Ступенек в парикмахерской не было, и Маттиас легко вкатил туда коляску. Парикмахер как раз занес ножницы над головой какого-то дяденьки, собираясь остричь ему волосы. Вдоль стены, дожидаясь своей очереди, сидело много-премного других дяденек. Маттиас низко поклонился парикмахеру.
— Если хочешь подстричься, садись и жди своей очереди! — предложил ему парикмахер.
— Я не хочу стричься.
— Не хочешь стричься? Тогда зачем ты пришел сюда?
— Я пришел, чтобы продать Филиппу. Может, купите ее?
Рука парикмахера застыла в воздухе. Он обернулся.
— Это вон та, что в коляске, продается?!
— Да! — твердо ответил Маттиас.
— Нет, для меня она слишком молода, ха-ха-ха! — рассмеялся парикмахер. — Вот настоящая служанка мне бы пригодилась! Приходи, когда у тебя найдется служанка на продажу!
Но тут другие дяденьки заинтересовались Филиппой. А один — с черными-пречерными усами — поднялся и подошел к Маттиасу.
— Сколько твоей девочке? — спросил он.
— Три месяца.
Дяденька с черными усами внимательно разглядывал Филиппу. По такому случаю она молчала и смотрела на всех большими удивленными глазами.
— По-моему, она мила, — заметил дяденька. — Она часто кричит?
— Часто, почти всегда, — ответил Маттиас. — Потому-то я ее и продаю.
— Я люблю крикливых детей, — заверил его усатый дяденька. — Я всегда мечтал о маленькой крикливой девочке! Сколько она стоит?
Маттиас немножко подумал.
— Десять золотых крон, — помедлив, сказал он. Усатый дяденька вытащил из кармана большой кошелек и стал отсчитывать деньги.
— Ну, золотых крон у меня нет, а серебряные найдутся. Вот, как раз десять!
Немного поколебавшись, Маттиас согласился:
— Ладно, серебряные тоже годятся!
Усатый дяденька отдал ему деньги. Они пожали друг другу руки и оба сказали «спасибо». Маттиас спрятал деньги в карман брючек.
— Могу я взять коляску в придачу? — спросил усатый дяденька.
— Ясное дело. Надо же Филиппе где-то спать! — сказал Маттиас.
Все дяденьки, дожидавшиеся своей очереди бриться, с большим любопытством наблюдали за этой сделкой.
Филиппа молча лежала в коляске и смотрела на незнакомого дяденьку. Она даже засмеялась, бедняжка, ведь она не знала, что ее только что продали.
— Ну, давай попрощайся с Филиппой, — сказал усатый дяденька. — Ведь я ухожу вместе с ней.
Склонившись над коляской, Маттиас взял маленькую ручку Филиппы в свою, погладил бантик на ее маленькой шапочке. Теперь уже маме не придется надевать на нее шапочку…
Ему стало как-то не по себе, хотя в кармане у него лежало столько серебряных крон! Что же он наделал! Неужели он и взаправду продал Филиппу? Как раз теперь, когда у нее отросли реснички и вообще…
— Еще раз спасибо! Ну, до свиданья! — распрощался с ним усатый дяденька и подтолкнул коляску к выходу.
Тут Маттиас почувствовал, что его всего, с ног до головы, обдало жаром.
— Нет, не надо! Я ее не продам! — закричал он и, бросившись вперед, вцепился в коляску. — Вот вам обратно деньги, пожалуйста: одна, две, три, пять, четыре, семь, шесть, девять, восемь, десять крон!
У дяденьки с усами округлились от удивления глаза, но деньги он взял и стал старательно засовывать их обратно в кошелек.
Казалось, он не так уж и огорчился, что ему не удалось купить Филиппу. Наоборот! Он вдруг так расхохотался, что у него начал колыхаться живот.
— Я так и знал, что ты не захочешь продавать свою сестренку! — хохотал дяденька.
— Все-таки она очень миленькая, когда смеется! — признался Маттиас.
Усатый дяденька снова раскрыл свой кошелек, достал крону и протянул Маттиасу.
— Это тебе за то, что ты передумал и не продал свою сестренку! — похвалил он Маттиаса.
Не успел Маттиас выйти из парикмахерской, как Филиппа снова закричала.
Она кричала так, что личико ее сделалось лиловым. Но Маттиасу уже больше не хотелось ее продавать. Он понял, что очень любит ее, хотя она совсем маленькая и страшная крикунья, а личико у нее совсем лиловое.
Птенчик
Маттиас сидел за кухонным столом и ел простоквашу.
Солнце светило прямо в окно кухни, и в его лучах перстень на указательном пальце Маттиаса сверкал словно настоящий бриллиант. Перстень он купил на ту самую крону, что получил от усатого дяденьки, и был страшно горд. Ни у кого такой ценности не было — ни у Пончика, ни у Пелле Маленького!
Маттиас сидел в раздумье. Дело в том, что у него был клад, зарытый под деревом в парке Ванадислюнден. Никто на свете о нем не знал, это была тайна. А тайны свои он умел хранить! Может, и перстень положить туда?
— А вдруг кто-нибудь нашел мой клад? — громко сказал он самому себе, насыпая целый сугроб сахарного песку в простоквашу.
— Что нашел? — спросила мама.
— Да так. Ничего.
Нет, перстень лучше оставить дома. Покончив с простоквашей, он тотчас помчался в парк Ванадислюнден. День выдался на редкость жаркий, и улицы были почти безлюдны, так как все уехали за город.
