умя полуштыками над ним — очень странное сочетание. Вне всякого сомнения, человек, умеющий вязать булинь, должен был бы знать, что этот узел не подведет. И почему с самого начала не воспользоваться простым скользящим узлом на одном конце веревки, чтобы сделать петлю? Слишком сложный узел заставлял предположить, что человек либо не умел пользоваться веревкой, либо был так растерян или так волновался, что не был способен достаточно связно думать.
— Эта петля и узел выглядят так же, как раньше, когда вы их впервые увидели после того, как сняли тело? — спросил Дэлглиш.
Ему ответил Стейвли:
— Точно так же. Я помню, что узел показался мне неуклюжим, и я удивился: Оливер знал, как вязать булинь.
— А кто свернул веревку и повесил ее на место?
— Джаго Тэмлин, — сказал Мэйкрофт. — Когда мы собрались катить носилки к Кум-Хаусу. Я обернулся и крикнул ему, чтобы позаботился о веревке. Сказал, чтобы он повесил ее на крюк, туда же, где висят другие веревки.
При том, что дверь маяка не запирается, любой, кому надо было приложить к веревке руку, имел к ней доступ. Веревка будет отправлена в лабораторию в надежде, что обнаружатся если не отпечатки пальцев, то ДНК, оставленная потными руками. Но любое из этих вещественных доказательств теперь будет поставлено под сомнение.
— Мы пройдем на галерею, — сказал Дэлглиш. — Я хотел бы услышать, что точно произошло с того момента, как обнаружилось, что пропал Оливер.
Следуя гуськом друг за другом, они начали нелегкое восхождение по деревянной винтовой лестнице, идущей вплотную к стенам. Одно помещение сменялось другим, каждое следующее — меньшего размера, чем предыдущее, каждое тщательно отреставрировано. По мере того как они поднимались все выше, Мэйкрофт, заметив нескрываемый интерес Бентона, давал пояснения:
— Первый этаж, как вы могли заметить, теперь используется в основном для хранения альпинистского снаряжения Джаго. В сундуке хранятся альпинистские ботинки, перчатки, обвязки, карабины, крюки, закладки и прочее снаряжение. Первоначально в этом помещении находилась вода, которую качали наверх и согревали на плите, если смотритель маяка хотел помыться.
А сейчас мы входим в помещение, где генерировалось электричество и хранились инструменты. Дальше идет помещение для хранения горючего, а над ним — комната, служившая кладовой для пищевых продуктов, в основном консервированных. Сегодня в маяках имеются холодильники и морозилки, но в прежние дни смотрителям приходилось питаться консервами. Теперь мы идем через помещение подъемника, а дальше будет комната, где находятся батареи. Батареи питают фонарь, если выйдут из строя генераторы. Здесь мало такого, на что стоит смотреть, но дальше будет жилая комната — я думаю, она более интересна. Смотрители обычно готовили здесь еду и ели. Они пользовались печкой — топили углем — или плитой, работавшей на баллонном газе.
Пока они поднимались по лестнице, никто, кроме Мэйкрофта, не сказал ни слова. Наконец они вошли в спальную комнату. Круглое помещение было таким маленьким, что хватало места лишь для узкой двухъярусной кровати с ящиком для хранения вещей под нижней койкой. Обе койки были покрыты одинаковыми клетчатыми шерстяными одеялами. Приподняв уголок одного одеяла, Дэлглиш увидел, что под ним — только жесткий матрас. Постели были аккуратно застелены, одеял, по-видимому, никто не касался. В попытке воссоздать домашнюю атмосферу реставратор повесил здесь фотографию семьи смотрителя и две небольшие круглые пластины из фарфора с религиозными текстами: «Благословен будь этот дом» и «Мир и благоволение». Лишь эта единственная комната дала Дэлглишу ощущение того, какой жизнью, должно быть, жили здесь давно ушедшие в небытие люди.
Теперь они шли вверх по узким ступеням винтовой лестницы через служебное помещение, где находились модель радиотелефона, барометр, термометр и огромная морская карта Британских островов, укрепленная на стене. У стены стоял складной стул. Мэйкрофт сказал:
— Некоторым из наших самых энергичных гостей нравится выносить стул на площадку, идущую вокруг фонаря. Им тогда не только открывается самый лучший вид на остров, но они могут наслаждаться чтением в полном уединении, здесь никто их не потревожит. К фонарю мы добираемся по этим вот ступеням и проходим на галерею через эту дверь.
Все окна в помещениях, через которые они прошли, были закрыты, и, хотя ничем дурным здесь не пахло, воздух был затхлый, а постепенно уменьшающиеся в размерах комнаты вызывали клаустрофобию. Сейчас Дэлглиш полной грудью вдыхал свежий, пропитанный запахом моря воздух, такой бодрящий, что он почувствовал себя как узник, которого только что выпустили на свободу. Вид отсюда открывался захватывающий: внизу простирался остров; приглушенные зеленые и коричневые тона его поросшей лесом и кустарниками центральной части своей трезвой умеренностью создавали контраст отливающему серебром граниту утесов и сверкающему морю. Дэлглиш и его спутники обошли фонарь и оказались на той стороне галереи, что выходила на море. Острые гребни волн были до самого горизонта испятнаны белым, словно чья-то гигантская рука встряхнула кисть с белой краской над этой беспредельной синевой. Их встретил порывистый ветер, который на этой высоте порой обретал пугающую силу, отчего все пятеро инстинктивно схватились за поручни. Глядя на Кейт, Адам заметил, что она с жадностью вдыхает свежий воздух, словно и она чувствовала себя как заключенный, долго просидевший в душной камере. Затем ветер утих, и Дэлглишу показалось, что в тот же момент испещренное белыми пятнами, взволнованное море стало спокойнее.
