Я прилепила листок на свою стену в рамку с подписью «Мой хранитель» и снова попросила:
– Покажи стены скрапбукеров в моем городе.
– Минуточку.
Некоторое время слышался натужный скрип и треск, словно кто-то с трудом вращал тяжелое мельничное колесо. Ох уж мне эти спецэффекты!
– Попробуйте, пожалуйста, позже. В данный момент кардбук подвергается попыткам несанкционированного проникновения, и поисковая система не работает в полную силу.
– Стены скрапбукеров, которые живут со мной в одном городе, – терпеливо повторила я.
Только на третий раз кардбук надо мной сжалился.
– Пожалуйста. – Над одним из коридоров повисла объемная синяя стрелка, склеенная из гладкого глянцевого картона.
Я быстро шла вдоль стен, сосредоточившись на портретах хранителей. Редко кто отличался оригинальностью. Словно листаешь глянцевый журнал вперемешку с комиксами – однотипные блондинки в вечерних платьях, элегантные мужчины в дорогих костюмах, крепкие спортивные парни, сказочные феи и супергерои. Мне даже стыдно стало за свое желание изобразить Кларка-Дэниела. Еще мне встретился веселый поросенок, красный чертик, человек-паук, мастер Йода, пингвин, лохматый домовенок с гармошкой и один краб с клешнями. Повезло же кому-то!
Есть, интересно, среди них хотя бы один настоящий портрет?
«Ой, ты посмотри, какая радостная парочка!» – Аллегра тянула меня к стене со свадьбой в стиле панк: невеста с выбритыми бровями и розовыми дредами, жених, щеголяющий фиолетовым ирокезом. «А сюда глянь! Просто праздник какой-то!» – С фотографии улыбались три розовощеких карапуза в бумажных колпачках, выполненных в скрап-технике. Моя радость пищала от удовольствия, разглядывая умильные собачьи и кошачьи морды, детские распашонки, картонные модельки домов, а в особый восторг ее почему-то привела стена, на который был изображен дурацкий хорек в шапочке для душа.
Аллегра увлекала меня за собой, возле каждой следующей стены бурно выражала свои чувства, а потом с азартом выбирала новое направление.
Но я же ищу самое нерадостное существо на свете! Я решительно развернулась и устремилась в сторону, противоположную той, куда меня звала моя радость. Чем дальше я шла, тем сильнее она тянула меня обратно, не преминуя, однако, отмечать приятные ей моменты в стенах, мимо которых я проходила. «И зомби тоже умеют радоваться», – комментировала она стену в кровавых подтеках. «Нет, ты посмотри… Не находишь, что и в глубокой мюллонохолии есть свое тайное удовольствие?» – Это про стену с оптимистичным названием «В жизни нет ничего, кроме страданий». «И ругаться тоже можно с удовольствием», – говорила она про кучку устрашающих плакатов, которые подошли бы для митинга сердитых медведей, разбуженных посреди зимы.
В каждой стене, угрюмой, как ноябрьский рассвет в промзоне, и безнадежной, как последнее место в многокилометровой очереди, Аллегра находила свою радость, пусть даже самую крохотную. Я уже почти потеряла надежду найти в кардбуке того, кого искала, когда Аллегра вдруг завизжала:
– Ооооооой! Ох, не может быть! Ох, глазам не верю. Пойдем скорее отсюда! Пойдем!
Вот она! Стена без радости.
Я обернулась и увидела картинку – длинноволосый старик утопал в пене, лежа в белоснежной ванне на львиных лапах. «Мой хранитель – водяной» – гласила подпись под картинкой. Благородными чертами лица пожилой джентльмен напоминал волшебника Гэндальфа из «Властелина колец», а вовсе не знакомого по детским мультикам хитрого пухлощекого старичка, как я его себе представляла. Интересно, каким он был на самом деле? И как теперь выглядит открытка с ним – это композиция с ванной или голый старик?
Я оглядела стену снизу доверху, и меня посетило странное чувство. Такое бывает, когда в интернете случайно забредешь в блог умершего человека. Читаешь записи, смотришь фотографии, заглядываешь в профиль: чем он интересуется, с кем дружит и как зовут его любимую собачку. А потом открываешь верхнюю запись и видишь комментарии: соболезнуем, светлая память, пусть земля будет пухом. И сразу чувствуешь себя неуместно, словно с любопытством разглядываешь могилу чужого тебе человека.
– Пойдем, пойдем отсюда. Тут нельзя, тут нам нельзя. Тут мы испортимся, – бубнила Аллегра. – Тут мы опять что-нибудь потеряем, что-нибудь ценное, что-нибудь важное.
– Подожди, радость, – сказала я. – Дай мне подумать.
Стена принадлежала типичной «штамповщице». Большинство штамповщиц занимаются в основном простенькими поздравлялками, пользуясь готовыми шаблонами, скетчами и штампами, за что, собственно, и получили свое прозвище. Открытки у них выходят унылые и однообразные, как с конвейера, с незатейливыми растиражированными эффектами, например, получив такую карточку, именинница начинает считать, что нос у нее хоть и похож на картошку, но украшает ее профиль столь же загадочно и привлекательно, как улыбка – Мону Лизу. Хорошие мастера относятся к штамповщицам терпеливо-снисходительно, как профессора консерватории к самодеятельному оркестру «дворца дружбы между народом и культурой»: морщат лбы и хранят интеллигентное молчание. Организация Магрина такими не интересуется вовсе.
