В груди у меня разливается приятное, упругое тепло, словно я проглотила оранжевый шар, который видела в одной из записок с пожеланиями. Шар наполняет меня изнутри солнечным теплом, и я готова прыгать от радости вместе с ним! Пока Эльза уходит, и я закрываю за ней дверь, снова и снова повторяю себе, что сцена с Эмилем и вправду была всего лишь фальшивкой, иллюзией. Это на самом деле был не мой Магрин. Не он обвинял меня – я сама себя обвиняла.
Возвращаюсь в комнату, открываю конверт и достаю приглашение от Серафима.
Это плотная карточка в бежево-коричневых оттенках. Центром композиции служит картинка с чашкой и чайником такого цвета, будто их нарисовали чаем. Позади нее прячется повернутая набок страничка из англо-русского словаря. В левом верхнем углу – венгерский кроссворд с двумя перечеркнутыми красной ручкой словами: «TEA» – по горизонтали и «TIME» – по вертикали. Рядом на заклепке прикреплена картинка с часами-брегетом, а в противоположном углу нарисована рука, показывающая указательным пальцем направо. Из носика чайника вылетают разноцветные бабочки, порхая по всей открытке, там и тут выглядывают шестеренки. Смесь романтического с техническим, так бы я сказала про эту открытку. В нижней ее части написано:
«Где его нет, там нет творения».
Я переворачиваю приглашение и читаю на обратной стороне:
«Приглашаю на умное чаепитие. Завтра в чайное время. Ваш Серафим».
Рядом с надписью – картинка с таким же указующим перстом, как на лицевой стороне, и забавный кармашек, по которому «едет» на старинном велосипеде человечек в цилиндре. Я заглядываю внутрь, но кармашек пуст.
Что-то меня щекочет. Я провожу рукой, пытаясь отогнать несуществующую муху, и только в этот момент замечаю, что футболка на груди разорвана. Если этот Серафим умеет делать очки с потоком, может быть, он поможет мне разгадать мою тайну?
Бывают дни, когда «завтра» кажется бесконечно далеким.
Глава десятая. Иллюстрированная юность
Инга
2 июня, время позднее, пора выбрасывать все лишнее
Квартира Аркадия
– Эта рыба в прошлой жизни определенно была хищницей, – изрек Аркадий. – Инга, вы не знаете случайно, а селедки – хищные рыбы? Ах, простите, вы вообще знаете, что такое селедка? Хотите попробовать? Жаль, что у меня воблы нет. Вобла с пивом – это одна из тех вещей, ради которых я бы задержался на нашей планете подольше.
Кристофоро Коломбо! Этот человек вообще когда-нибудь чему-нибудь удивляется?
– Извините, ради бога, что я вас беспокою, – продолжал Аркадий, – но не могли бы вы слезть с моего рояля? Он мне дорог по разным причинам, и ему не очень нравится, когда на нем лежат даже такие очаровательные женщины, как вы.
Я подняла руку и с отвращением отряхнула с нее два кусочка селедки. Над тарелкой жужжала муха. Значит, лежать на рояле нельзя, а селедку с пивом на нем жрать можно! «Ты немного потяжелее селедки», – очень кстати заметила Аллегра. «Зато я так не пахну», – проворчала я про себя.
Дио мио, это же было самое безопасное место в мире! А я его собственными руками, точнее, ножницами, испортила. «А мама тебя предупреждала. Насчет карусели», – съехидничала Аллегра. Теперь мало того, что у них мамина карусель – скрапбукерская открытка с самыми фантастическими возможностями в мире, – так они еще и заявиться сюда могут в любой момент.
«Зато как мы весело побегали, – радовалась Аллегра. – Полезно для здоровья. И потом, нечего тебе в берлоге отсиживаться, как медведице, придумай лучше что-нибудь дельное и по существу. Констрюктивное!»
Я сползла к краю рояля, и мой хозяин в рваной майке и семейных трусах подал мне руку таким изящным жестом, что иные джентльмены во фраках и смокингах захотели бы взять у него урок. Правда, в левой руке он все еще держал бутылку с пивом.
– Инга, вы ведь мне так и не рассказали, как это…
– Потом, Аркадий, потом. Одевайтесь, я попрошу вас выполнить еще одно очень важное поручение.
Я нашла на диване плакат с пианистом и не без удовольствия порвала его на мелкие кусочки, вспоминая мамину открытку в руках у Ра. Ша теперь вызывала у меня другие чувства: мне страстно хотелось вернуть настоящую Александру, и у меня живот сводило от мысли, что в такое же серое существо маммониты могут однажды превратить Софью, если уже не сделали это.
– Что вы делаете? Это же Литл Ричард! Между прочим, один из первых, кто попал в Зал славы рок-н-ролла.
– Так надо, Аркадий. Для спасения человечества.
– Ну раз надо… – Аркадий горестно вздохнул, хлебнул из бутылки, немного помялся и спросил: – Может быть, хотите еще Элвиса Пресли порвать?
«Он милый, он такой милый, – возрадовалась Аллегра. – Давай порвем Элвиса? Ну чтобы сделать ему приятное».
– Одевайтесь, – заорала я на него во всю глотку.
– Понял. – Он принялся натягивать свою ветхую рубашку.
