Собаки долго пробыли в воде и плыли с трудом: их шкуры намокли и отяжелели, косматые хвосты разбухли, как губки, а сами они так устали и ослабели, что молча смотрели на два горящих глаза, которые провожали их, не отставая ни на шаг.
– Плохая это охота, – сказал наконец один из псов.
– Доброй охоты! – сказал Маугли, смело выскакивая из воды рядом с ним и всаживая длинный нож ему под лопатку, но так, чтобы издыхающий пес не огрызнулся.
– Это ты, человек-волк? – спросил Вантала с берега.
– Спроси у мертвых, Чужак, – отвечал Маугли. – Разве они не плывут вниз по реке? Я досыта накормил этих псов грязью, я обманул их среди бела дня, а их вожак остался без хвоста, но все же и на твою долю еще хватит. Куда их гнать?
– Я подожду, – сказал Вантала. – Вся долгая ночь передо мной, там посмотрим.
Все ближе и ближе раздавался лай сионийских волков:
– За Стаю, за всю Стаю мы принимаем бой!
И наконец излучина Вайнганги вынесла рыжих собак на пески и отмели против Сионийских Пещер.
Тут они поняли свою ошибку. Им надо было выбраться из воды раньше и напасть на волков на берегу. Теперь было слишком поздно. По всей отмели светились горящие глаза и, кроме страшного пхиала, не утихавшего с самого заката, в джунглях не слышно было ни звука. Со стороны казалось, будто Вантала упрашивает собак выйти на берег. И вожак псов крикнул им:
– Повернитесь и нападайте!
Вся стая бросилась к берегу, расплескивая и разбрызгивая мелкую воду, так что поверхность Вайнганги вскипела пеной и крупные волны пошли по реке, словно разведенные пароходом. Маугли врезался в свалку, колол и кромсал собак, которые, сбившись в кучу, волной хлынули на прибрежный песок.
И началась долгая битва. Волки бились на мокром красном песке, между спутанными корнями деревьев, в кустах, в гуще травы, ибо даже и теперь псов было двое на одного волка. Но противники-волки бились не на живот, а на смерть, и бились не одни только широкогрудые, клыкастые охотники, но и волчицы с дикими глазами бились за своих волчат, а кое-где рядом с ними и годовалый волчонок, еще не перелинявший и весь лохматый, тоже хватал зубами и теребил врага. Надо вам сказать, что волк обычно хватает за горло или вцепляется в бок, а псы больше кусают за ноги, поэтому, пока собаки барахтались в воде и должны были высоко держать голову, перевес был на стороне волков; на суше волкам приходилось туго, но и в воде и на суше нож Маугли поднимался и разил одинаково.
Четверка пробилась к Маугли на помощь. Серый Брат, припав к коленям мальчика, защищал его живот, остальные трое охраняли его спину и бока или стояли над ним, когда обозленный, воющий пес, бросаясь прямо на нож, скачком сбивал Маугли с ног. А дальше все смешалось, сбилось в кучу, метавшуюся справа налево и слева направо по берегу. Один раз Маугли видел Акелу: на него с двух сторон насели псы, а сам он вцепился беззубыми челюстями в ляжку третьего. Ночь проходила, и быстрый, головокружительный бег на месте все ускорялся. Собаки притомились и уже боялись нападать на волков посильнее, хотя еще не смели спасаться бегством; но Маугли чувствовал, что близится конец, и довольствовался тем, что выводил собак из строя. Годовалые волки теперь нападали смелей, можно было вздохнуть свободнее, и уже один блеск ножа иногда обращал собаку в бегство.
– Мясо обглодано почти до кости! – прохрипел Серый Брат.
– Но кость еще надо разгрызть, – отвечал ему Маугли. – Вот как делается у нас в джунглях! – красное лезвие ножа скользнуло, как пламя, по боку пса, задние ляжки которого исчезли под тяжестью навалившегося на него волка.
– Моя добыча! – огрызнулся волк, сморщив нос. – Оставь ее мне!
– Неужели тебе все еще мало, Чужак? – сказал Маугли. Вантала был страшно истерзан, но держал собаку словно в тисках, и она не могла пошевельнуться.
– Клянусь буйволом, выкупившим меня, – злорадно смеясь, крикнул Маугли, – это Куцый!
И в самом деле, это был большой темно-рыжий вожак.
Один из псов подскочил на помощь вожаку, но, прежде чем его зубы вонзились в бок Ванталы, нож Маугли уже торчал в его груди, а Серый Брат докончил остальное.
– Вот как делается у нас в джунглях! – сказал Маугли.
Вантала не ответил ни слова, только его челюсти сжимались все крепче и крепче, по мере того как жизнь уходила от него. Собака вздрогнула, уронила голову и замерла, Вантала замер над ней.
– Тише! Долг Крови уплачен! – сказал Маугли. – Спой свою песню, Вантала!
– Он больше не будет охотиться, – сказал Серый Брат. – И Акела тоже молчит, уже давно.
– Мы разгрызли кость! – прогремел Пхао, сын Пхаоны. – Они бегут! Убивайте, убивайте их, Охотники Свободного Народа!
Псы один за другим разбегались, крадучись, с потемневших от крови отмелей к реке, в густые джунгли, вверх по течению или вниз по течению – туда, где дорога была свободна.
– Долг! Долг! – крикнул Маугли. – Платите Долг! Они убили Акелу! Пусть ни один из них не уйдет живым!
