– Я знаю загадку! Что бывает и на корабле, и в газете, и в больнице?
– Фред! – зашипел Джо.
Фред склонился над бортовым журналом Кайта. А потом поднял его и показал Джо нарисованную в нем утку.
Джо поперхнулся, сам не ожидая, что рассмеется.
– Ладно, приятель, теперь иди отсюда, пока тебя кто-нибудь не убил, а я выйду через секунду.
– Как индейские утки называют белых уток? – спросил Фред.
Джо вылез из гамака и пошел посмотреть, осталась ли еще вода. Чайник не просто был полон: вода оказалась горячей, только что вскипяченной на крошечной плитке Клэя. Кайт, наверное, нагрел ее для них перед тем, как лечь спать. Джо бросил на него взгляд, чувствуя, как его переполняет благодарность. Дома он едва ли придал бы значение наличию горячей воды, но в три часа ночи она имела огромную ценность. Он сделал себе чашку кофе. Кофе на борту было много, его поставляли свободные колонии на Ямайке. Сахар тоже был в избытке, а вот чая не было совсем.
– Ну так что, как индейские утки называют белых уток? – сказал он, пока Фред не выдумал что-нибудь еще.
Из-за ширмы, где стоял умывальник, выглянула Агата, на случай если Фред снова что-то нарисует.
– Квакеры! – просиял Фред.
– Надо отправить тебя к французам, – размышляла Агата вслух. – Эдакая экспериментальная тактика в ментальной войне.
– Как тогда, когда в «Монд» опубликовали, что французы сделали с лордом Веллингтоном, со всеми этими горячими щипцами и прочим, а потом они переслали четыре тысячи экземпляров в Эдинбург!
Джо взглянул на Агату, желая спросить, правда ли это. В глубине души он все еще злился и потому подумал, что Кайту пошли бы на пользу горячие щипцы.
– Спасибо за свет, Хэтэуэй. А теперь подожди снаружи, – сказала ему Агата.
– Да, мэм, – сказал Фред и ускакал прочь.
На борту не хватало воды, чтобы как следует мыться, а из-за морской болезни Джо не мог даже бриться, так что по утрам ему нужно было только влезть в снаряжение для плохой погоды при свете свечей, которые зажигал Фред. Снаряжение состояло из тяжелого пальто на плотной подкладке, которое носили все офицеры, и ремней безопасности: они надевались сверху и были снабжены прочными застежками – чтобы можно было пристегнуться к чему-то, когда корабль начинал раскачиваться на волнах.
Как только Джо оделся, Фред, который в нетерпении околачивался за стеклянными дверями, схватил его за рукав и потащил в морозную ночь. На носу корабля матросы, ухватившись за канаты, держали фонари над водой, следя, не встретится ли в море какая-нибудь опасность.
Фред торопливо повел его через палубу, слишком взволнованный, чтобы молчать. Когда он был особенно счастлив, он пел. Хотя петь не умел. Его пение больше напоминало утробный звук, который издавал кот Клэя, требуя еды.
– Мистер Хэтэуэй, люди внизу пытаются спать! – рявкнул офицер с квартердека. – Потише.
– Извините, сэр! – крикнул Фред, но через десять секунд уже забыл об этом, и пение возобновилось.
Они сменили рулевого, который сочувственно улыбнулся Джо, сообщив им с Фредом текущий курс корабля.
Море было бурным, и штурвал приходилось держать вдвоем. Поскольку работа была тяжелой, делать это дольше часа не разрешалось, но этот час был прекрасен. Фред объяснил ему, как корректировать курс по компасу, и показал, что даже после поворота штурвала корабль начинал двигаться в нужном направлении лишь через двенадцать-пятнадцать секунд. К концу часа они, насквозь промокшие, смеялись, и Джо вдруг понял, почему все эти люди подписались на такую мокрую, несчастную, полную опасностей жизнь. Это была лучшая работа на свете.
В свободные часы никто, казалось, не следил за тем, что делает Джо. В конце ночных смен повар разносил горячие оладьи и кофе. Это было невероятно вкусно и означало, что в столовой всегда есть люди. Их присутствие успокаивало Джо, так что он, как правило, задерживался там и дремал на одной из длинных скамеек или наблюдал, как матросы вяжут или шьют.
Шить умели все. Фред мастерил себе красивый мешочек из серебряной нити. Другие офицеры сами шили себе рубашки. Это было ожидаемо: повсюду были разбросаны экземпляры «Офицерской книги выкроек», которые содержали инструкции по пошиву формы, сопровождавшиеся полноразмерными выкройками. Джо обычно слишком сильно страдал от морской болезни, чтобы брать в руки иголку, но ему нравилось наблюдать, как шьют другие.
И это напоминало ему об уточке, вышитой на ночной сорочке Лили, которая выцвела от постоянного поглаживания. Думать об этом было больно, как и о расстоянии и десятилетиях, отделяющих его от дома, но чем чаще он замечал, что ему нравится жизнь на корабле, тем больше уверялся: нужно продолжать думать о том, что причиняет боль. Иначе он никогда не вернется. Надеяться на то, что Элис вышьет Лили новую уточку, не стоило.
