Лия нажимает красную кнопку, и конвейер останавливается. Зверек трясет окровавленной лапкой и прыгает на одной ноге. Лия передвигает маленький бронзовый рычажок на панели рядом с нарисованным красным крестиком – и лапка у жертвы заживает на глазах. Виновник происшествия складывает передние лапки в умоляющем жесте и пятится назад. Лия не обращает на несчастную мордочку хорька никакого внимания и щелкает другим рычажком. Сверху со скрипом спускается клетка и появляется механическая рука, и спустя несколько секунд зверек болтается в клетке где-то под куполом, пытаясь просунуть мордочку сквозь прутья.
Я недоумеваю: к чему устраивать в визитке такой сложный спектакль? Картина душераздирающая, но ведь нет на самом деле никаких хорьков, окровавленных лапок и клеток, все это – одна сплошная иллюзия.
– Лидуся, конечно, скрапбукерша? – спрашиваю я, возвращаясь к теме разговора.
– И какая! Другой такой я не знаю. Ни одного заказа не брала ни разу. Увидит, кому чего не хватает, сделает открытку и подсунет незаметно. Никогда и ни от кого ни копейки денег за свою работу не получила. Угощают ее, конечно, и вкусненьким, и подарки дарят, но только от чистого сердца. И знаешь, что меня больше всего во всем этом удивляло?
– Слишком хорошо все, – говорю я, наблюдая, как один из хорьков тащит куда-то здоровенный болт. – Так не бывает.
– Да. Как ей удавалось в людях только самое светлое и хорошее проявлять, одному Меркабуру известно. Особые отношения у Лидуси с потоком. Святая скрапбукерша… была.
Я вздрагиваю и задаю вопрос, ответ на который боюсь услышать:
– А что с ней случилось?
– Она очень изменилась.
Я вздыхаю с таким заметным облегчением, что Лия удивленно вскидывает брови.
– По крайней мере она жива, – поясняю я.
– А что, кто-то умер?
Я мгновенно успеваю расстроиться. Я была уверена, что Лия знает о самоубийце. Быть такого не может, что она ничего не слышала об этом.
– Один молодой v.s. скрапбукер покончил с собой. Ему подсунули убийственную открытку, – говорю я.
– Вот как… Так вот почему ты говоришь об опасных открытках.
Лия некоторое время сидит молча, думает о чем-то. Потом она нажимает большую красную кнопку. Конвейер со скрипом останавливается, хорьки встают по стойке смирно на задних лапках. Точнее, пытаются стоять смирно. Один чешет себе живот, другой водит головой, пытаясь вернуть на место шапочку, которая сползла ему на глаз, третий ковыряет лапкой в полу. Они такие забавные, что я не могу удержаться от смеха.
Лия смотрит на меня неодобрительно, хмурится.
– Вольно, – говорит она, и хорьки мгновенно разбегаются в разные стороны.
Минуту спустя в помещении становится пусто и тихо. Только наверху в клетке суетится и шуршит зверек. Лия смотрит выразительно вверх, и клетка с хорьком растворяется в воздухе без всяких там рычажков и кнопок. Пар потихоньку исчезает, открывая воду в бассейне, такую же изумрудную, как ее очки.
– Так что случилось с Лидусей?
– Я тоже сразу задала себе этот вопрос, когда столкнулась у подъезда с участковым полицейским. Оказалось, у соседей украли детскую коляску. Будь это любой другой дом, я бы сказала: «Ну бывает», – но рядом с Лидусей?! Коляска всегда стояла на площадке, и никто раньше ее не трогал. Представь себе мое удивление, когда я вошла в квартиру Лидуси и обнаружила там эту самую коляску! Я поначалу решила, что Лидуся шутит, что она решила подарить соседям новую или еще что-то в этом роде. Но тут она такое принялась творить с этой коляской! Я глазам своим не могла поверить. Она изрезала кухонным ножом всю обивку, проткнула колеса. И еще приговаривала: «Понарожали тут, а нормальным людям пройти невозможно».
Лия вздыхает, я в нетерпении раскачиваюсь на своем пружинистом стуле и едва не теряю равновесие. Она неожиданно ловко хватает меня за руку, нажимает какую-то педальку внизу, пружина сжимается и превращается в обычную ножку барного стула.
