– Это очень плохая вещь. – Показала я на халат, когда Аллегра угомонилась.
– Неужели? – Он вздернул брови еще выше.
Это его третье слово. То самое, которое я терпеть не могу. Я, между прочим, даже имени моего хранителя не знаю. Поэтому так и зову его – Неужели.
– Откуда она у тебя?
– Терли-терли, – радостно сообщил мой хранитель.
– Показать можешь? – терпеливо спросила я.
Неужели поманил меня длинным пальцем за собой и принялся спускаться к реке. Я подобрала палку и кое-как заковыляла за ним. Меркабур не Меркабур, а измазываться в глине у меня никакого желания не было. Он спустился к самому берегу и забрался по колено в воду.
– Неужели, а вдруг там пираньи?
– Терли-терли, – он снова поманил меня пальцем, а потом вдруг подпрыгнул, нырнул и исчез в мутной воде.
Представьте себе мрачную реку посреди джунглей, в бурых водах которой что-то квакает и чавкает, вокруг попахивает тухлятиной, а по поверхности расходятся подозрительные круги – того и гляди выскочит крокодил или еще какая-нибудь анаконда. Неважно, что на самом деле вы сидите на диване в не очень уютной, но самой безопасной в мире комнате. Сейчас ваша реальность – это джунгли. Если забыть, как вы вошли сюда через страницу альбома, у вас даже сомнения не закрадется, что все это – настоящее. И надо нырнуть в воду вслед за человеком, который только что, у вас на глазах, мгновенно утонул в ней. Таков Меркабур – Тот Свет.
– Аллегра, скажи что-нибудь, – попросила я вслух.
Редкий случай. Обычно я прошу ее заткнуться.
– Водичка, наверное, теплая.
– Аллегра!
– Вдруг мы узнаем, откуда берутся серые халаты.
– Думаешь, мой дурачок Неужели мог что-то разнюхать?
– Он классный.
У Аллегры все классные. А мне в эту вонючую воду нырять!
«А представь, что там тебя ждет что-нибудь радостное и прекрасное. Например, булочки с корицей!»
Да уж, булочки с корицей – приз, достойный того, чтобы утопиться в мутной тропической реке.
Мама сейчас, наверное, сидит за столом и смотрит на молчащего Скраповика, нарисованного на открытке. Вокруг нее – мир без потока, черно-белый, жалкая тень того, что привык видеть и чувствовать скрапбукер. Я была уверена, что она не теряет времени и пытается разгадать тайну круглой штуковины. А где Софья? Что она сейчас делает, и приходили ли к ней люди в серых халатах? Надо будет попросить Аркадия купить городскую газету – где-то ведь сообщают о пожарах и других происшествиях.
Тепло маминых рук на плечах. Тонкие, почти прозрачные пальцы Софьи, ее удивительные работы – даже я чувствую легкость, с которой она обращается с потоком. Мастерская – место, которое в себе хранило гораздо больше, чем семейную историю.
Чем еще мне раззадорить себя?
Я набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и с разбегу прыгнула в воду.
Вода была теплой и немного маслянистой, как в нашей городской реке в середине июля. Очень скоро мне мучительно захотелось вынырнуть обратно. Некоторое время я изо всех сил гребла, как мне казалось, наверх, но вокруг по-прежнему была только вода. Когда стало совсем невыносимо, я успела только подумать, что лучше сделать сначала: открыть глаза или попытаться вдохнуть, но тело опередило мысли. Я одновременно широко открыла глаза и судорожно сглотнула с полной уверенностью, что сейчас захлебнусь – и окажусь у себя на диване. Вместо этого я глубоко вдохнула, прокашлялась и обнаружила себя в просторном помещении, больше всего похожем на склад.
Вдоль стен из красного кирпича тянулись, переплетаясь между собой, трубы – хромированные и ржавые, медные и чугунные, со следами облупившейся краски. Воды вокруг не было и в помине, одежда на мне оказалась совершенно сухой. Откуда-то едва слышно раздавались глухие, размеренные удары, словно за толстой стеной кто-то бил в барабан. Воздух был сырым и затхлым, как в подвале частного дома после весеннего паводка.
Неподалеку стоял Неужели и радостно хлопал в ладоши в такт ритму. Я проследила за его взглядом, обернулась и увидела беспорядочно разбросанные по полу серые халаты, словно люди, носившие их, внезапно исчезли. Рядом, прямо на полу, были расставлены и разложены разные предметы.
Поначалу мне показалось, что я попала в музей, где хранятся вещи знаменитостей. На меня смотрел манекен в парике и белом платье, как у Мэрилин Монро. Под манекеном лежало несколько черных очков, похожих на те, что носили герои фильма «Люди в черном», а рядом – палочка Гарри Поттера. Потом мое внимание привлекли туфли на высоченном каблуке – в точности как у главной героини «Секса в большом городе». Возле них лежала норковая шубка, а за ней были в беспорядке расставлены духи и косметика дорогих марок. Чуть в сторонке стояла вычурная кровать, застеленная черным шелковым бельем. За ней лежал плакат – идеальное женское тело, гладкое и упругое, ни единой родинки или морщинки, но почему-то без головы. За плакатом я, к своему изумлению, обнаружила детский костюм Бэтмена. И еще один плакат – фотография чьей-то Белозубой улыбки. Я изучала «музей», а Неужели топал за мной по пятам, радостно улыбался и хлопал в ладоши. Каждый новый предмет удивлял меня все больше и больше: ведерко с шампанским, а рядом яркое детское ведерко с совком, потом горные лыжи с позолоченным напылением, кукла Барби в вечернем платье, чучело маленькой собачки в дамской сумочке, лента с надписью по-русски «Мисс Вселенная» и, наконец, ярко освещенная стойка, словно изъятая с витрины магазина. На стойке в нежном сиянии возлежал новенький айфон, посверкивая инкрустированными камнями. Я хотела взять его и разглядеть поближе, но тут Неужели хлопнул в ладоши, топнул ногой – и стойка на моих глазах испарилась, а на ее место приземлился еще один серый халат.