Каждый вечер за ужином Кайт обновлял доску со списком «Выдающихся идиотов». Все преступления были несерьезными: кто-то заснул на вахте, кто-то не встал, когда дежурный офицер пришел его будить, кто-то пил во время дежурства, а одного матроса застукали за каким-то странным занятием с собакой повара. Согласно морскому уставу, за все эти преступления полагалось некое страшное наказание на усмотрение капитана. Но в действительности ничего страшного в этом наказании не было: имя провинившегося просто помещалось на доску «Выдающихся идиотов», а затем он нес двойную вахту, выполняя самую неприятную работу. Теперь Джо с интересом ждал ужинов. На пятый вечер его пребывания на корабле прозвучала барабанная дробь, предвещающая объявление «Петуха недели». На того, кто заслужил это звание, надевалась специальная шляпа.
Морские пехотинцы – многие из них, по-видимому, были солдатами, поскольку ничего не смыслили в кораблях, – всегда стояли в углу с барабанами, которые разрисовали яркими красками, украсив крошечными гербами, или кораблями, или гребнями волн, или пейзажными изображениями родных мест. В отсутствие французов, с которыми можно было бы подраться, или беспорядков среди матросов, экипажу не оставалось ничего другого, кроме как придавать шика особым случаям.
– На этой неделе награда присуждается… – морские пехотинцы заулюлюкали, – мистеру Соломону Вэйну, – объявил Кайт, – за то, что он спал на снастях. В течение следующих четырех вахт он будет выполнять ваши приказы, и чем больше он будет находиться в воздухе, тем лучше, учитывая его собственную убежденность в своей способности летать.
За соседним от Джо столом раздался взрыв хохота. Все бросали предметы в мужчину из Вест-Индии, который махал руками, как гигантская грустная фея. Кайт написал имя Вэйна на доске, обрамив его ангельскими крыльями.
– Жаль, мы не на «Виктори», – проворчал Вэйн, зардевшись от гордости, когда ему вручили специальную шляпу. В ней было павлинье перо. – Я бы предпочел плеть. И кто только выдумал, что нельзя пороть людей? Неправильно это.
Джо всю неделю наблюдал за происходящим, не зная, что порка была стандартным наказанием военно-морского флота. Он взглянул на стол офицеров с гораздо большим вниманием, чем раньше. Стремление Кайта всеми средствами не причинить никому вреда настолько противоречило представлениям Джо о нем, что следующие несколько часов он тщательно обдумывал это, предполагая, что, возможно – возможно, – Кайт не такой уж безжалостный, каким кажется.
Это зародило в Джо слабый огонек надежды. Значит, Кайта можно было убедить отпустить его, сообщив Адмиралтейству, что он сбежал, и не слишком тщательно его искать. Если бы – если бы – если бы Джо удалось пробудить в нем ту его сторону, которая была добра к детям и предпочитала порке доску «Выдающихся идиотов».
Не ту сторону, которая убила Джема. Чем больше Джо думал об этом, тем в большее замешательство приходил: он не мог соотнести этого Кайта с тем Кайтом, который терпел выходки Фреда и раздавал дурацкие шляпы. Человек со столь непредсказуемым поведением явно был не в своем уме.
Мысль очаровать Кайта пугала Джо куда больше, чем управление военным кораблем. Но по крайней мере капитана было легко найти. Он был либо на квартердеке, либо в свободное от вахты время у себя под столом с грелкой и любовным романом на коленях. Было так холодно, что сидеть у окна можно было с тем же успехом, что и на улице под пронизывающим ветром. Там же грелись черепаха и толстый пушистый кот, который якобы ловил крыс, – в действительности же он мог поймать разве что морскую тину.
Вооружившись экзаменационной тетрадью Фреда, Джо в нерешительности взялся за ручку двери капитанской каюты. Экзаменационная тетрадь была хорошим поводом поговорить с Кайтом. Как отметила Элеонор Сиджвик в Пон-дю-Кам, все его научные знания были на французском. Джо не знал английских астрономических терминов, даже не подозревал об их существовании, и ему приходилось заучивать их в процессе. Фред не говорил по-французски, и иногда люди не понимали Джо, даже когда он говорил по-английски. Но Кайт всегда его понимал – казалось, он понимал всех, даже индийских моряков, которые болтали на гремучей смеси английского и хинди.
Однако ему потребовалось немало мужества, чтобы нажать на дверную ручку.
– Вопрос по английскому, – сказал Джо. Он показал Кайту тетрадь.
Но Кайт уже качал головой.
– Я здесь один. Извините, но вам придется уйти. Воспользуйтесь словарем.
– Что?
– Нельзя, чтобы привлекательный мужчина находился в комнате наедине со старшим офицером, на которого затаил злобу.
Джо отпрянул. Он ожидал, что Кайт откажется с ним говорить, но точно не под таким предлогом.
– Что, простите? Мне нельзя здесь находиться, потому что я могу выдвинуть против вас обвинение? Да неужели найдется человек, который не раскусит меня за пару секунд?
– В лучшем из миров – безусловно, но мы живем в другом мире, и вам все равно придется уйти.
Джо хотел было удалиться, но готов был поклясться, что последние слова были цитатой из Вольтера. «Лучший из миров» – крылатая фраза глупого героя глупой книги