Он помчался к берегу с ножом в руке, чтобы не дать уйти ни одному псу, который отважился бы броситься в реку. Но тут из-под горы мертвых тел показались голова и передние лапы Акелы, и Маугли опустился перед ним на колени.
– Разве я не говорил, что это будет моя последняя битва? – прошептал Акела. – Славная была охота! А как ты, Маленький Брат?
– Я жив, Акела…
– Да будет так. Я умираю, и я хотел бы… хотел бы умереть ближе к тебе, Маленький Брат.
Маугли положил страшную, всю в ранах голову Акелы себе на колени и обхватил руками его истерзанную шею.
– Давно прошли времена, когда жив был Шер-Хан, а человечий детеныш катался голый в пыли, – кашляя, сказал Акела.
– Нет, нет, я волк! Я одной крови со Свободным Народом! – воскликнул Маугли. – Не по своей воле я стал человеком!
– Ты человек, Маленький Брат, волчонок, взращенный мною. Ты человек, иначе Стая бежала бы от Диких Собак. Тебе я обязан жизнью, а сегодня ты спас всю Стаю, как я когда-то спас тебя. Разве ты не помнишь? Теперь уплачены все долги. Уходи к твоему народу. Говорю тебе еще раз, зеница моего ока, охота кончена. Уходи к своему народу.
– Я не уйду. Я стану охотиться один в джунглях. Я уже говорил.
– За летом приходят дожди, а за дождями – весна. Уходи, пока тебя не заставят уйти. Уходи к твоему народу. Уходи к человеку. Больше мне нечего тебе сказать. Теперь я буду говорить со своими, Маленький Брат, можешь ты поднять меня на ноги? Ведь я тоже Вожак Свободного Народа.
Очень осторожно и ласково Маугли поднял Акелу на ноги, обхватив его обеими руками, но волк испустил глубокий вздох и начал Песню Смерти, которую надлежит петь каждому вожаку умирая. Песня становилась все громче и громче, звучала все сильнее и сильнее, прогремела далеко за рекой, а когда умолкло последнее «Доброй охоты!», Акела высвободился на мгновение из рук Маугли, подпрыгнул в воздух и упал мертвым на свою последнюю, страшную добычу. Маугли сидел, опустив голову на колени, забыв обо всем, а тем временем последнего из раненых псов настигли и прикончили беспощадные волчицы. Мало-помалу крики затихли, и волки, хромая, вернулись считать мертвых. Пятнадцать волков из Стаи, а с ними шесть волчиц лежали мертвыми у реки, и из всех остальных ни один не остался невредимым. Маугли просидел всю ночь, до холодного рассвета. Влажная от крови морда Пхао легла ему на руку, и Маугли отодвинулся, чтобы тот мог видеть распростертое тело Акелы.
– Доброй охоты! – сказал Пхао, словно Акела был еще жив, а потом, обернувшись, кинул через искусанное плечо остальным: – Войте, собаки! Сегодня умер Волк!
Зато из всей стаи рыжих собак, из двухсот охотников Декана, которые хвастались тем, что ничто живое в джунглях не смеет им противиться, ни один не вернулся в Декан с этой вестью.
Весенний бег
На второй год после большой битвы с Дикими Собаками и смерти Акелы Маугли было лет семнадцать. На вид он казался старше, потому что от усиленного движения, самой лучшей еды и привычки купаться, как только ему становилось жарко или душно, он стал не по годам сильным и рослым. Когда ему надо было осмотреть лесные дороги, он мог полчаса висеть, держась одной рукой за ветку. Он мог остановить на бегу молодого оленя и повалить его набок, ухватив за рога. Мог даже сбить с ног большого дикого кабана из тех, что живут в болотах на севере. Народ Джунглей, раньше боявшийся Маугли из-за его ума, теперь стал бояться его силы, и, когда Маугли спокойно шел по своим делам, шепот о его приходе расчищал перед ним лесные тропинки. И все же его взгляд оставался всегда мягким. Даже когда он дрался, его глаза не вспыхивали огнем, как у черной пантеры Багиры. Его взгляд становился только более внимательным и оживленным, и это было непонятно даже самой Багире.
Однажды она спросила об этом Маугли, и тот ответил ей, засмеявшись:
– Когда я промахнусь на охоте, то бываю зол. Когда поголодаю дня два, то бываю очень зол. Разве по моим глазам это не заметно?
– Рот у тебя голодный, – сказала ему Багира, – а по глазам этого не видно. Охотишься ты, ешь или плаваешь – они всегда одни и те же, как камень в дождь и в ясную погоду.
Маугли лениво взглянул на пантеру из-под длинных ресниц, и она, как всегда, опустила голову. Багира знала, кто ее хозяин.
Они лежали на склоне горы высоко над рекой Вайнгангой, и утренние туманы расстилались под ними зелеными и белыми полосами. Когда взошло солнце, эти полосы тумана превратились в волнующееся красно-золотое море, потом поднялись кверху, и низкие косые лучи легли на сухую траву, где отдыхали Маугли с Багирой. Холодное время подходило к концу, листва на деревьях завяла и потускнела, и от ветра в ней поднимался сухой, однообразный шорох. Один маленький листок бешено бился о ветку, захваченный ветром. Это разбудило Багиру. Она вдохнула утренний воздух с протяжным, глухим кашлем, опрокинулась на спину и передними лапами ударила бьющийся листок.
– Год пришел к повороту, – сказала она. – Джунгли двинулись вперед. Близится Время Новых Речей. И листок это знает. Это очень хорошо!