Матёрый — страница 6 из 67

Когда на небе всплыло солнце, Рокки все так же неподвижно лежал на брюхе, с виду не более опасный, чем куча угля. Но он внимательно, очень внимательно следил за узкой улочкой, тянувшейся мимо хозяйских владений. Он знал, что по утрам там часто снуют люди, несущие в вёдрах восхитительно свежую воду. Рокки судорожно сглотнул набежавшую слюну.

Ему никто не догадался принести хотя бы миску» воды, не говоря уже о еде.

Ага! Вдали раздались неспешные уверенные шаги, заставив собачьи уши насторожённо встрепенуться.

Рокки безошибочно угадал, что по улочке идёт мужчина, и, завидев его, приподнял голову. Ворота, пропустившие вчера во двор обе машины, так и остались распахнутыми настежь, что позволяло добраться до раннего прохожего в несколько прыжков. И все же эти прыжки не были сделаны. Прислушавшись к голосу благоразумия, Рокки остался на месте.

Мужчина в джинсах, шагавший по направлению к водопою, беспечно помахивая на ходу ведром, принадлежал к той редкой человеческой породе, против которой Рокки всегда ощущал себя жалким щенком.

Подобные мужчины возникали в пределах его досягаемости раз или два в жизни. Они не излучали ни одной из знакомых собакам эмоций, ни агрессии, ни робости, ни доброты, ни жестокости. Они просто существовали. Непостижимые, как пустота, и такие же недосягаемые. Рокки понятия не имел, что скрывается за этой пустотой, но не стремился узнать. Он даже скосил глаза в сторону, чтобы человек, проходя мимо, не почувствовал на себе его взгляд и не обратил на него внимания.

Оправдывая свою внезапную робость, Рокки вспомнил, что пускать зубы в ход против людей без хозяйской команды строго-настрого воспрещено. Да! Пусть хозяина не всегда получается любить. Но слушаться его необходимо. Даже если он распространяет вокруг себя волны безумия, дышит ядом и бьёт. Тпчк!

Негодующе чихнув, Рокки отворил чемоданообразную пасть и часто задышал, роняя с языка горечь обиды. Это помогло лишь отчасти. Он предпочёл бы сорвать гнев на шкуре какой-нибудь шелудивой шавки, опрометчиво забредшей в его владения. Кошек Рокки не трогал, опасаясь лишиться глаз. А вот всякая собачья мелюзга, готовая при его приближении брякнуться на землю, подставляя брюхо в знак капитуляции, его вполне бы устроила. Подставленное брюхо – это хорошо. Оно такое мягкое и податливое!

Постанывая от нетерпения, Рокки подобрал лапы так, чтобы можно было мгновенно выскочить из засады. Чужие собаки не являлись табу. Если Рокки выпускал из них дух, хозяин кричал на него при посторонних и даже притворно стегал поводком, но они оба знали цену этому наказанию. Просто ещё одна традиционная забава. Разорвав чужую шавку, следовало лишь притвориться виноватым, подыгрывая хозяину, изображавшему праведный гнев.

И чёрный зверь по кличке Рокки с нетерпением дожидался, когда ему доведётся поиграть в любимую игру снова.

* * *

«Оп-ля, – вкрадчиво произнёс узкоглазый бритоголовый человек, оседлавший маленькую лохматую лошадку. – Оп-ляааа!» В руке он сжимал длинное кривое копьё, на острие которого была насажена чья-то знакомая голова. Чья именно? Сообразить это мешал леденящий ужас. А бритоголовый, наслаждаясь оцепенением зрительницы, завертелся вместе со своей лошадкой волчком, тоненько повизгивая все громче, громче, громче…

Семилетняя Эллочка проснулась, с облегчением узнавая привычный будничный мир, приветствовавший её призывным скулежом Тошки. Просясь на улицу по неотложным утренним делам, пуделек, похожий на миниатюрного белого ягнёнка, беспрестанно скрёб коготками по полу и громко жаловался на нестерпимую тяжесть в маленьком мочевом пузыре.

Девочка посмотрела в окно, чтобы страшный сон поскорее испарился в лучах утреннего солнца. Там все было настоящим, реальным и успокаивающим: резко прорисованные кроны деревьев, яркое небо, выпуклые облака. Теперь можно было заняться Тошкой, который всем своим видом изображал нетерпение. Вздохнув, девочка строго спросила:

– А подождать никак нельзя?

Тошка быстро-быстро завилял куцым хвостиком, напрочь отметая такое предположение. Пришлось натягивать маечку, шорты, совать ноги в шлёпки и тащиться вниз. Когда девочка поставила ногу на первую ступеньку узкой лестницы, мать оторвала растрёпанную голову от подушки и ехидно бросила ей вслед:

– Ну как, ещё не жалеешь, что завела щенка? Шесть утра, между прочим. Могла бы преспокойно спать…

– Я-то не жалею, – откликнулась Эллочка. – А ты не жалеешь, что завела меня? – Она ехидно передразнила мать:

– Шесть утра, между прочим.

Людмила рассмеялась, падая обратно на подушку:

– Но тебя не нужно выгуливать. Я могу валяться в постели хоть целый день.

– Некоторые, – саркастически сказала девочка, спускаясь по лестнице,

– некоторые только и думают, как бы поваляться подольше, вместо того чтобы встать и заняться каким-нибудь полезным делом.

– Ах ты, малявка! – с весёлым возмущением крикнула мать, но дверь уже успела закрыться за дочерью.

