Зря волновался Шейкин. Не подвели матросы сухопутного офицера. Встретили метким огнём фашистов:
– Полундра!
– Полундра!
Забросали врагов гранатами:
– Ну-ка вперёд, голубушка!
– Ну-ка лети, любезная!
И снова своё:
– Полундра!
В штыки, как один, ударили.
Перевыполнили матросы даже свою задачу. Не только отбросили фашистов на исходные позиции, то есть туда, откуда враги начали своё наступление, но и сами прорвались вперёд, побывали в фашистских окопах, посеяли страх и панику.
– «Чёрные дьяволы»!
– «Чёрная смерть»! – кричали опять фашисты.
Прославился смелостью батальон. Слава о героях прошла по фронту.
Как отдельная боевая единица батальон просуществовал всего два дня. Выполнил батальон свою боевую задачу, остановил врага, разошлись после этого матросы по разным соседним полкам и ротам. Создавался батальон срочно. Не успели поэтому присвоить ему ни номера, ни дать названия.
Сокрушался майор Шейкин:
– Как же так?! Как же без номера, без названия? Выходит, мол, части такой и вовсе в истории не было.
Зря сокрушался майор Шейкин.
Получил он своё название – морской бесстрашный героический батальон. Хоть и был он без номера, без звания и названия, а знает его история.
«Есть и будет!»
Разговорились как-то, сидя в окопе, солдаты о том, что у фашистов снарядов много.
– И мин.
– И бомб.
– И взрывчатки разной.
Действительно, не испытывали фашисты под Севастополем недостатка в боеприпасах.
– Много снарядов, много, – соглашался с другими солдат Репков. – Много. А всё же – убавить можно.
Солдаты сразу с вопросом:
– Как?
– Можно, – подтверждает Репков. Однако, как же их поубавить, не говорит.
Не терпится солдатам, гадают вопросами:
– Взрывать поезда со снарядами?
– Можно и так, – отвечает Репков. – А можно и по-другому.
– Топить корабли с боеприпасами?
– Можно и корабли на подходах топить, – соглашается Репков. – А можно и по-другому.
– Отбивать у фашистов склады?
– Можно и отбивать. А можно и вовсе иначе, – отвечает опять Репков.
Надоела солдатам загадка Репкова. Отстали они с вопросами.
Ночью Репков исчез из окопа. «Куда бы?», «зачем бы?» – гадают солдаты. Было это на участке севернее Севастополя. Пробрался солдат в соседний пустой овраг, выбрал склон, обращённый к фашистам. Стал в темноте возиться, что-то таскать к оврагу.
Когда рассвело, посмотрели солдаты, видят: по склону оврага из камней выложено два слова. Читают солдаты эти слова. А слова такие: «СМЕРТЬ ГИТЛЕРУ!»
Увидели слова и фашисты. Увидели, открыли ураганный огонь по оврагу. Грохотали, грохотали пушки. Разбили снаряды надпись.
Сосчитали наши бойцы, сколько снарядов фашисты потратили. Оказалось – двести пятьдесят.
– Ого-го! – покосились они на Репкова.
Ночью Репков снова пошёл к оврагу. Восстановил солдат надпись.
Рассвело. Надпись на старом месте.
Снова фашисты огонь открыли. Били, били, ревели пушки. Крошили снаряды надпись.
Сосчитали снова наши бойцы, сколько снарядов враги потратили. Оказалось – триста.
Спускается вечер. Снова к оврагу спешит Репков.
– Разоришь ты фашистов! – смеются солдаты. – По миру босыми пустишь. – А сами удаче рады.
Не только здесь, на северной стороне, но и в других местах вокруг Севастополя стали появляться из камней надписи. Расстреливали их фашисты из пушек, бомбили с воздуха. Однако надписи вновь восстанавливались.
Одна из них была особенно ненавистна фашистам. Была она выложена огромными трёхметровыми буквами в самом городе, на крутом склоне Исторического бульвара. Далеко виднелась и с земли и с воздуха эта надпись. Вот её слова: «СЕВАСТОПОЛЬ БЫЛ, ЕСТЬ И БУДЕТ СОВЕТСКИМ!»
Верная очень надпись.
Улица Пьянзина
Июнь 1942 года. Фашисты начали новое, третье по счёту, самое мощное наступление на Севастополь.
Свой главный удар враги направили на северную часть города.
Днём и ночью здесь грохотали пушки. Не щадили фашисты своих солдат.
На одном из участков фашистского наступления, у станции Мекензиевые Горы, в обороне стояли артиллеристы-зенитчики под командованием старшего лейтенанта Ивана Семёновича Пьянзина. На них и на их соседей по обороне и обрушился грозный удар врага.
Не пробилась сюда пехота. Бросили фашисты в наступление танки и самолёты.
– Земля! – кричал Пьянзин.
Это значило: атакуют зенитчиков танки. Опускали пушечные стволы зенитчики. Начинали стрелять по танкам.
– Воздух! – кричал Пьянзин.
Поднимали в небо стволы зенитчики, отражали атаки фашистских самолётов.
– Земля!
– Воздух!
– Земля!
– Воздух!
– Земля!
– Воздух!
Несколько дней не утихали эти команды над полем боя.
Артиллеристы сражались до тех пор, пока хватило сил и снарядов.
Выходили из строя пушки.
Таяли люди на батарее.
Осталось восемь бойцов.
Осталось шесть.
