зало то, что я и так видел глазами. Тогда я максимально отделился от тела и понял, что это работает. Будучи вне тела, я легко терпел боль, так как страдало именно тело, а не я. Попробовал поднять руку, она послушалась, но у меня был грандиозный тремор. Руки тряслись, да и всего меня пошатывало. Сидеть я мог, но устоять на ногах было бы тяжело.
«Ка, всё под контролем! Я стараюсь нащупать, как этому противостоять!»
«Ладно, давай,» — Крапива настороженно смотрела то на меня, то на Акинака.
Я погрузился Восприятием в тело, стараясь вычленить то влияние, которое создаёт Акинак. Пока выглядело так, что мои нервы сами взбесились. Я концентрировался всё больше и больше, пока наконец не уловил едва различимую вибрацию, которая сводила с ума нервные клетки. Но что с ней делать, я не знал. Ладно. Худо-бедно, я тело контролировал, концентрацию не терял. Кстати! Небольшой эксперимент.
Опустошение!
Акинак дёрнулся, и боль сразу исчезла.
Он с обидой и удивлением смотрел на свой мизинец, кончик которого безнадёжно умер. Клетки омывались кровью, но жизни в них уже не было. Скоро почернеет и отомрёт. Будем надеяться без серьёзных последствий для тела Акинака, пока он нам всё ещё нужен.
«Ка, ну я под его воздействием даже Опустошением могу ударить. В общем, если бы он напал внезапно, то шансы были, а так не очень страшно. Надо только оперативно уметь выходить из тела, а то жопа. Это действительно больно!»
— Всё, Акинак, достаточно, — скомандовал я уже снова начавшему злобно улыбаться Акинаку.
— Назови настоящую причину, почему ты был в механическом теле, — спросила Крапива.
— Когда я в обычном человеческом теле, то не могу сдержаться, я так хочу причинить кому-то боль, что в итоге делаю это. Это стало опасно уже для меня. Доктор Ри забрал меня к себе в команду, но я должен быть в механическом носителе, тогда я более стабилен.
— Ты получаешь удовольствие, когда кто-то испытывает боль? — спросила Крапива.
— Да.
— А в механическом носителе?
— Только когда имею физический контакт с человеком и только через лезвие на боевом манипуляторе.
— Доктор Ри разрешал тебе мучить людей?
— Да, конечно.
— Много?
— Да.
— Что ты делал с ними?
Сейчас Акинак отвечал на вопросы Крапивы спокойно и добродушно, но эти эмоции уже не маскировали монстра, что сидел перед нами. Акинак при всей своей разумности и логичности был конченным психом. Хорошо, что мы это выяснили…
Я даже не знал, что спросить, поэтому дослушал совершенно жестокий рассказ Акинака, как ему позволяли пытать и резать на кусочки людей, после чего сказал:
— Достаточно.
— Что-то ещё хотел бы сказать?
Акинак спокойно — вот ведь эта наркота странная — посмотрел на меня и на Крапиву и спокойно с доброй улыбкой произнёс:
— Я не хуже вас. На вашей совести не меньше страданий, чем на моей. Я видел, что вы на меня смотрите, как на чудовище. Вы запретили мне рассказывать про вас, но я скажу про себя: я не хуже вас.
Всё, в задницу разговоры с психами. Уже сам не рад, что спросил. Вполне вероятно, что я тот ещё демон был, но чем это мне поможет? Ничем. Разве что буду загруженный ходить и надумывать, сколько людей я погубил. На сегодня надо заканчивать. Но я решил спросить ещё кое-что.
— Акинак, есть ли у тебя ещё какие-то способности, о которых ты утаил? — а то вдруг он нам не всё слил.
— Нет. Больше нет, — на этот раз я не видел признаков, что он пытается что-то скрыть.
— На сегодня закончим наше общение. Вот тебе батончики, будешь ими ужинать.
Я отправил Акинака в подвал. Хорошенько его заперев и поставив камеру снимать его дверь, отправился наверх. Теперь надо было переварить и обмозговать всю информацию, что сегодня свалилась на наши головы: от происшествия на центральной площади до откровений маньяка-робота.
Глава 17
Как я и думал, после последнего выпада Акинака Крапива загрузилась.
— Что грустишь, принцесса? Пытаешься посчитать невинно убиенные и загубленные души, которые на тебя повесил этот маньяк?
— Что-то типа того, — мрачно согласилась Крапива. — Он же не мог врать под наркотой, он говорил правду. Значит, мы действительно не лучше него.
— Ну, да. Но это не повод грустить. Даже, может быть, повод гордиться. Отмороженный маньяк считает, что мы ещё хуже.
— Мне не смешно.
Мне тоже было не смешно, мне было пофиг, а вот Крапива реально была расстроена. Я глубоко вздохнул, подбирая слова, но потом понял, что ничего подбирать не надо. Я хорошо знаю, что сказать.
