— Еще нет, — удивился Макаров. На уроке в одном из девятых классов его действительно спросили, какова роль этого человека в крестьянской войне в Германии. — Как будто был такой деятель. А вы откуда о нем знаете?
— Вот, вот. — Рионов раскатился басом на весь директорский кабинет. — Но учтите, завтра вам напомнят. Обязательно!
— Да, конечно, надо будет уточнить! — смутился историк.
— И не пытайтесь! — торжествовал Борис Гаврилович. — Дело в том, что мартин гик — рангоутное дерево, подвешенное вертикально под внешним ноком бушприта. Служит для разноса утлегарь — и бом-утлегарь-штагов. Впрочем, вы все равно ничего не поняли. После педсовета я вам на модели парусника покажу.
Радько и Петровский засмеялись. Димка Майдан в приемной давился от беззвучного хохота и немного завидовал автору такого замечательного вопроса. А учителя были возмущены.
— Вот к чему приводят неуместные байки! — сердился военврач Артяев. — Они подрывают авторитет преподавателя.
— Байка — ложь, а в ней намек, товарищ доцент, — не смутился Рионов. — Повторяю, я не педик. Моя задача — вырастить из салажат настоящих марсофлотов.
— Да… — как бы подвел итог Радько. — Этот случай говорит только о том, что преподаватели тоже нуждаются в элементарной морской подготовке. Мы организуем такие занятия.
Обещание военрука не вызвало восторга. Литератор Марусенко признался, что дополнительная нагрузка и спецшколе и так отнимает все свободное время. А между прочим, проверку тетрадей никто не отменял и подготовку к урокам тоже. Работать ему приходится по ночам.
— Вот вам и результат — проспал, — развел руками Валерий Евсеевич.
— Сначала строевая подготовка, теперь вот морская, — добавил с неудовольствием Дормидонтов. — К чему мне она, если я просто учитель физики?
— Вы не только преподаватель, — перебил директор. — Вы командир взвода.
— Суд разберется, какой я командир, — повысил голос Дормидонтов. — Была бы моя воля, давно ушел бы отсюда по собственному желанию. В конце концов, не из меня, а из учеников будут готовить военных людей. Моя задача лишь научить их физике!
— Правильно, — загудели члены педсовета. — Нас заставляют заниматься не своим делом…
Константин Васильевич Радько понимал, что и на Рионова преподаватели обрушились не случайно. Борис Гаврилович в их глазах олицетворял непонятные и обременительные порядки. Именно в них учителя видели причину снижения успеваемости за первую четверть.
Почувствовав поддержку коллектива, Дормидонтов продолжал:
— Спецшкола отобрала в городе цвет молодежи. Самое время решить, кого мы будем из нее готовить: строевиков или образованных людей?
— Народный комиссар Военно-Морского Флота, — заметил завуч, искоса взглянув на военрука, — как будто высказался за образование.
— Муштруем, — снова загудели учителя. — Отвлекаем от учебников.
— Прежде всего нужна культура, начитанность, — поддержал общее мнение Марусенко.
— 'итуал — основа существования военной о'ганизации, — пробовал возразить Ростислав Васильевич Оль.
— У нас школа Наркомпроса! — парировал Дормидонтов, и физкультурник замолчал. На педсовете Оль и Рионов представляли меньшинство.
— Среди родителей моих учеников немало очень умных людей, — вступил в разговор Михаил Тихонович Святогоров. — Я как-то спросил мать Григория Мымрина, кем бы она хотела видеть своего сына. «Милый, — сказала мамаша, — мне бы хотелось, чтобы Гриша стал мыслителем».
При этих словах литератор развеселился, «милый» Святогоров удивленно взглянул на Валерия Евсеевича: «Что тут смешного?», а директор не поверил своим ушам. Та же самая мадам Мымрина была соавтором письма с просьбой убрать из спецшколы преподавателя математики Святогорова. Как бы сейчас пригодилось это письмо! Его публичное обсуждение могло бы перевести разговор на педсовете в главное русло заботы об успеваемости. Но письмо с некоторых пор потеряло актуальность. И этому активно содействовал сам Сергей Петрович. Он позвонил в гороно и просил прислать в спецшколу инспектора-математика. Уфимцев особенно подчеркнул, что необходимо направить самого авторитетного педагога, поскольку учительский коллектив школы еще не сложился, а вопрос исключительно принципиальный.
— Есть у нас такая кандидатура, — обещали Сергею Петровичу. — Методист отменный, и на городской педагогической конференции он переспорил самого профессора Тартаковекого. Устраивает?
Вот этот-то методист опрокинул не только письмо, но заодно и сложившееся в спецшколе мнение о вкрадчивом математике.
— Святогоров — единственный преподаватель, к которому нет никаких замечаний, — сообщил директору представитель гороно. — Урок им дан поразительно отчетливо, на высокой логической основе и с абсолютной доходчивостью.
Сергей Петрович Уфимцев никак не ожидал подобной характеристики. Он ошеломленно вертел в руках злополучную жалобу родителей.
— Я сидел на уроке у Михаила Тихоновича, как в филармонии, — пояснил самый дотошный в городе инспектор. — Эрго, эту бумажку, — развел он руками, — по-видимому, следует расценивать как вариант «Письма к ученому соседу».