– Поначалу я решила, что у нее нервный срыв, – продолжает рассказывать Лия. – Лидуся не всегда была образцовой домоправительницей. Это в последнее время мне казалось, что она нашла свое предназначение – домовой в масштабе многоквартирного дома. До того, как с ней случилась трагедия, Лидуся вела совсем другой образ жизни. Долгое время она работала коммерческим директором в одной очень солидной организации. Дни и ночи на работе, совещания, командировки, бюджеты, отчеты. Другой бы на ее месте взвыл, а она во всем этом жила как рыба в воде. Так любила работу, что даже к своим способностям v.s. скрапбукера всерьез не относилась и на переговорах с партнерами и представителями разных инстанций открытками не пользовалась, считала, что это было бы нечестно. Она и тогда принципиально денег не брала за открытки, все, что делала, – или по велению души, или по жизненной необходимости, когда уж совсем не обойтись было без скрапа. Зарабатывала хорошо – ни в чем себе не отказывала, одевалась с иголочки, ездила на дорогой машине, сыну купила отдельную квартиру, с мужем жили душа в душу. Пока однажды у этой организации не начались серьезные проблемы с законом. Что-то там то ли с укрытием от налогов, то ли с хищением государственного имущества. Директор сбежал за границу, а Лидусе пришлось выкручиваться. Ее арестовали и предъявили обвинения. Не знаю, что бы с ней стало, если бы она не была v.s. скрапбукером. Конечно, никто бы не разрешил передать ей в камеру ножницы, но Лидуся, похоже, предвидела такой расклад дел. У нее уже была готова открытка для судьи, оставалось только выяснить фамилию, узнать, чем он интересуется, и добавить зацепку. Этим уж мне пришлось заняться. А вот муж ее ничего не знал о скрапе. Она и мне запретила говорить ему об этом. Не хотела, чтобы он подумал, будто всей своей карьерой она обязана только v.s. скрапбукингу. По предъявленным обвинениям Лидусе грозило до десяти лет лишения свободы. Когда ее муж ехал на суд, он и предположить не мог, что в папке, которая ляжет на стол судьи, припрятана открытка, которая решит исход дела. Перенервничал, не справился с управлением – лобовая авария, без шансов… Лидуся узнала только после суда. Когда она призналась во всем сыну, он перестал с ней общаться и до сих пор не разговаривает – не может простить смерть отца. Потом были долгие месяцы депрессии, попытка уйти в Меркабур насовсем. Не знаю, что бы с ней стало, если бы не ее хранитель. Он сотворил с ней настоящее чудо.
Некоторое время мы обе молчим и думаем об одном и том же. Поток способен дарить людям удивительные вещи, а скрапбукерам – удивительные вдвойне. Я испытываю двойственные чувства – болезненное желание узнать, каким чудом Меркабур вернул ее к жизни, и страх перед тем, что пришлось бы для этого пережить.
Потом Лия продолжает:
– Лидуся никогда не рассказывала о том, что произошло тогда в альбоме, но в нее словно вдохнули новую жизнь. Она устроилась на работу в ЖЭУ, жила очень скромно, на зарплату, все свое время посвящала заботам о доме, который тут же начал преображаться. Сантехники с электриками появлялись по первому звонку, вежливые и трезвые, лифты никогда не ломались, а воду горячую отключали не больше чем на пару часов. Ни одна копейка у нее зря не пропадала, все шло на ремонт и улучшение домовой территории. Лидуся считала, что ей никто больше не нужен, потому что теперь в ее жизни есть цельность и законченность, каких не было прежде. «Когда ты в таких отношениях с Меркабуром, семья уже не имеет большого значения» – вот как она говорила.
– В таких отношениях? – переспрашиваю я. – Что это значит?
– Боюсь, что она ошибалась на этот счет, – вздыхает Лилиана.
Что бы там ни думала Лия, но на фразу про «отношения с Меркабуром» внутри что-то откликается, сладкое и тревожное, словно говорят о чем-то, что касается лично меня, но что от меня пока скрывают. Это немного пугает, будто ты деревенская девушка на выданье, и тебе уже определили жениха, но ты его еще ни разу не видела.
– Не знаю, пыталась ли она наладить отношения с сыном, – продолжает Лилиана. – Лидуся никогда об этом не рассказывала. Она очень любила соседского малыша, того самого, у которого украла коляску, часто присматривала за ним, пока родителей не было дома. И тут вдруг такие дела!
– Конечно, ты первым делом спросила ее про альбом? – не могу я удержаться и перебиваю Лию.
– Нет, – качает она головой. – Я вообще не стала с ней разговаривать, как увидела все это безобразие, так и ушла оттуда без оглядки.
– Почему? – удивляюсь я.
– Побудешь с мое скрапбукером, поймешь.
Я сразу решаю, что она старше, чем кажется на первый взгляд. Лия долго смотрит на изумрудную воду, потом говорит:
– Лидуся была моей лучшей подругой.
– И ты не захотела ей помочь?
– Я не могла. Не сразу… – Она отворачивается, хотя я все равно не вижу ее глаз за зелеными стеклами очков. – Надо было подождать, пока Серафим сделает одну вещь, а он такой медлительный!
Я мотаю себе на ус, что надо бы расспросить про этого Серафима. Лия продолжает:
– Я узнавала новости через клиентку ателье, которая жила в том же доме. Неприятности сыпались на дом одна за другой. Изобретательные, скажу я тебе, неприятности. Один жилец по пьяни раскурочил перила на лестничной клетке. Оторвал поручень и сплел из железных прутьев натуральные косички. Можешь себе представить? К ним даже телевидение приезжало снимать это изощренное хулиганство. Когда протрезвел, не мог даже одного прута отогнуть. Другой мужик изувечил новую соседскую машину: сверху донизу покрыл толстым слоем монтажной пены. И подписал еще: «Не селедка, но под шубой». Через некоторое время в одной из квартир оставили ребенка на десять минут без присмотра, и тот выпал из окна. Двухлетний малыш умудрился пододвинуть стул, взобраться на подоконник, скинуть цветочные горшки, открыть окно и выбраться наружу. Слава богу, второй этаж, мягкий газон… Отделался ушибами и ссадинами. Дня не проходило, чтобы в дом не наведывался участковый. Первый этаж разгромили весь. На диване кто-то вырезал ножом целую картину, очень неприличную, но на удивление неплохую с художественной точки зрения. На полу каждый день кто-то выкладывал скверные слова из осколков бутылок, зонтики и библиотеку разворовали, у шкафа оторвали дверцы, клумбы р