ым, светлое – темным, радостное – кошмарным.
Я слишком много чувствую! Уж лучше бы я была толстокожей, как Инга, или хотя бы хладнокровной, как лягушка. Постойте-ка, но я же не лягушка и обычно все так близко принимаю к сердцу, почему же тогда у меня не вызывает ни капли отвращения то, в чем сейчас призналась Лилиана? Это может означать только одно.
– Лия, ты ведь мне сейчас говоришь неправду?
Лилиана усмехается:
– От тебя ничего не скроешь! Жаль, что я не встретила тебя раньше.
– Но почему, Лия?! – Я вскакиваю со стула. – Зачем?
– Как тебе объяснить? Я и вру, и не вру одновременно. Это было ложное воспоминание, фальсификация, подделка. Идеальная иллюзия памяти, – усмехается она. – К счастью, у меня было доказательство, которому я могла верить безоговорочно, – Кодекс скрапбукера, в котором говорится, что Меркабур не позволил бы мне сделать такую открытку безнаказанно. Но если бы ты знала, сколько бессонных ночей понадобилось, чтобы убедиться, что я никогда не хотела ничего подобного, чтобы поверить в это окончательно и бесповоротно. Тогда, в комнате Лидуси, мне казалось, что этот кошмар никогда не закончится, что это мой личный, персональный ад, и отныне мне суждено пребывать в нем вечно.
Лилиана опускает голову, ее спина становится сутулой. На моих глазах вода в бассейне убывает – поток утекает, испаряется в никуда. Смотреть на это страшно, как на человека, истекающего кровью на твоих глазах. Есть только один способ вернуть поток обратно.
– Рассказывай, – говорю я тем самым скрапбукерским тоном, который сама ненавижу.
Лия вздрагивает, словно забыла о моем присутствии, но ее голос звучит теперь громче:
– Лидуся достала из кармана такую же штуковину, как была у нее на шее, и спросила меня о чем-то. Но я ее не слышала, не разобрала слов. Потому что в этот момент увидела в зеркале свое отражение, увидела сквозь очки. И меня как по голове стукнули – ведь это же не я! Это какая-то другая, не знакомая мне молодая девушка из далекого прошлого, очень несчастная. Она – будто героиня старого фильма, который я когда-то смотрела. И все эти чувства – зависть, вина – не мои! Я давно все это пережила, прожила, простила себя. И самое главное – воспоминания тоже не мои. Я даже не знаю, чьи они и откуда взялись!
Поверхность воды, которая плещется на дне бассейна, играет цветными бликами. Кажется, что они складываются в картинку, как на экране, но стоит только попытаться разглядеть ее, как вода снова приобретает спокойный и ровный изумрудный цвет.
– Тебя спасли очки, – говорю я.
– Я знаю, – кивает Лия. – Спасибо Серафиму. Но от чего они меня спасли?! Вот чего я не могу понять! Ты знаешь, я опять сбежала. Я попыталась вырвать у Лидуси открытку, но у меня не получилось. Лидуся такая хрупкая, у нее ручки – как соломинки, но она оказалась удивительно сильной. А этот ее смех… первый раз после того случая с коляской я слышала, как она смеется. Странно, но отчасти это напоминало ее прежний заразительный смех, однако он был искаженным, словно его записали на пленку и обработали. Тогда я порвала ее, свою открытку. Никогда раньше такого не делала, но в тот момент почему-то была уверена, что ни в коем случае нельзя оставлять карточку у нее. Она все смеялась и смеялась, а клочки моей открытки летели на пол – яркие, похожие на перья, словно я ощипывала попугая. Теперь эта карточка, моя лучшая работа, есть только здесь, в моей визитке. Точнее, ее бледная тень…
Она грустно усмехается:
– Снова пришла – и снова сбежала. Хороша подруга!
В моей голове становится тесно от мыслей. Значит, вот так это происходит. Скрапбукер заражается Тварью и начинает распространять ее вокруг себя – подселяет и в свои открытки, и в чужие. Правда, непонятно, каким именно образом. И что хуже всего – Тварь действует на всех, кто видит эти открытки.
– Считай, что Лидуся больна, что она заразилась опасным вирусом, – говорю я. – Вроде как гриппом. Бывают такие болезни, когда человек начинает бредить…
– Ну ладно, положим, Лидуся заболела, хотя я очень сомневаюсь, – размышляет вслух Лилиана. – Но я-то здорова! Или хочешь сказать, что и я тоже заразилась этой штукой?
– Почему ты так решила? – спрашиваю я.
– Из-за работы. – Она щелкает тумблером, и столик с коллекцией открыток прячется в полу.
Я решаюсь задать вопрос, который меня мучает с самой первой минуты, как я попала в ее визитку.
– Лия, ателье «Депрессивный хорек» – это ведь на самом деле никакое не ателье. Чем ты занимаешься?
– Думаешь, не ателье? – хитро улыбается она.
Я показываю рукой на бассейн и конвейерную ленту.
– Ну если это – ателье, то я живу в космической ракете.
– Одному Меркабуру известно – может, и живешь. – Она пожимает плечами и снова улыбается.
– И все-таки?
– Специализация у меня редкая и сложная, – говорит Лия. – Скажешь, у всех такая? Поверь, я балансирую на грани больше, чем любой другой v.s. скрапбукер.
На грани? Поначалу я предполагала, что Лилиана делает вдохновлялки и рекламные карточки для модельеров и магазинов модной одежды или что-то вроде того. Теперь я просто в догадках теряюсь по поводу ее истинного занятия.