Святогоров вышел тогда из директорского кабинета председателем предметной комиссии по математике, и вот на педагогическом совете он уже рассуждал о воспитании «мыслителей». Мнение Михаила Тихоновича, по сути дела, поддерживало позицию физика Дормидонтова. Директор решил пресечь вредный спор. Биолог Артяев тоже понял, куда дует ветер, и решил директору помочь.
— Считаю, что педагогические установки товарища Святогорова в нашей специальной школе не выдерживают критики, — заявил Артяев. — Какой может быть воинский порядок, если «мыслителям» во втором взводе разрешается обращение к преподавателю по имени-отчеству?
«Это камень в мой огород, — догадался Димка Майдан. — И откуда только военврач об этом узнал? Не иначе работа Зубарика».
— Порядок — это хорошо! — вмешался старший политрук Петровский, и все вздрогнули от неожиданности. «Бывший Женя» впервые нарушил молчание и стал выступать напористо, с грубоватой прямотой. — Я тоже за порядок. Но почему тогда вы сорвали развод дежурства по школе?
Василий Игнатьевич никак не предполагал удара с этой стороны.
— Позвольте, товарищ политрук, — попробовал он уйти от ответа. — Как будто это не относится к теме нашего педсовета.
— Не позволю, — отрезал Петровский. На этот раз он разговорился всерьез. — Должен заметить, что мое воинское звание не «политрук», а «старший политрук».
— Я вас именовал не по званию, а по должности, — снова вывернулся Василий Игнатьевич.
— Странная позиция для человека, который носит знаки различия командира Красной Армии, — ответил Петровский. — Кстати, прошу предъявить документы о присвоении вам воинского звания «военврач 2-го ранга». В личном деле этого не значится.
Димка насторожился и буквально прилип к двери. Неужели Лека оказался прав?
После долгой паузы раздался наконец прокисший голос Артяева:
— Раньше я преподавал в артиллерийской спецшколе…
— Что из того? — допрашивал старший политрук,
— Мне казалось, что со шпалами будет солиднее, а сейчас уже неудобно снимать. Ученики привыкли.
— «Доцент» тоже для солидности? — осведомился директор.
— Итак, в наших рядах трудится военврач артиллерийской службы, — насмешливо сказал Радько.
Биолог покраснел. Преподаватели ехидно заулыбались.
— Снимите знаки различия, — посоветовал военрук. — Все равно ученики докопаются и выдумают что-либо почище «мартин-гика». Как тогда быть с авторитетом?
Дима Майдан благодарно кивнул военруку за добрый совет. Он особенно придется по душе его соседу по парте Жорке Куржаку. Теперь пригодится и плакат из магазина военной книги, который Димка приобрел неизвестно для чего.
— Товарищ Артяев односторонне понимает воинский порядок, если считает его для себя необязательным, факт, — вступил в разговор главный старшина Дударь и рассказал, как было дело.
— За срыв развода и нарушение субординации, — прошипел директор, — объявляю вам выговор.
— Взыскание надо согласовать с месткомом, — вспомнил Василий Игнатьевич.
— Не беспокойтесь, согласуем, — успокоил его Радько. — А будет нужно, обсудим, годится ли такой профсоюзный деятель вообще.
Артяев сразу стих, а капитан 3-го ранга Радько заметил, что откровенный и острый разговор, вызванный сообщением директора, показался ему весьма интересным и полезным.
Сергей Петрович вскинул глаза. Он никак не предполагал, что спор на педсовете вызовет у военрука столь положительные эмоции.
— Преподаватель физики, — продолжал военрук, — совершенно справедливо требует четкого ответа, для чего нужны специальные школы. У администрации, — тут Радько повернулся в сторону Уфимцева, — сложилось на этот счет определенное мнение.
Директор удивился. Ему ничего не оставалось, как утвердить информацию солидным кивком. Неугомонный военрук снова что-то задумал.
— Сегодня у меня произошла интересная беседа с восьмиклассником Куржаком, — продолжал Радько. — Последнее время, как вы знаете, у него были неприятности. Вдруг идет навстречу и глаз не прячет. «Где, — спрашиваю, — был?» И слышу в ответ: «На Неве. Подышал свежим воздухом и набрался решимости стать морским командиром».
Учителя заулыбались. А Радько, спрятав улыбку в уголках глаз, продолжал:
— Куржаку всего пятнадцать. У нас с вами есть еще время для того, чтобы выяснить, насколько тверда у него эта решимость и только ли свежий воздух ее питает. Причем составить мнение о молодом человеке целесообразно до тех пор, пока Куржак не стал еще курсантом военно-морского училища. Главное — твердо знать, обладает ли данный молодой человек комплексом духовных, физических и волевых качеств, необходимых командиру флота. Страна строит большой флот. Командиров требуется все больше. И мы не можем себе позволить роскошь исправления кадровых ошибок в училищах. Вот для чего понадобились специальные школы.
— По словам Гераклита, нельзя дважды ступить в бегущую воду, — заметил Дормидонтов. — Строевики или «мыслители»? Что-нибудь одно!