Враги обошли батарею. Замкнули кольцо вокруг зенитчиков.
Живым на батарее остался один лишь Пьянзин. Он был ранен, но из автомата отстреливался от врагов.
Всё ближе, ближе к нему фашисты.
Где же та сила, чтобы ударить опять по фашистам?!
Есть эта сила.
Схватил Пьянзин микрофон от рации. Полетели в эфир слова:
– Прошу открыть огонь… Прошу открыть огонь… Мои координаты… Мои координаты…
Взревели советские пушки. Накрыли огнём фашистов.
Прошли годы. Будешь в городе Севастополе – памяти Пьянзина поклонись.
Константиновский равелин
Северная часть Севастополя. Выход из бухты. Начало моря. Здесь у моря поднялась крепость. Это Константиновский равелин.
Любой корабль, входя в Севастополь, не обойдёт, не минует Константиновский равелин. Не минуешь его и при выходе. Константиновский равелин как страж, как часовой у ворот Севастополя.
1942 год. Июнь. Всё сильнее фашистский удар на севере. Наступают фашисты. Вводят новые силы. Всё труднее, труднее нашим.
Прорвались фашисты с севера. Овладели Северной стороной. Вышли к бухте, к морскому берегу. Лишь равелин дерётся.
Вместе со всеми в бою комиссар равелина Иван Кулинич. Азартен в бою Кулинич. Вот он стоит на виду у моря. Китель моряцкий в дыму, в ожогах. Лоб бинтами крест-накрест схвачен.
Сражается равелин. Волком вцепились в него фашисты. Снаряды, как молот, дробят округу.
Не сдаётся Константиновский равелин.
Бомбят равелин самолёты. Танки в стены чуть ли не лбами бьют.
Всё меньше и меньше в живых героев. И всё же стоят герои. Прикрывают отход своих. В эти дни корабли Черноморского флота вывозили из города раненых. Сдать равелин фашистам – значит отрезать нашим судам путь из бухты в открытое море. Удержались герои до нужного срока. Не подпустили фашистов к берегу. Ушли без потерь корабли из бухты.
Ушли корабли. Опустела бухта. Долг до конца исполнен. Прибыл теперь приказ, чтобы и сами герои покинули равелин. Простились матросы с крепостью.
Все ушли. Лишь один остался – комиссар равелина Иван Кулинич. Взорвать равелин, уничтожить запас снарядов – с этой целью и задержался Кулинич. Отправил минёров:
– Я – сам! Я – сам!
Вот он стоит на виду у неба. Китель моряцкий в дыму, в ожогах. Лоб бинтами крест-накрест схвачен.
Вновь атакуют фашисты крепость. Не отвечает фашистам крепость. Осмелели фашисты:
– Форвертс! Вперёд!
Ворвались фашисты в крепость. Видят – стоит комиссар. Китель моряцкий в дыму, в ожогах…
– Комиссар?!
– Комиссар!
Устремились к нему фашисты. Рты исказились в победном крике. Несутся фашисты. Предпоследний, последний шаг.
– Получайте, – тихо сказал Кулинич. Повернул механизм подрывной машины.
И в ту же секунду поднял землю страшенный взрыв. Взлетели фашисты к небу.
Погиб комиссар Кулинич.
Мстили фашисты потом равелину, хотели сровнять с землёй. Шипели мины. Рвались запалы. Но он стоял. Вскипало море. Гудели скалы. Но он стоял.
То кровь героев скрепила стены. То подвиг смелых жил в этих стенах.
Он и нынче стоит у моря – страницей славы, страницей боли – Константиновский равелин.
«Все здесь!»
Наступили самые трудные дни Севастополя. Кончались боеприпасы. Кончались силы.
Командир бригады морских пехотинцев генерал-майор Евгений Иванович Жидилов и комиссар бригады Александр Митрофанович Ищенко направлялись к Хомутовой балке. Здесь сражалась одна из советских артиллерийских батарей.
Бегут под огнём советские командиры. Слышат, как отвечает фашистам советская батарея.
– Молодцы артиллеристы! – сказал генерал Жидилов.
– Орлы! – подтвердил комиссар Ищенко.
Вышли командиры к открытой площадке. Смотрят – не видят пока саму батарею. Замаскировались артиллеристы. Зато видят командиры место, куда несутся наши снаряды. Точно ложатся взрывы. Ударяют в ряды фашистов.
– Молодцы! – не сдержался теперь комиссар Ищенко.
– Орлы! – поддержал комиссара комбриг Жидилов.
Ещё минута, вторая. Кустами, овражком, снова открытым местом пробежали командир и комиссар. Вот тут, совсем рядом, Хомутовая балка, рядом совсем батарея.
Вышли командиры к её позициям. Вот они, наши пушки, наши орлы-артиллеристы.
Смотрят командир и комиссар: из четырёх пушек на батарее уцелела одна-единственная. И у этой одной-единственной находится один-единственный артиллерист-матрос.
Лицо у матроса суровое. Ворот флотской рубахи порван. Бескозырка чудом держится на затылке.
За снарядом посылает снаряд матрос. Словно прирос к орудию. Даже, кажется, не замечает, что явились сюда командиры.
Шагнул генерал Жидилов к артиллеристу:
– Где остальные?
– Здесь, – ответил матрос.
Посмотрел командир, посмотрел комиссар – нигде никого не видно. Неужели отступили, отошли без приказа?
– Где остальные? – повысил голос, почти закричал генерал Жидилов.