Взглянув вниз, он увидел, что там, на морской стороне, нет ничего, кроме нескольких футов вымощенной каменными плитами земли, ограниченной сложенной из камня волноотбойной стенкой, а за ней — голая скала из чередующихся, отполированных морем гранитных пластов, круто обрывающаяся вниз. Он наклонился над поручнем и на миг ощутил головокружение, лишившее его возможности ориентироваться. В каком безысходном отчаянии или в приступе разрушительного восторга способен человек броситься в эту беспредельность? И отчего самоубийца может выбрать унизительный ужас повешения? Почему просто не кинуться в бездну?
— Где точно была закреплена веревка? — спросил он.
И снова инициативу взял на себя Мэйкрофт:
— Мне кажется, он упал вот тут, с этого места. Он висел примерно футах в двенадцати или четырнадцати ниже поручней, более точно сказать невозможно. Он заплел веревку за поручни, пропустив ее взад и вперед между стойками, а затем перекинул через верх. Оставшаяся часть веревки просто валялась здесь, на полу.
Дэлглиш ничего не сказал. Любое обсуждение с коллегами в присутствии Мэйкрофта и Стейвли было невозможно, с этим следовало повременить. Жаль, что он не мог видеть, как именно веревка была привязана к поручням. Это должно было потребовать времени, и тот, кто это сделал — сам Оливер или кто-то другой, должен был представить себе длину падения. Он повернулся к Гаю Стейвли:
— Вам тоже так помнится, доктор?
— Да. Вообще-то говоря, в состоянии шока мы могли бы не обратить внимания на детали, но ведь нам пришлось распутывать веревку, отвязывать ее от поручней, чтобы спустить тело Оливера вниз. Это заняло довольно много времени. Мы попытались сдернуть ее со стоек силой, не распутывая, но ничего не вышло; в результате нам пришлось взяться за лежавший на полу конец и, с трудом ее распутав, снять со стоек.
— А здесь, у фонаря, вас было только двое?
— За нами наверх пошел Джаго. Мы втроем попытались было втащить тело на галерею, но сразу же отказались от этого. Это было ужасно — еще больше вытягивать ему шею. Не понимаю, почему мы с самого начала решили поднимать его сюда. Думаю, потому, что оно находилось гораздо ближе к фонарю, чем к земле.
— Больно даже подумать об этом, — сказал Мэйкрофт. — Меня на миг тогда охватила паника: мне и в самом деле показалось, что так мы можем оторвать голову от тела. Единственно правильным было, разумеется, осторожно спустить его вниз. Мы размотали веревку, а потом Джаго продел ее под подпорку стойки, чтобы та была вроде тормоза. Тогда мы с Гаем вдвоем смогли достаточно легко справиться с перекинутой через верх поручня веревкой, и я сказал Джаго, чтобы он пошел вниз — принять тело.
— А кто еще был там в это время? — спросил Дэлглиш.
— Только Дэн Пэджетт. Мисс Холкум и Милли ушли.
— А что же остальные сотрудники и гости?
— Я не звонил ни миссис Бербридж, ни миссис Планкетт, чтобы сообщить, что Оливер исчез. Так что они не могли присоединиться к поисковой группе. А с доктором Шпайделем и с доктором Йелландом я мог бы связаться только в том случае, если бы каждый из них оставался в своем коттедже. Но я, разумеется, и пытаться не стал. Они ведь гости и не отвечают за благополучие Оливера. Да и вообще не было смысла в том, чтобы без нужды их беспокоить. Позже, после того, как я позвонил в Лондон и узнал, что вы уже в пути, я им позвонил, но ни тот ни другой не ответил. Скорее всего они прогуливались где-нибудь в северо-западной части острова. Полагаю, они все еще не вернулись с прогулки.
— Значит, поисковая группа состояла из вас двоих, Джаго, мисс Холкум, Дэна Пэджетта и Милли Трантер?
— Я не просил ни мисс Холкум, ни Милли помочь нам искать Оливера. Милли пришла позже, вместе с Джаго, а мисс Холкум была в медпункте, когда Джо мне позвонила. Мисс Холкум пришла туда потому, что Джо должна была сделать ей ежегодную прививку от гриппа. Адриан Бойд и Деннис Тремлетт отправились обыскивать юго-восточную часть острова, а Рафтвуд заявил, что слишком занят и ничем помочь не может. Однако настоящие поиски так и не начались. Мы собрались все вместе перед Кум-Хаусом, но в этот момент пал туман, и нам показалось бессмысленным идти куда-либо еще, кроме маяка, пока туман не рассеется. На Куме обычно так и случается — он рассеивается довольно быстро.
— И вы были фактически первым, кто увидел труп?
— Да. А прямо за мной — Дэн Пэджетт.