее разложение флота, стремительно терявшего боеспособность. Что касается Лукина, то команд