Я достала из сумочки стопку визиток – свои и чужие, все до единой: и мамину карточку, и Магрина, и Софьи. Немного поколебавшись, добавила визитку Александры. Ко мне не должен был вести ни один след! Я не хотела, чтобы меня раньше времени нашел тот, кто руководит моей знакомой троицей.
Напоследок еще раз проверила визитку Софьи. Подобрала одно к другому цветные стеклышки, пока они не сложились в цветок с прозрачными лепестками. Подождала пару минут – стекло оставалось бесцветным. Визитка не отзывалась, и Софья не в Меркабуре. Дио мио, где же ты, самая чувствительная скрапбукерша в мире, и что ты сейчас чувствуешь?
Спустя две минуты передо мной лежала кипа разноцветных клочков бумаги. Можно было бы сжечь все это прямо здесь, но воспоминания о двух пожарах были еще слишком сильны в моей памяти. Я проверила сумочку – больше ничего, ни одного следа, по которому можно было бы меня найти. Но перед тем, как отправлю Аркадия избавиться от всего этого, у меня есть к нему один вопрос.
– Аркадий! У вас есть дома ножницы?
– Конечно!
– Несите.
Он уже облачился в свои джинсы цвета «мы пролежали в пустыне сто лет», очень аккуратно уложил волосы и надушился. Запах его туалетной воды мог бы быть приятным, если бы не смешивался с селедочным. Честно говоря, в майке и трусах он выглядел более гармонично, а теперь в нем снова чувствовался диссонанс. По вечно красному лицу Аркадия, а тем более по его поведению совершенно невозможно было понять, как много он успел выпить.
Он притащил очень старые советские ножницы – страшные, кондовые, с крашенными суровой зеленой краской ручками и ржавым болтом посредине. Если бы меня попросили назвать самые антискрапбукерские ножницы из всех, какие мне доводилось видеть, я бы, не задумываясь, ткнула именно в эти. «По крайней мере их можно сдать в металлолом», – вставила Аллегра.
– Оооо, – только и нашлась что сказать я. – А еще какие-нибудь есть?
– Нет, – покачал он головой. – Больше никаких.
– Простите, а чем же вы ногти стрижете? – спросила я.
– Ну… – Он покраснел и посмотрел на свои ногти. – Ими и стригу.
Я вытянула шею и тоже взглянула на его руки. Аркадий поспешно спрятал их за спину, но того, что я успела заметить, мне хватило, чтобы понять: по крайней мере насчет этого он не врет.
– Аркадий, вы когда-нибудь слышали о v.s. скрапбукинге?
– Рокабилли слышал, ритм-энд-блюз слышал, буги-вуги слышал, хард-боп слышал, скрапбукинга никогда не слышал. А кто это играет?
– Вы пробовали когда-нибудь сделать открытку?
– Знаете, как-то в голову не приходило. Разве что в первом классе, для мамы, к Восьмому марта…
– Так, и что сказала ваша мама?
– Я сейчас точно не помню. Простите, но на нашей планете память у людей не отличается совершенством. Кажется, она сказала: «Спасибо, Аркаша», – и чмокнула меня в макушку. Я бы спросил у нее, но моя матушка, царствие ей небесное, уже пять лет как на том свете.
От слов «на Том Свете» я вздрогнула и тут же напомнила себе, что никто, кроме меня, не называет так Меркабур.
– А фотоальбом? Вы служили в армии? Дембельский альбом делали?
Аркадий снова покраснел и принялся теребить манжет на рукаве, как школьник, не выучивший урок. От этой привычки у него, что ли, манжеты на соплях держатся? «По крайней мере ногти не грызет», – порадовалась Аллегра.
– Мне стыдно признаться, но от армии я откосил. Я человек неколлективный, в большом обществе не приживаюсь, и в казарме бы жить не смог. Меня признали негодным по психическому заболеванию.
Кристофоро Коломбо, час от часу не легче!
– Но вы не волнуйтесь, это было не настоящее заболевание. Я с детства отличался артистическими способностями и немножко кое-что изобразил. А что, вам обязательно нужен помощник, отслуживший в армии?
– Значит, ничего, кроме собственных ногтей, вы в жизни не стригли и не вырезали? – Я не обратила внимания на его вопрос.
Аркадий стал совершенно пунцовым и, понизив голос, признался, что еще сам стрижет себе волосы, для экономии. Но это только последние три года, а раньше вообще не стриг, а собирал в хвостик. Я тяжело вздохнула. Вот как узнать, правду он говорит или нет? И как пробрался сквозь Меркабур, если не скрапер?
Софья умеет чувствовать вранье, как барометр – атмосферное давление. Это связано с ее предназначением, специализацией. Я много раз просила ее сделать открытку наподобие детектора лжи – для Софьи это все равно, что пуговицу пришить, но она упорно отказывалась, говорила, что от этого в жизни только меньше радости. Ха! Нашла кому это сказать. Даже если я буду висеть вверх ногами над костром в окружении племени людоедов, пускающих слюнки, Аллегра найдет способ заставить меня испытывать радость. Скажет, что, по крайней мере, у кого-то скоро будет вкусный ужин.
Я затребовала у Аркадия мусорные мешки. Он принес два изношенных пакета, вроде тех, в которые бомжи бутылки собирают. В один из них я сложила все до единого клочки и бросила туда же коробок спичек, обнаруженный на кухне. В другой полетели остатки селедки и содержимое мусорного ведра.