– У меня и клиенты необычные. И это притом, что я их очень тщательно отбираю. Хотя мои заказчики старательно прячут меня от конкурентов, но знают обо мне многие. Меркабур такая штука – шила в мешке не утаишь, открытку от получателя не спрячешь. Каждый мой новый заказ отличается от предыдущего, как дама с картины Рубенса от портрета работы Пикассо, и для каждого клиента я делаю чуточку больше, чем он хочет. Тонкая работа. Скажешь, у всех тонкая? А у меня – особенная. Ни один из моих клиентов не обходится одной открыткой. У меня обычно бывает в каждом заказе не меньше десятка, а иногда и несколько десятков карточек. Настоящий конвейер, – смеется она. – Можно сказать, одна из особенностей моей специализации.
Лилиана рассказывает о своей работе – и вода в бассейне прибывает, снова обретая неповторимые оттенки цвета морской волны. Я невольно улыбаюсь – мы обе с ней любим Меркабур, и обе сейчас это чувствуем, несмотря на то что обсуждаем не самые приятные события.
– Чем ты все-таки занимаешься, Лия?
– Превращаю бутафорское в настоящее, пустое делаю полным, из фальшивого извлекаю искреннее, символическое и поддельное подменяю на всамделишное и взаправдашнее, хотя клиенты мои думают, что я все делаю наоборот.
Я не знаю, что на это ответить. Если скажу, что не догадалась, то признаю себя дурочкой. Остается только промолчать и сделать вид, что я все поняла.
– Я, конечно, слежу за успехом своих работ, – говорит Лилиана, – как большинство скраперов. Отмечаю, где надо что-то в следующий раз сделать по-другому, но чаще просто получаю удовольствие. Для последнего заказа мне понадобилось сделать тринадцать открыток. Счастливое число, между прочим. Задача была, как всегда, непростая, хотя и отчасти знакомая, и я неплохо с ней справилась. По крайней мере так мне казалось.
Она замолкает и смахивает с барной стойки невидимую пыль. Я смотрю, как изумрудный сироп густеет и перестает отражать свет, и понимаю, что сейчас Лия вспоминает свои открытки. Она вздыхает и продолжает:
– История с Лидусей застала меня в самый разгар работы. Обычно я стараюсь не прерываться и ни на что не отвлекаться во время работы над заказом, но тут я поняла, что не смогу успокоиться и войти в рабочий ритм, пока не сделаю открытку для Лидуси. И она совершенно выбила меня из колеи.
– Заказ не удался? – осторожно спрашиваю я.
Лилиана нарочито ровным и отстраненным тоном отвечает:
– Я присутствовала на… – Она обрывает себя на полуслове и поправляется: – В общем, я побывала на одном из мероприятий, где можно было проверить качество моей работы. Сначала все шло так, как и было запланировано, а потом мне внезапно стало дурно. Как-то затошнило, и пошла по телу такая, знаешь, ломка, будто укачало в автобусе на горной дороге. Я даже в один момент решила, что подцепила какой-то желудочный грипп.
– Заразу, – бормочу я тихо. Но Лилиана не обращает внимания, она погрузилась в воспоминания и продолжает рассказывать:
– Потом, когда я поняла, что все дело в потоке, ужасно на себя разозлилась. Начала вглядываться с жадностью в людей, пыталась понять, что сделала не так. Может быть, лица были чуть мрачноваты, но общее настроение очень напоминало то, что я вкладывала в открытки. И тут как подступил комок к горлу – хоть из зала выбегай, уже неважно стало, что там происходит. Потом я догадалась очки надеть. Вот когда мне стало по-настоящему дурно! В этих очках поток видится совсем по-другому. И, скажу тебе, завораживающее я увидела зрелище. Обычно такой четкий, ясный, осязаемый – как горный ручей, в котором виден каждый камешек на дне, – на сей раз он привел меня в ужас.
Я слушаю с любопытством. Это ведь очень интимная вещь – как именно v.s. скрапбукер видит поток, все равно что о своих сексуальных ощущениях рассказывать. Не каждый готов поделиться этим.
– Ты можешь представить себе реку, которая ведет себя вопреки всем законам физики? – В голосе Лилианы слышится неподдельное изумление. – Течение то вдруг замедляется, то ускоряется, волны накатывают ему навстречу, а параллельно стремительному потоку струится неспешный ручей. Что это за вода, которая выбирает на своем пути камни вместо ложбин, отчего рябь по ней расходится уродливыми геометрическими фигурами, каракулями, будто ее рисует на бумаге маленький ребенок?
– Парадоксальная геометрия, – повторяю я шепотом, вспоминая открытку самоубийцы.
– Это было дикое и неприятное зрелище, – продолжает Лия. – Мне захотелось прогнать всех, кто там был, остановить это. Но я не успела ничего сделать. Или не смогла… Не знаю. А потом началось такое, о чем я даже не хочу вспоминать. Могу только сказать, что люди, которые в последний раз дрались разве что в школе на переменках, начали всерьез бить друг другу морды. Моя клиентка плакала в уголке и пила валерьянку. Первым моим порывом было найти все свои открытки и проверить, что с ними не так. Я бы так и сделала, если бы не Серафим. Когда он вручал мне эти очки, то сказал: «Не поддавайся на провокации. Уж кто-кто, а ты-то должна их заметить сразу». И я подумала: а что, если все, что сейчас происходит, – как раз та самая провокация, специально для меня, и никакого отношения не имеет к заказчику? Возможно, это было несколько самонадеянно с моей стороны – так думать, но на всякий случай я просто развернулась и ушла. – Лия замолкает ненадолго, потом добавляет: – Ничего подобного не случалось ни разу за все время моей работы, а это не один десяток лет. Клиентка позвонила на следующий день. Она не верила, что мои открытки стали причиной этого безобразия, просила приехать и помочь. Я отказалась под каким-то предлогом, хоть и сама считаю так же. А еще решила не брать никаких заказов, пока не разберусь, где тут собака порылась.