– Верить в себя никому не запрещается, – говорит Лия. – Я тебе покажу кое-что.
Она нажимает большую кнопку, похожую на кнопку лифта, которая светится изнутри зеленым. Кнопка гаснет, как будто воображаемый лифт освободился.
– Отдаю тебе на время бассейн.
– Спасибо, – машинально отвечаю я.
Хотя чего мне благодарить Лию, если я ее ни о чем подобном не просила?! Просто среагировала на слово «отдаю». А вообще-то меня такое доверие скорее смущает. Я вспоминаю Эльзу и добавляю:
– Но ты так лучше не делай.
– Почему? – Она вскидывает брови.
– Я имею в виду, никому больше не давай ничего менять в твоей визитке.
– А, это… – Лия смеется. – Не учи ученого! Я знаю, что делаю. Так, теперь представь, что ты делаешь открытку.
– Какую открытку? Для чего?
– Ни для чего! – восклицает Лия. – В этом весь смысл! Не ставь никакой цели. Просто открытка.
Я засовываю руку в карман и нахожу там фонарик. Щелкаю выключателем, луч касается зеленоватой глади. Сначала над водой появляется пар, как тогда, когда были запущены конвейеры. Потом он собирается в легкие пушистые облака изумрудного оттенка. Некоторое время они весело толкутся над бассейном, а потом проливаются дождем, и над бассейном вырастает маленькая радуга. Под куполом рождается теплый весенний ветер, ласкает меня по щекам, играет волосами.
Это не я делаю, я просто чувствую поток, который плещется в бассейне, считываю его настроение и пропускаю через свой фонарик. А он почему-то радуется, хотя чему тут радоваться – совершенно непонятно. Все остальное – облака, ветер, радуга – появляется само собой. По груди у меня разливается тепло, словно где-то там, в районе сердца, пришли в движение невидимые силы. Это ощущение – до боли родное, будто после долгого перерыва возвращаешься домой, где тебя любят и очень ждут, – но оно настолько сильное, что пугает меня.
Лилиана завороженно смотрит на развернувшуюся картину, потом поворачивается ко мне и говорит:
– Видишь? В тебе есть то, чего нет во мне. В твоей специализации.
Не понимаю, о чем говорит Лия, но чувствую, что она права. Я опять думаю о самоубийце. Неспроста же появилось чувство, что я должна была заметить его раньше.
– Лия, о чем ты говоришь? Если ты знаешь о моей специализации то, что неизвестно мне, расскажи, пожалуйста.
Я хватаю ее за руку, чтобы на этот раз она не отвертелась. Очки мешают мне заглянуть ей в глаза.
– Прости, я не могу тебе сказать. – Она гладит меня по руке, в ее голосе звучит тепло.
– Но почему?!
– Меркабур запрещает. Ты должна узнать сама.
Лилиана высвобождает руку, нажимает кнопку, которая загорается зеленым, и радуга над бассейном исчезает.
– Что значит «Меркабур запрещает»? – настаиваю я. – Как это? Я не понимаю.
– Тебе еще многое предстоит понять. Я даже немного завидую тебе. Все это так интересно.
– По-моему, ты надо мной просто издеваешься, – бурчу я себе под нос.
Лилиана не слышит, она вздыхает:
– Моя открытка не могла помочь Лидусе. Но твоя – сможет. Скорее всего, не прямо сейчас, но однажды – сможет.
– Лия, пожалуйста, не надо на меня надеяться. Я не могу тебе ничего обещать, – прошу я.
– Не обещай. Тебе и не нужно. Просто дай мне слово, что мы встретимся в реале в самое ближайшее время! Мне нужно кое-что тебе отдать.
Я записываю адрес, и мы договариваемся о времени и месте встречи. Обе чувствуем, что провели в Меркабуре слишком много времени, поэтому быстро прощаемся, чтобы вскоре опять увидеться. Перед тем как уйти, Лия щелкает рычажком, конвейерная лента запускается, и отовсюду появляются хорьки в белых шапочках. Вот они уже стоят перед конвейером, их шустрые лапки вовсю работают, а над бассейном поднимается густой пар.
– Лия, зачем все это? – В последний момент я не могу сдержать любопытства. – Хорьки, этот завод, несчастные случаи?
– Это картинка для клиентов. Здорово, правда? – Я впервые за все время, проведенное в визитке, вижу на ее лице хулиганскую улыбку. – Они думают, что у меня тут все по-серьезному. Не какое-нибудь там кустарное производство, а настоящая фабрика – коллектив работников, дисциплина, контроль качества, система мотивации и медицинская помощь по высшему разряду в качестве соцобеспечения. Все как полагается.
– Лия, но это же глупости! V.s. скрапбукинг – это же творчество, искусство. Какое отношение к нему имеет фабрика?
– Я же тебе говорю: у меня необычные клиенты. Из тех, что в телевизоре часто светятся. У них с искусством особенные отношения, – усмехается она.
– Ах, вот что у тебя шито белыми нитками, – смеюсь я.
– Ну не только это, – хитро улыбается она.
– Ты бы еще Доску почета для хорьков нарисовала.
– Отличная идея, когда-нибудь так и сделаю.
Под густым паром я не вижу, как реагирует на мое предложение бассейн, но чувствую, что изумрудный сироп снова пришел в движение.
– А почему хорек «депрессивный»? – спрашиваю я, когда пространство уже плывет перед глазами.
– Потому что мало стежков, – доносится до меня странный ответ, и я возвращаюсь в свою комнату.
Еще час у меня кружится голова, и мне повсюду мерещатся хитрые мордочки хорьков. Я сокрушаюсь, что забыла расспросить Лию, кто такой Серафим. Снова и снова прокручиваю в голове историю Лидуси. Раздумываю, не поэкспериментировать ли снова с альбомом, но мне больше нельзя сегодня в Меркабур, несколько часов в двух визитках – это уже слишком. Я с трудом коротаю время до назначенного часа и к пяти бегу в кафе, где мы договорились встретиться с Лилианой.
Большинство скрапбукеров в реальном мире выглядят практически так же, как и в Меркабуре. Лия – не исключение, разве что морщинки на ее лице более заметны. Конечно, одета она по-другому – на ней стильный брючный костюм, который отлично сидит на ее далеко не стандартной фигуре. Работа клиентки-хозяйки настоящего ателье? Или туда тоже вшита карточка? Нет, я бы сразу заметила. Лилиану легко узнать по роскошной копне волос – рекламщики шампуней должны стоять за ней в очереди. Даже в помещении она не снимает свои защитные очки. Тут, в реальном мире, они выглядят проще – это два кругляшка с зелеными линзами в тоненькой бронзовой оправе. Такие очки ей не идут, они скорее подошли бы какому-нибудь рэперу, но в некоторых случаях вопрос о красоте не стоит.
Я сажусь за столик, мы заказываем кофе. Рестораны и кафе я не люблю даже больше, чем автобусы. Всего тут слишком много, много до боли: у влюбленных парочек – надежд и ожиданий, у деловых партнеров – пыли в глаза и откровенного вранья, не говоря уже о всплесках гнева или обиды, которым многие дают волю по вечерам. Винегрет из эмоций, от которого меня всегда подташнивает.
Лия то постукивает пальцами по столу, то крутит в руках ложечку. Мне тоже как-то неуютно. То чувство доверия, которое сразу возникло между нами в Меркабуре, почему-то не ощущается здесь, в реальном мире. Несколько часов назад в визитке она была для меня близкой подругой, а сейчас передо мной сидит чужая женщина гораздо старше меня. Резкий запах ее духов раздражает, зубы немного испачканы яркой помадой, край шелкового шарфика немного пожеван – наверное, ему приходилось застревать в молнии. Все эти мелочи создают впечатление неряшливости.
Некоторое время я молча пью кофе. Лия к своей чашке даже не притрагивается. Мне кажется, что она прячет под очками внимательный, изучающий взгляд. Я ерзаю на стуле, как ученица в кабинете завуча. Наконец, она на что-то решается и мигом успокаивается. Лилиана снимает очки и протягивает их мне.
– Софья, ты должна взять их.
– Нет, что ты! Я не могу.
Стоит мне взглянуть в ее глаза цвета теплой осени, как чувство близости возникает снова. Запах духов исчезает из восприятия, словно его и не было.
– Можешь, – она пододвигает ко мне очки.
Дужки еще хранят тепло ее тела.
– А как же ты?
– Серафим для меня еще сделает. И потом… он хочет, чтобы было так.
– Серафим?
– Нет. – Она качает головой. – Меркабур. Ты принадлежишь ему.
Ее слова откликаются в глубине живота знакомым предвкушением, мучительным и сладким. Я ей не верю – потому что как может человек принадлежать Меркабуру? – и одновременно верю, потому что так откликаются мои чувства. Должно быть, все это отражается на моем лице, потому что Лия спрашивает:
– Тебе никто об этом раньше не говорил?
Я молчу. Вспоминаю голос Эльзы: «Ты не принадлежишь себе». Неужели эта малявка и вправду знает обо мне больше, чем я сама? Но Лилиане я верю, и ее слова меня пугают.
– Лия… если то, что ты говоришь, – правда, то я боюсь. Ведь я даже толком не понимаю, что такое Меркабур! А ты говоришь, что я ему принадлежу… У меня такое чувство, что меня продали в рабство турецкому султану.
– Хорошая моя девочка. – Она улыбается и треплет меня по щеке. – Мало кто из нас сам распоряжается своей судьбой. Все мы, скрапбукеры, в той или иной степени принадлежим Меркабуру. И поверь мне, если и есть в мире что-то, абсолютно противоположное по своей природе рабству, то это – оно самое.
– Я все равно боюсь, – говорю я.
Мне хочется, чтобы на Лилиане была жилетка, только для того, чтобы можно было в нее уткнуться.
– На этот случай я тебе кое-что принесла. – Она протягивает мне пакет.
Я заглядываю внутрь. Там что-то пушистое и колючее, в серую клетку. Да Лия просто мысли мои читает!
– Это плед. Будет совсем тоскливо или страшно – просто завернись в него и посиди.
В пледе явственно чувствуется поток.
– Туда тоже вшита карточка? – любопытствую я.
– Нет, просто сделано под хорошей вдохновлялкой.
– Спасибо, – благодарю я от души, мне уже становится легче.
– Софья… – Лилиана делает паузу, потом продолжает: – Софья, обещай мне, что, если все сложится как надо, ты поможешь Лидусе.
– Я постараюсь.
Ага, значит, тете Шуре я обещала вернуть ножницы, а Лилиане – ее подругу. Отлично! Кого еще мне спасти? Эй, кто желает встать в очередь? И тут я вспоминаю о важном.