Я пошатнулась и отпрянула.
– Неужели, ты? Что ты делаешь?
Мой хранитель попятился и спрятал руки за спиной. Лицо его приняло виноватое выражение.
– Что это за хрень? Что это за серая хрень, Кристофоро Коломбо тебя за ногу?
Я принялась орать на него. Схватила лыжу (тяжелая, зараза!) и замахнулась на этого дурачка. Не помню, что я ему там наговорила, но в конце концов он съежился, сел на корточки и обхватил себя руками. И тут лыжа, которой я размахивала, выпала из моих рук и у меня на глазах превратилась в серый халат. Я застыла на месте как вкопанная. И, только когда кукла Барби тоже превратилась в халат, ко мне вернулась способность соображать. Похоже, мой несчастный Неужели был тут ни при чем. Я потрепала его по плечу, бедолага обрадовался и прильнул к моей ноге.
– Где мы с тобой, Неужели? Ты знаешь?
– Терли-терли. – Он подпрыгнул, схватил меня за руку и потащил за собой.
Мы свернули за угол и оказались в другом зале, еще больше похожем на музей. Пробежали мимо небольшой Эйфелевой башни, детской модели автотрассы, по которой наматывала круги игрушечная «феррари», мимо розового «кадиллака» размером с небольшой диван и парочки пальм в натуральную величину. Ритмичные удары стали ближе, они действовали мне на нервы. Ударил в нос мерзкий тухловатый запах, как из канализации. Посредине зала одни трубы заканчивались над пузатыми бочками, стянутыми ржавыми обручами, а другие сходились к большому крану, торчавшему над изящной высокой ванной. Ванну подпирали мраморные львиные лапы. Трубы и кран зияли сухими отверстиями, бочки рассохлись, словно вода в них высохла много лет назад. В ванне лежала какая-то темная фигура. Неужели подвел меня к ванне и крепко вцепился в мою руку.
– Нгуся, – твердо сказал он.
Я осторожно заглянула в ванну. То, что я поначалу приняла за фигуру, при первом близком взгляде показалось мне черной жидкостью, а когда рассмотрела получше, то поняла, что это проем. Словно в пространстве проделали кривую дыру, сквозь которую можно пройти. Поначалу мне пригрезилось, что у меня кружится голова, но потом я поняла, что проем и в самом деле шевелился. Он был живым, словно неведомое чудовище, и даже я – самый нечувствительный скрапбукер в мире – ощутила, как искажается поток, словно на экране телевизора идут помехи. Глухие удары и зловоние доносились именно оттуда. Я вгляделась в темноту. Внутри черной дыры едва различимо блестели зеркала. В одном из них отразилась знакомая фигура: широкой души и тела человек, черная борода и неизменный белый платок в руке – неужели Паваротти? Не умер, ушел сюда, в Меркабур? Я слышала, что люди, которые боятся смерти, особенно тяжелобольные, иногда просто уходят на Тот Свет. Всегда завидовала тем, кто успел побывать на живом концерте маэстро. «Синьор Паваротти», – обратился к нему чей-то знакомый голос. Кристофоро Коломбо, это же Людка, моя одногруппница! Вот уж не думала, что она тоже скрапбукер, да еще умудрилась отыскать в Меркабуре величайшего певца всех времен и народов и моего кумира! Я подняла ногу и решительно собралась залезть в ванну, но Неужели обхватил меня обеими руками и не давал сдвинуться с места.
– Пусти, дурак! – Я принялась отбиваться.
Силуэт Паваротти мелькнул последний раз и пропал. Из черной дыры теперь раздавались другие голоса, женские, но незнакомые. Я напрягла весь свой слух, но ничего не могла разобрать. Тогда я перевесилась через край ванны и хотела было сунуть в дыру голову, но мой придурок-хранитель схватил меня за волосы. Дио мио, это ж больно! У меня чуть искры из глаз не посыпались. Я дернулась изо всех сил, уловила привычное головокружение и выпала из открытки, успев в последний момент расслышать короткий разговор:
– Софья?
– Софья…
– Идем?
– Идем…
Или один голос был всего лишь эхом? Мне все же показалось, что тембр у них был разный.
Я тут же записала услышанные слова карандашом прямо на странице альбома. Когда успеваешь поймать что-то на границе между мирами, оно может слишком быстро ускользнуть из памяти.
Я положила карандаш, протерла глаза, перечитала написанное – и только тут до меня дошло. Они взялись за Софью! Паваротти мигом вылетел из головы. В конце концов, мне, наверное, просто показалось. Это же Тот Свет, там легко принять желаемое за действительное. Меня другое волновало – как же теперь Софья?! Я не отличаюсь особой сентиментальностью, но при мысли о том, что до нее доберутся серые халаты, у меня противно заныло в груди. Я сама от себя такого не ожидала. Аллегра же сделала вид, что заснула. Она вс