Очутившись на свободе. Тошка пулей метнулся во двор, а Эллочка немного постояла на крылечке. Садогород с узенькими тропками казался неприветливо-мокрым, несмотря на поднимавшееся солнце. Очень не хотелось тащиться в дальний конец участка через всю эту сырость, но совсем уже взрослой девочке было негоже моститься под ближайшим кустиком, как какому-то неразумному шестимесячному пудельку. Вздрагивая при каждом соприкосновении голых ног с мокрыми растениями, она направилась к кабинке уборной.

Проводив маленькую хозяйку взглядом, Тошка раскорячился на зябко дрожащих лапках под своей любимой яблоней, стараясь не касаться задком холодной земли. Поднатужился – кучка. Ещё разок – другая. А вот на третьей дело застопорилось. Тревожный спазм желудка втянул заготовленную колбаску обратно. Приподняв уши, Тошка повернулся в том направлении, откуда до него донёсся низкий рокочущий рык большого зверя.

Подстёгиваемый паническим трепыханием сердечка, Тошка едва не пустился наутёк, но тут же почти успокоился. Здоровенный чёрный черт оказался не таким страшным, каким успело намалевать его воображение. Кого пугает далёкая опасность? А рычащий пёс находился в соседнем дворе, за ржавой металлической сеткой. Он был слишком лёгок, чтобы прошибить изгородь своим мощным корпусом, но слишком тяжёл, чтобы перемахнуть через неё прыжком.

Тьфу! Пренебрежительно фыркнув, пуделек демонстративно соорудил на земле третью кучку, отряхнулся, собрался с духом и звонко затявкал, рекомендуя чёрному чужаку не разевать пасть на чужую территорию.

От возмущения громадный пёс захлебнулся слюной. Не отрывая от щенка подёрнутых кровавым туманом глаз, он молча бросился на сетку. Тошка на всякий случай отпрянул, но, как он и предвидел, чёрного пса попросту отбросило назад, да ещё в придачу оцарапало колючей железной бахромой.

– Съел? Съел? Съел? – торжествовал Тошка.

– Гад! – коротко откликнулся чужак, приглушая звук, чтобы не привлекать внимание лишних свидетелей. Мрачно взглянув на щенка, он неожиданно сорвался с места и припустил прочь, затерявшись вскоре среди кустов крыжовника и смородины.

Обратив забияку в бегство, Тошка изменил тон своего тявканья на победоносно-издевательский. Хозяйка уже шла к нему, и было приятно показать ей свою преданность и отвагу…

Тем временем чёрный пёс по кличке Рокки злорадно осклабился на бегу. Он не стал попусту рычать, лаять и атаковать железную паутину, отделявшую его от нахального комочка мяса и шерсти. Он принял другое решение, и на его клыках уже ощущался вкус чужой крови, а в ушах звенело предсмертное верещание маленького засранца.

Вымахнув на улицу, Рокки неуклюже проехался на лапах, вздымая пыль и камешки, затормозил, повернул налево и поспешил туда, где соседский двор был обнесён оградой лишь наполовину. Перейдя на крадущуюся рысь, он чёрной тенью скользнул вдоль стены чужого дома и притаился за углом. Голосистый засранец семенил прямо навстречу, ведя за собой такое же хилое, хотя и двуногое существо. Неважная защита для пудельков, нарывающихся на неприятности! Рокки угрожающе пригнул башку к земле и шагнул вперёд, обнаруживая своё присутствие. Это был сюрприз, доставивший удовольствие лишь ему одному.

Когда Рокки позволил вырваться наружу яростному хрипу, так долго клокотавшему в глотке, пуделек замер, словно наткнулся на невидимую преграду, и визгливо оповестил хозяйку о наглом вторжении чужака. Затем, с чувством исполненного долга, он метнулся назад, вверяя свою судьбу в руки семилетней девочки.

Чтобы преодолеть три метра, щенку пришлось оттолкнуться от земли несколько раз. Ротвейлер покрыл почти такое же расстояние одним прыжком.

Тошка ещё только тормозил всеми четырьмя лапками у Эллочкиных ног, когда преследователь взвился в воздух вторично, готовясь обрушиться на жертву всеми своими килограммами мышц и влажными от нетерпеливой слюны клыками.

Прыжок Рокки был скомкан возгласом «фу!», по-детски тоненьким, но достаточно громким и повелительным, чтобы обжечь пса подобно удару хлыста.

Автоматически перегруппировавшись в полёте, Рокки приземлился раньше, чем собирался, едва не кувыркнувшись при этом через голову. Увлекаемый стыдом и инерцией, он промчался мимо девочки, на руках у которой примостился проклятый щенок. Для служебной собаки это была совершенно недосягаемая высота.

Обескураженно вывалив розовый язык, чёрный пёс сидел и смотрел, как девочка шествует к своему дому, унося добычу, делавшую вид, что рвётся из хозяйских рук в бой. Эти притворные телодвижения сопровождались истеричным лаем.

Вздорная собачонка, смахивающая на белого кудлатого ягнёнка, ускользала из-под самого носа чёрного зверя.

Эллочка не оборачивалась. Пять шагов… Восемь… Десять… Немигающий взгляд Рокки, устремлённый в спину девочки, уже был готов блудливо ускользнуть в сторону, когда она неловко оступилась и замешкалась у крыльца. Опустив пуделька на верхнюю ступеньку, девочка произнесла слова, которые не следовало говорить в присутствии злопамятного ротвейлера: