К нашей странной группке между тем спешили несколько контролеров. Толстая фея подавала мне какие-то знаки и беззвучно что-то говорила, выразительно складывая губы, как сурдопереводчик. Я вопросительно приподняла брови, тогда она сложила руки рупором и закричала:
– Пойдемте, скорее!
Я наклонилась и подобрала карточки с птицами. Мне безумно хотелось порвать их в клочья, но куда полезнее будет разобраться, как они работают. Скрепя сердце, я сунула открытки в сумку и скомандовала Сергею:
– Тащи их за мной!
– Как скажешь, хозяйка.
Вслед за феей в очках мы бросились за кулисы – сначала я, несколько пошатываясь после возвращения с Того Света, потом мой Терминатор с брыкающимися девицами под мышками. Мы проследовали вдоль каких-то декораций, мимо взволнованных жрецов в подтекшем гриме, потом спустились по черной лестнице, пока, наконец, фея не распахнула перед нами неприметную дверь с табличкой «Техническая комната». Я втолкнула всю компанию внутрь, и только потом она включила свет. Лампочка освещала комнату слабо, но внутри оказалось довольно просторно. Вдоль стен стояли стеллажи с ячейками и какие-то шкафчики, в углу расположился хозяйственный арсенал уборщиц. Этим в халатах тут самое место. Хотя нынче, пожалуй, и уборщицы лучше одеваются – все больше в синее да зеленое, почти как врачи. Снаружи доносился шум – недовольные зрители расходились по домам.
Сергей запер дверь, а потом привалился к ней спиной. Девицы вжались в стену и смотрели на меня исподлобья. Толстая фея тяжело дышала, держась за бока.
– Простите, вы не могли бы отдать мне программку? Это очень ценный экземпляр, – попросила она, едва отдышавшись.
Голос у девушки был тонкий, почти детский, каждое слово она подкрепляла выразительным жестом и заметно картавила. Такими голосами не поют, или я ничего не понимаю в опере.
– Извините, а кто вы? – Я протянула ей программку. – То есть спасибо вам большое, но все-таки, кто вы?
– О, я самый главный человек в опере. – Улыбнулась фея и вытерла вспотевший лоб кружевным платком. – Только я знаю, какое сегодня настроение у всех и каждого в театре, перепил ли сегодня кофе дирижер и хорошо ли спал после обеда ведущий тенор. Не успеет начаться спектакль, а я уже чувствую, будет ли все хорошо или надо быть настороже.
Кристофоро Коломбо, я, наверное, все-таки застряла в Меркабуре, и все это, начиная с того момента, как я обнаружила себя в кресле в квартире Аркадия, происходит не в реальности, а на Том Свете. Пора брать ситуацию под контроль.
– Милая девушка. – Я заметила за собой учительский тон, как в аудитории, и попыталась перейти на другой, более дружелюбный: – Честное слово, я жутко вам благодарна, вы меня просто спасли, но, может быть, скажете мне простым человеческим языком, кто вы и почему решили мне помочь?
Девицы в своем углу хихикнули, и я метнула в них взгляд, которым обычно излечиваю злобных бабок от синдрома вахтера.
– Сссс… – сказала фея и округлила глаза, которые и без того казались огромными за толстыми стеклами.
Двое в халатах хихикнули снова. Дио мио, бедная моя голова!
– Что значит «ссссс»? – переспросила я.
– Ой, извините, пожалуйста, это профессиональное, – сказала девушка. – Я суфлер.
– Суфлер?! В опере?
– Конечно! А как вы думали? Кто-то же должен подсказывать певцам забытый текст, поддерживать ритм – замедлять, ускорять, перестраивать интонации.
– Ммм, – только и нашлась что сказать я.
– Эти трое чуть с ума не свели нашего штатного v.s. скрапбукера. – Она опять сделала большие глаза и покрутила пальцем у виска. – И сегодняшнее безобразие, я уверена, – это их рук дело. Надо же так испортить последний спектакль сезона! Только я не поняла, как они это все устроили, а главное зачем.
– Куда уж тебе, – протянула девица, похожая на Эльвиру.
– Все равно ты от нас никуда не денешься, – хмыкнула вторая, следя за моей новой знакомой с нездоровой жадностью во взгляде, как смотрит гаишник на машину, только что пересекшую двойную сплошную полосу.
– Ты и есть тот самый штатный скрапбукер? – уточнила я.
Когда командуешь личным терминатором, внутри тебя что-то меняется, что позволяет очень легко переходить с незнакомыми людьми на «ты».
– Ну да, – кивнула фея и опустила глаза. – Ну не совсем штатный, конечно, такой должности в штате нет, но я себя считаю…
– Это можно пропустить, – оборвала ее я, наплевав на вежливость. – Так что там эти трое?
– Они подошли сегодня перед спектаклем и сказали, что принесли мне подарок к закрытию сезона. Я так обрадовалась – хоть кто-то понимает, какую неоценимую работу я выполняю в театре! Они достали три открытки – до чего мерзкие, ужас просто, хуже только ария герцога[14] в исполнении пьяного сантехника – я уж и не знала, как их отблагодарить за такой подарок. А у меня, знаете, такая привычка есть: когда хочу ругнуться, но это вроде как неуместно, я пою себе под нос вот это самое: «Сатана там правит бал, там правит бал».
Тут она расстаралась и выдала громкость, весьма далекую от «себе под нос». Слух у суфлерши был отменный, но голос и это грассирующее «р»… я с трудом сдержала желание заткнуть уши, девицы в углу дружно заржали, и только Терминатор сохранил невозмутимое выражение лица.
– И вдруг слышу – поет кто-то, будто совсем рядом, – продолжала суфлерша, не обращая внимания. – На мелодию телефона не похоже. Огляделась по сторонам, вроде никто больше внимания не обращает. И тут до меня дошло, что голос – из программки. Открыла сумочку – точно, оттуда. Контр-тенор, три с половиной октавы, и до того прекрасный, до того безупречный, словно и неземной вовсе. Таких голосов в нашем театре нет. Взяла я в руки программку и провалилась… ну вы понимаете куда. А когда вернулась, эти трое спросили у меня что-то странное. Не помню что, но что-то совершенно ко мне не относящееся, чего никогда со мной не было. Ну как если бы поинтересовались, когда я последний раз прыгала в тыл врага с парашютом… Я им ответила все, что я думаю по этому поводу, – они и ушли.
Я с завистью посмотрела на листок у нее в руках. Мне бы тоже не помешало что-то вроде, для защиты от этих тварей и их дохлых птичек.
– Я эту программку недавно нашла в нашем театральном музее, – пояснила фея. – Она буквально выпала с полки мне прямо в руки. Я сразу почувствовала, что вещица непростая, но никак не могла понять, в чем тут дело. Просто необъяснимость какая-то! Все носила с собой, ждала чего-то, сама не знаю чего. И вот дождалась – все-таки узнала, как она работает!
– И как? – Я не скрывала интереса, во мне уже зрело намерение присвоить эту открытку любыми правдами и неправдами.
– Есть два условия и один побочный эффект. Условия такие: нужно находиться в зрительном зале и петь вслух куплеты Мефистофеля. А потом наступает один эффект… дело в том, что этот неземной голос так заразительно поет, что к нему просто нельзя не присоединиться.
«В таком случае, или эта открытка, или я! – возмутилась Аллегра. – Я не могу приносить людям такую антирадость!» Я поспешила успокоить ее. Не очень-то мне и нужна была эта карточка, если она работает только в театральном зале. Но, по крайней мере, буду знать, что, если весь город заполонят чучундры в серых халатах, можно будет отсидеться в любимой опере, сжимая в руках эту открытку, как последнюю гранату, и доставляя чучундрам истинную антирадость своим пением.
– А почему вы решили отдать эту открытку мне? – полюбопытствовала я.
– Так само вышло! – Суфлерша пожала плечами. – Сегодня только собралась уходить после спектакля и вдруг вижу: опять эти трое со своими картинками и вы, и у вас такое лицо нехорошее, как у солиста, который посреди арии поперхнулся. Ну я и сунула вам в руки программку, даже подумать ничего не успела, она будто сама попросилась… Вы же знаете, как это бывает.
Софья бы тут нашлась что ответить. У нее наверняка тоже «это» бывает, а у меня обычно ничего и никуда само не просится, разве что ноги – в новые туфли с витрины магазина.
– А что, собственно говоря, происходит? – спросила толстая фея взволнованным шепотом и скосила глаза в сторону девиц. – Кто они? Чего они в костюмы мышей оделись? Прямо как у нас в последней постановке «Щелкунчика».
– А ты зачем очкастым попугаем вырядилась? – подала голос девица с косичкой.
– Таких жирных попугаев не бывает, – заметила вторая и хихикнула.
– Так… – Фея схватила швабру и взяла ее наперевес, как копье. – Я не только суфлер, я еще умею украшать лица без грима. Кто первый хочет попробовать?
Девицы вжались в угол и попытались прикрыться пустым ведром. Я аж попятилась. До чего уверенная в себе дама! Даже мне до нее далеко. Аллегра застонала от восторга и вкрадчиво предложила: «Давай она будет нашим Санчо Пансой?» Я схватилась за голову. Ну уж нет! Довольно с меня Аркадия и Неужели.
– Тебя как зовут? – Я повернулась к суфлерше.
– Мойра, – пропищала она.
Ну и имечко! Родители над ней подшутили. «Отличное имя, – вмешалась Аллегра. – Гораздо лучше, чем Даздраперма или Тракторина, например».
– Мойра, помнишь тенора, который исполнял в начале прошлого сезона все ведущие партии? С таким козлиным блеющим голоском?
– А то! Как будто ему на одно место наступили, а пока он орет, хлопают по спине. До сих пор, как вспомню, так вздрогну. Это же племянник любовницы бывшего директора. Худшие дни в жизни нашего театра! Ему никакая открытка не помогла бы.
Тут я испытала приступ симпатии к толстой фее, потому что мало кто с таким пониманием разделяет мои оперные терзания.
– Так вот, Мойра, я понятия не имею, зачем они нарядились мышами, но точно знаю, что, если они доберутся до всех городских скрапбукеров, никого лучше этого тенора мы в нашем театре больше не услышим. Через некоторое время он будет казаться тебе Паваротти и Доминго в одном лице.
Я вдохновенно врала, даже не подозревая о том, как недалека была в тот момент от истины.