Одновременно с анархиствующими «пулеметчиками» начались волнения и на заводах, где рабочие под влиянием большевиков и левых эсеров выдвинули уже политические требования немедленной отставки Временного правительства, передачи власти Советам и переговоров с Германией о заключении мира. Выступления рабочих были, разумеется, немедленно поддержан всегда враждебным правительству Центробалтом.
Тем временем левые партии усиленно раскачивали ситуацию, стремясь к ее дестабилизации. Конкретных планов, что делать дальше, у них пока не было. Именно в это время В.И. Ленин сказал свою крылатую фразу о том, что главное — ввязаться в драку, а там уже по ходу дела разберемся, что к чему. Так как большевики были еще крайне слабы для самостоятельного выступления, поэтому пока они решили объединить под антиправительственными лозунгами всех недовольных и посмотреть, что из этого может получиться. Именно этим и объясняется двойственная позиция РСДРП(б) в июле 1917 года. Что же касается левых эсеров, то в тот момент они все еще занимались внутрипартийной борьбой со своими пришедшими во власть правыми коллегами и только-только вырабатывали самостоятельную политическую программу. Не дремали и анархисты, организовавшие штаб на даче Дурново, вблизи металлического завода и завода Промет. Помимо старых идейных анархистов там крутилось большое количество и новообращенных, среди которых преобладали матросы.
Между большевиками, левыми эсерами и анархистами шла настоящая драка за воинские части Питера. Однако никто из них серьезного перевеса над конкурентами так и не добился.
ЦК партии большевиков считал, что настала пора напомнить обществу о своем существовании, т.к. авторитет их среди народных масс оставлял желать лучшего. Так, на состоявшемся в июне I Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов подавляющее большинство получили эсеры и меньшевики, а большевики потеряли даже то влияние, которое имели до съезда. Более того, делегаты дружно отвергли курс большевиков на прекращение войны и уничтожение системы «двоевластия» (правительство — Советы). Отказался съезд проводить и массовую антиправительственную демонстрацию, которую пытался организовать В.И. Ленин. Обозленный Ильич в злости обозвал делегатов «соглашателями»; впрочем, что ему еще оставалось...
Наряду с борьбой за «пулеметчиков» борьба шла и за недалекий Кронштадт, который также мог оказать реальное влияние на расклад сил в случае вооруженного противостояния. К июлю в Кронштадте первенствовали анархисты. Большевики занимали вторую позицию по популярности, но в затылок им уже горячо дышали левые эсеры. Большевиков в Кронштадте представляли Ф.Ф. Раскольников и С.Г. Рошаль. Выбор этот был, прямо скажем, не слишком удачным, так как первый был недоучившимся мичманом, и матросы относились к нему с подозрением, а второй был вообще случайным недоучившимся студентом, да к тому же еще и евреем. Но других кадров в это время у Ленина просто не было. Единственным более-менее авторитетом для матросов на тот момент являлась Александра Коллонтай, но она, «приручив» Дыбенко, окучивала Гельсингфорс и Центробалт, и на Кронштадт просто не могла разорваться.
Именно тогда состоялась и первая встреча П.Е. Дыбенко с В.И. Лениным. Вот как описал ее сам Дыбенко: «Пробираюсь из комнаты в комнату (речь идет об особняке Кшесинской. — В.Ш.), спрашиваю, можно ли Ленина видеть.
— А вы кто такой? — Я председатель Центробалта!
Стою, расспрашиваю. Из соседней комнаты выходит человек средних лет, среднего роста, внимательные, с усмешкой глаза.
— Это Ленин.
Подхожу к нему.
—Разрешите получить от вас кое-какие указания и информацию для нашей работы, а то много ходят слухов о готовящемся вооруженном выступлении.
Говорю, кто я; деловито, коротко обмениваемся парой фраз. От Ленина узнал, что никакого выступления не готовится, предполагается демонстрация.
— Уж тут следите сами, — сказал Ленин. — Но, смотрите, не набедокурьте, а то я слышал, что вы там с правительством не ладите. Как бы чего не вышло...»
Если верить Павлу Ефимовичу на слово, то с Лениным он разговаривает на равных («...деловито, коротко обмениваемся парой фраз...»). По существу, Дыбенко интересовался у Ленина, не пора ли браться за оружие и убивать министров-капиталистов. Ленин просит его этого не делать, причем просит ласково и даже несколько заискивающе («...не набедокурьте, а то я слышал, что вы там с правительством не ладите...»). Финал беседы Дыбенко с Лениным вообще потрясающ неуважением председателя Центробалта к лидеру большевиков. Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что фраза «как бы чего не вышло», — это слова учителя Беликова из рассказа А.П. Чехова “Человек в футляре”, которые обычно цитируются, как определение трусости и паникерства. Вот так, не больше и не меньше! И дело даже не в том, говорил или не говорил эту фразу Ленин в действительности. Дело в том, как ее подал в своих мемуарах Павел Ефимович. Из-за этой финальной фразы Ленин в воспоминаниях Дыбенко однозначно предстает трусоватым слабаком, сам же он — мужественным и решительным революционером.