Хозяйка стены звала себя красивым иностранным именем – Эльвира. Может быть, это было и настоящее имя, в кардбуке не разберешь. И специализация у нее была довольно типичная – «сваха». Если бы не стала скрапбукером, то, наверное, писала бы книжки в духе «Как выйти замуж за мешок с деньгами» или проводила бы тренинги по эффективному укрощению мужчин. Кроме того, Эльвира давала платные уроки по скрапбукингу. Хороший v.s. скрапбукер редко берется преподавать, потому что, чем глубже ты погружаешься в это дело, тем больше понимаешь, что ни шиша ты в нем не соображаешь. Штамповщицы же, можно сказать, не успеют разучить на пианино три гаммы, как уже берутся учить других музыке.
С фотографии на меня смотрела длинноногая блондинка в мини-юбке и коротенькой шубке. Даже странно, что губы не накачаны до состояния «художник плохо нарисовал Дональда Дака». Эльвира стояла возле пальмы на фоне какого-то отеля, кокетливо выставив вперед ножку и демонстрируя убийственной высоты шпильку, широко улыбалась и держала в руках нехитрую, но красочную «завлекалку» – единственную открытку, выставленную на стене. Куда больше творческих усилий было приложено к замысловатому рисунку на длинных отточенных ногтях.
Девушка очень напоминала самую высокую и тощую из тех троих, кого я видела под своим окном, но полной уверенности у меня не было – непричесанную чучундру без макияжа, которая словно только что встала с постели, к тому же одетую в уродливую мешковину, трудно было сравнивать с модницей на фото. Стену украшали свадебные фотографии от клиенток – непременно с белыми лимузинами, женихами на ладони у невесты, брюльянтовыми кольцами, трехэтажными тортами и прочими изысками в том же духе, какими нынче трудно кого-то особо поразить.
Удивительно было другое – от ванны к фотографиям тянулись картонные трубы, покрытые облупленной краской, навевающие воспоминания об унылых советских больницах и общежитиях и совершенно не подходившие ко всему остальному.
От стены оторвался листок и с шорохом упал к моим ногам. Я подняла фото – оно выцвело, будто было отпечатано много лет назад. Обратная сторона пожелтела. Вслед за листком рухнул вниз кусок трубы, рассыпавшись в бумажную пыль.
– Пойдем же! Видишь, тут для нас не место. Мы тут испортимся и потеряемся, – настаивала Аллегра.
Я не могла уйти. Я пока не нашла ничего, что позволило бы мне добраться до этой девицы, – ни телефона, ни адреса электронной почты. И ящичек для раздачи визиток автора был совершенно пуст.
Я всматривалась в благородное лицо старика-водяного и гадала, насколько этот образ соответствует действительности. Надо же, ведь и хранителям не всегда везет с «клиентами»! А мне вот не повезло с хранителем. Не повезло… мне вдруг показалось, что коридор под ногами качнулся. Каждый раз, когда я вздыхала по поводу своего хранителя, видела перед собой… Нет, сейчас я ничего не видела! Дио мио, что со мной?! Я совершенно забыла, как выглядит мой хранитель. До него у меня был кто-то другой, но и его лица я тоже не помнила. Ни лица, ни характера, ни голоса. А был ли у меня вообще хранитель? Что я вообще тут делаю? Почему стою в синем коридоре перед стеной, с которой падают, одна за другой, старые фотографии?
– Посмотри сюда! Обернись, пожалуйста! – позвала меня Аллегра.
Я не хотела. В детских сказках герою ни за что нельзя было оборачиваться – это воспоминание мне услужливо подсунула память.
– Ты что-то искала. Помнишь? Посмотри! – Голос Аллегры звучал звонко, словно она объявляла номера на концерте.
«Помнишь»! Ха-ха, «помнишь»! Она издевается, моя радость. Я помню? Я помню! Я искала источник силы. Форму без форм, образ без существа, невидимое и неслышимое. А потом искала что-то еще, но оно уже ускользнуло. Разве это теперь важно?
– Хочешь посмотреть на радость?
– На радость? На тебя, Аллегра?
Она не отвечала.
– Где ты, Аллегра?
Я обернулась и увидела позади себя стену, а на ней – одну-единственную карточку, как поначалу мне показалось – совершенно чистую. Ослепительно-белая открытка сразу приковывала к себе внимание, словно сугроб свежевыпавшего снега посреди серого асфальта. Несмотря на синеватый цвет освещения, свойственный кардбуку, в карточке не отражалось ни малейшего оттенка синевы. Когда я подошла ближе и вгляделась в открытку, на ней проступили такие же белые, искрящиеся буквы, будто выточенные изо льда.
«Она никогда не перестает».
По воздуху рассыпалась звонкость. Пространство вокруг словно зазвенело, будто кто-то ударил в сотни колокольчиков, и все они разом отозвались одной высокой нотой. Я вспомнила! Я вспомнила Неужели: его вечное ласковое «Нгуся», его босые ноги с длинными пальцами, его пухлые щеки и голубые глаза. Я вспомнила Скраповика: его небритую физиономию, запах пота и потекший грим, дурацкую шляпу дикой расцветки и его слова, которые, как я думала раньше, навсегда отпечатались в моей памяти и которые я чуть не забыла: «Золотце мое, ты даришь радость».