В парке было хорошо и прохладно. На зеленых лужайках в тени деревьев сидели дряхлые старушки и неторопливо попивали свой кофе.
Клад был зарыт под четвертым каштаном, если считать от пригорка, и завален тремя камнями. Маттиас тотчас отыскал свой тайник, убрал камни и стал осторожно разгребать землю. Ага, вот и коробка — лежит на том самом месте, куда он ее положил. И сережки никуда не делись.
Маттиас нашел их во дворе на улице Нортульсгатан. «Может, они золотые?!» — мечтал он.
Вдоволь налюбовавшись на свои драгоценности, он сунул их обратно в коробку и снова закопал ее в землю. А сверху точь-в-точь, как раньше, стал класть камни: один, второй…
Только он взялся за третий, как за спиной у него раздался писк: пип! пип! Маттиас живо обернулся.
Никого не было.
Пип..! Пип..!
Маттиас снова оглянулся. Нет, никого!
Пип..! Пип..! Пип..! Пип..!
Писк доносился откуда-то из травы. Точно, там кто-то был! Кто-то весь пушистый и кругленький. Ой! Да это маленький птенчик!
Тем временем птенчик подобрался к Маттиасу и клюнул его в руку. Глазки у него были черненькие и махонькие-премахонькие, и смотрели они на Маттиаса почему-то очень печально — как будто птенчик о чем-то хотел попросить мальчика.
«Наверно, ему хочется, чтобы я взял его на руки», — подумал Маттиас.
Вдруг он услышал, как кто-то с бешеной скоростью мчится по посыпанной гравием дорожке. Это был Пончик. От быстрого бега щеки его раскраснелись.
— Ты нашел птенчика? — пыхтя как паровоз спросил он. — Можно мне его подержать?
Пончик осторожно взял птенчика, и тот удобно улегся на его пухлой ладони, словно на маленькой подушечке.
— Он меня полюбил, — сказал Пончик. — Смотри, как он мигает глазками.
— Он, наверно, хочет, чтобы мы стали ему вместо родных мамы и папы, — предположил Маттиас. — И еще он хочет, чтобы мы устроили ему гнездышко в картонке.
— Правда, сбегай за картонкой! — подхватил Пончик.
— А ты тут пока смотри хорошенько за птенчиком! — сказал Маттиас и со всех ног кинулся домой.
Он вбежал прямо в кухню, где в это время мама, стоя у плиты, готовила Филиппе картофельное пюре.
— Нет ли у нас какой-нибудь картонки из-под туфель? — спросил Маттиас.
— Есть! — ответила мама.
— Мне она нужна для одного очень важного дела.
— Что за важное дело, можно узнать? — поинтересовалась мама.
— Это тайна!
Мама Маттиаса уже давно привыкла к тайнам. Не расспрашивая, она пошла за картонкой.
Взяв картонку, Маттиас шмыгнул в ванную и набил картонку ватой, чтобы птенчику было мягче лежать.
В шкафу в ванной он обнаружил маленькую крышечку и, налив в нее воды, поставил в картонку. Пусть птенчик купается!
Потом он кое-что прихватил в кладовой — ломтик хлеба, несколько кусочков сахару и маленькую сосиску. Такая еда наверняка придется птенчику по вкусу, только вот сахар, пожалуй, будет не под силу маленькому клювику.
С обувной картонкой под мышкой Маттиас кинулся обратно в рощу Ванадислюнден. Пончик стоял на том же месте под деревом и по-прежнему держал птенчика на ладони. Тот все еще пищал.
— Он начал пищать, как только ты появился, — сказал Пончик. — Интересно, что это за птичка?
— Может, филин? Или страус, или еще кто-нибудь вроде них? Или же лебедь? — гадал Маттиас.
— А может, это орел?! Ведь в детстве орлы тоже маленькие, — предположил Пончик.
— Вдруг птенчик завтра превратится в петуха! — размечтался Маттиас, которому довелось видеть петухов за городом.
Птенчик же по-прежнему пищал и беспомощно оглядывался по сторонам. Дети осторожно положили его в обувную картонку. Он сразу замолчал и лежал там тихо-претихо, только крылышки его чуть подрагивали.
— Может, он заболел? — шепнул Маттиас.
— Нет, он, наверно, просто голодный.
Маттиас вытащил кусочек сахару. Но птенчик отвернулся.
Маттиас предложил ему сосиску. Птенчик снова отвернул головку. Он отказался даже от хлеба, и тогда вместо него и хлеб, и сахар, и сосиску съел Пончик.
А птенец все пищал и пищал.
Маттиас обмакнул мизинец в воду и стряхнул капельку прямо на клюв птенчика. Тот жадно глотнул.
Так вот в чем дело! Птенчик хотел пить! Тогда Маттиас стал без конца макать мизинец в крышечку, и птенчик каждый раз жадно выпивал воду.
— Ура! Смотри, как он повеселел! — закричал Пончик.
— С чего ты взял? — спросил Маттиас.
— Ну и бестолковый же ты, не видишь, что он даже смеется, — рассердился Пончик.
— Давай назовем птенчика Калле, — предложил Маттиас. — А когда он вырастет, научим его говорить.
— А у кого он будет жить? — поинтересовался Пончик.
— У меня, ведь это я его нашел! — заявил Маттиас. — А ночью он будет спать на моей подушке.
— Ну, а по воскресеньям пусть живет у меня, — предложил Пончик, и Маттиас согласился.
Тем временем птенчик поднялся на лапки и замигал крошечными, похожими на бусинки глазками. Он покачивался на своих неокрепших лапках и взмахивал крылышками.