Тем временем в Петрограде, вопреки решениям съезда Советов, прошли массовые демонстрации, возглавляемые обиженными на власть анархистами и большевиками под лозунгами: «Долой десять министров-капиталистов!», «Пора кончать войну!», «Вся власть Советам!».
Один из редакторов «Солдатской правды», А.Ф. Ильин (Женевский), вспоминал, что в Кронштадте на митингах, предшествовавших июльским событиям, не раз раздавались упреки в том, что «большевистские вожди» трусят и не хотят свергать Временное правительство. Ф.Ф. Раскольников в воспоминаниях приводит слова члена ЦК Каменева, скептически настроенного тогда по отношению к восстанию: «От Петербургского гарнизона трудно ожидать боевой решимости и готовности победить или умереть. При первых критических обстоятельствах солдаты нас бросят и разбегутся».
3 июля в Кронштадтский Совет прибыли представители от пулеметчиков и моряков столицы. Возглавляла делегацию известная анархистка М.Г. Никифорова. Еще в дни «Кронштадтского инцидента», 28 мая, в знак солидарности с кронштадтцами полк в полном составе прошел по улицам столицы. В Кронштадт делегаты пулеметчиков прибыли вечером 3 июля. Не найдя под держки в Кронштадтском Совете, они явились на проходившую в это время лекцию Х.З. Ярчука в Сухопутном манеже. Там им сравнительно легко удалось «зажечь» матросскую аудиторию, в результате чего был созван митинг кронштадтцев на Якорной площади. На митинг на Якорной площади собрались тысячи вооруженных матросов, солдат и рабочих. Рассказав о положении в Петрограде, они призвали кронштадтцев выступить вместе с ними с оружием в руках против Временного правительства. Руководители Совета ответили, что будут ждать указаний Центрального Комитета партии. Неудовлетворенные ответом, представители обратились непосредственно к матросам, собравшимся в Манеже на лекцию. Они просили оказать помощь будто бы уже выступившим питерским рабочим. Это сообщение быстро разнеслось по Кронштадту. Собравшийся митинг продолжался несколько часов. Всюду слышались возгласы: «К оружию!», «В Петроград!», «На помощь питерским рабочим!». Несмотря на все попытки членов исполкома Кронштадтского Совета удержать массы от выступления, митинг единодушно принял решение поддержать братьев-пулеметчиков. Решающую роль сыграли доводы делегата 1-го пулеметного полка о том, что «кронштадтцы постоянно шли в авангарде революции и постоянно были первыми...», а также матроса Машинной школы большевика Ф. Громова о том, что «иначе нас могут принять за изменников». То, что Ф. Громов числился большевиком, а выступал за анархистов, было обычным делом, так как некоторые матросы записывались сразу в несколько партий. На основании поступивших от ЦК партии указаний исполком Совета решил принять участие в мирной демонстрации в столице.
С большим трудом Ф. Раскольникову, бывшему тогда зампредседателя Совета, и другим исполкомовцам удалось уговорить собравшихся подождать хотя бы до утра и вначале не ломиться в столицу толпой, а отправить делегацию для выяснения обстановки. При этом следует учитывать, что в своих воспоминаниях Ф.Ф. Раскольников стремился преуменьшить свою роль в провоцировании выступления кронштадтцев и преувеличить свою сдерживающую роль.
В книге воспоминаний «Кронштадт и Питер в 1917 году» Ф.Ф. Раскольников писал: «Когда Семен (С.Г. Рошаль. — В.Ш.) со свойственной ему резкостью и прямотой высказался против демонстрации по причинам ее несвоевременности и стал горячо призывать к воздержанию от участия в ней, то тысячи голосов закричали “долой” и подняли такой шум и свист, что моему бедному другу пришлось сойти с трибуны, даже не закончив своей речи... Брушвит (левый эсер) поднялся на трибуну, чтобы развить ту самую точку зрения, которой придерживались и мы. Он тоже был против демонстрации. Но едва аудитория поняла его намерения, как она тотчас устроила ему такую же неприязненную демонстрацию, как тов. Рошалю, и буквально не дала говорить. После него выступали какие-то неведомые товарищи, никогда прежде не бравшие слова. Они произносили зажигательные речи и предлагали немедленно отправиться в казармы, захватить оружие и затем идти на пристань, овладеть всеми наличными пароходами и двинуться в Питер. “Время не терпит”, — настаивали они. Атмосфера Якорной площади накалялась все больше и больше...»
Ф.Ф. Раскольников, как он пишет, позвонил Г.Е. Зиновьеву в Таврический дворец, заявив, что «вопрос стоит не так: выступать, или не выступать, а в другой плоскости: будет ли проведено выступление под нашим руководством или оно разыграется без участия нашей партии — стихийно и неорганизованно». Г.Е. Зиновьев попросил подождать несколько минут. Во дворце Кшесинской лихорадочно совещались что делать. Но выбор был невелик. Затем Зиновьев сообщил, что «ЦК решил принять участие в завтрашнем выступлении и превратить его в мирную организованную демонстрацию». После этого и неформальный лидер левых эсеров в Кронштадте матрос Б. Донской, позвонив своим партийным лидерам в Таврический дворец. Подумав, ЦК партии левых эсеров также принял решение об участии в демонстрации.