— С нами как-то работал парень из бедной семьи. Мы с ним ровесники. Мать умерла, он жил с отцом, младшим братом и сестрой. Еле-еле сводили концы с концами. У нас в бригаде платят очень неплохо. Мне было тогда двадцать лет, но я уже часто выдавал себя за главного и по факту часто им был. Семёныч привёл этого Виктора и объяснил мне ситуацию. Я передал парням, чтобы не прессовали новичка и помогали. Мы прониклись и, в целом, были рады, что парень сможет прокормить семью. Но что-то пошло не так. Он опоздал несколько раз: то сестрёнка заболела, то брата куда-то отвезти надо, то ещё что-то. Пару раз серьёзно подвёл. И всё это в течение двух недель. Я с ним поговорил, объяснил, что деньги он получает ещё и за то, что его проблемы не мешают работе. Объяснил, что и как, но это плохо помогло. Даже не буду перечислять его косяки. Ничего прямо грандиозного не было. Он просто очень плохо работал. Я его уволил. Когда я эго сделал, его семья, имевшая шанс выбраться из финансовой задницы, этот шанс потеряла. Взрослый парень плакал и просил не увольнять его, рассказал, что у сестры хронические проблемы со здоровьем. Я всё равно уволил, чётко осознавая, что во многом убиваю их надежду на что-то хорошее в этой жизни. Разговор был на глазах у бригады. Никто меня не поддержал. Все хотели дать ему шанс, несмотря на то что мы уже пару раз просрали сроки. Я не дал ему этого шанса. Я был мегамудак в его глазах и просто мудак в глазах бригады. На следующий день ко мне подошли ребята и сказали, что я не прав. Я объявил выходной, и повёл всех в гости к Луизе. Не прямо к ней, а в детдом. Сказал, что раз все так хотят помочь нуждающимся, то пусть оставят месячную зарплату либо на нужды детдома, либо на нужды семьи Виктора. Объяснил, что высокая зарплата в нашем случае — это высокая эффективность, а Виктор мало того, что нас притормаживал, так ещё и деньги за это получал. Написал все расчёты на бумажке и очень доходчиво показал, какие убытки от содержания Виктора на работе, и что раз они хотят его вернуть на работу, то эти убытки продолжатся. Соответственно, лучше просто дать ему денег и не пускать работать, чем пускать и платить. В итоге никто не помог его семье. Все дали денег в детдом. Месячную зарплату никто не дал, но двухнедельную дали все. Бригада перестала считать меня мудаком. Почти. Но! Я всё ещё тварь в глазах Виктора. И навсегда останусь тем, кто лишил его семью шанса на лучшую жизнь. Это его слова. Я сам так не считаю. Как мне с этим его мнением жить? Да как обычно. Мало ли кто и что обо мне думает. Человек не на меня ярлык вешает, а на мой образ в своей голове. Поэтому меня этот ярлык не оскорбляет. Это просто загрязняет голову самого Виктора. Если бы ты допрашивала сегодня не Акинака, а Виктора, он бы тоже сказал, что я точно не лучше него. И был бы прав. В его голове так и есть. Я же считаю, что он просрал свой шанс постоянно плохо работая и жалуясь на жизнь. Мы брали на работу работника, а не социальный проект. Кто угодно может думать что угодно по этому поводу, но среди этих «кто угодно» я тоже присутствую. И моё мнение тоже важно. А в том, что касается моих свободы выбора и действий, моё мнение самое важное. Иначе ты имеешь дело не со мной, а с непонятным «кто угодно».
— Так, интересная история. И что? Должна быть какая-то мораль в конце.
— Мораль такая. Глупо соглашаться с выводами маньяка-убийцы, даже если он считает их совершенно истинными. Вот когда ТЫ, — я выделил это слово, — вспомнишь что-то, за что тебе должно быть стыдно или мерзко, тогда и наслаждайся этими депрессивными эмоциями, а пока глупо расстраиваться. «Ты плохая, я в это верю, значит, это правда». Согласись, странно. Я причём себя уже готовлю, что много нехорошего могу про себя же вспомнить, но уж точно я не должен в этом полагаться на Акинака. Это как если бы мне Степанов помогал вспомнить то, что со мной сделал в психушке. Да вспомни, как нас Лотор за нос водил почти всю жизнь. И ведь он же редко нам врал друг о друге, просто подавал факты, как выгодно ему. Без всяких промывок мозга и наркотиков нами манипулировал так, что доктору Ри и не снилось.
Крапива задумалась.
— Ты знаешь, да. Если я и была гнусной сукой, то я сама это о себе вспомню и пойму. Давай делай кофе!
— Так ночь же уже, спать скоро. Какой кофе?
— Какой ты романтичный… спать собрался… Ну ладно, тогда будем спать…
— Я всё понял! Тебе сколько литров делать?
В общем, настроение у Крапивы улучшилось. Вечер и часть ночи были прекрасными.
На следующий день с утра мы обсуждали, как нам выйти на связь со сбежавшими Рангами. Прежде чем их всех объединять и брать под своё управление, надо было найти хотя бы одного.
В новостях творился трэш, происходило столько всего, что мы банально не знали, что смотреть. Сократив область поиска только местными новостями, мы стали искать… Сами не зная что. Может быть, какую-нибудь информацию, которая позволит нам сориентироваться.
— Нам нужен полицейский. Наверняка сбежавшие Ранги так или иначе пересекались с полицейскими, — поделился я своими соображениями.
— И что мы подойдём и спросим, не было ли здесь сбежавших с Луны тонгеров? — скептически хмыкнула Крапива. — Ты его пытать будешь или подкупать, когда он тебя захочет поподробнее допросить.
— Да… Не сыщики мы ни разу. Можно посмотреть какие-нибудь хостелы или гостиницы и расспросить там персонал. Если надо, то и подкупить, деньги у нас есть. Кстати, надо было себе какие-нибудь удостоверения силовых структур сделать, сейчас бы проще было.