– Пошли.
– Вы лжете? На самом деле вы меня сейчас где-нибудь привяжете? Потому что я найду способ расспросить Клэя, даже если меня прикуют к…
– Да, верю, – устало сказал Кайт. – Она написала письмо, и оно попало ко мне. Я отдам его вам.
– Отдадите… но вы же не хотели мне ничего говорить.
– Да, но еще я не хочу, чтобы вы сводили с ума Клэя.
– Он и так сумасшедший. Что с ним случилось, почему…
– Значит, так, – тихо сказал Кайт. – Вы оставляете Роба в покое, и я отдаю вам письмо. Если я вам его отдам, а вы начнете бегать за Клэем…
– Да-да, вы прикуете меня к мачте…
– Нет, – сказал Кайт. – Прострелю вам колено. Служба на флоте сломила его, Турнье, и с ним нужно обращаться бережно. Я не позволю вам задавать ему бесполезные вопросы. Он не имеет к вам никакого отношения, но вы в это не поверите, пока не выведете Роба из себя, и тогда будет еще хуже. Мне не хочется просыпаться в огне. А вам?
– Мне тоже, – признал Джо.
– Значит, договорились, – сказал Кайт и кивнул ему, чтобы он первым поднялся по лестнице.
Вернувшись в каюту, Кайт при свете одинокой свечи выдвинул один из ящиков своего стола и извлек помятый конверт. Капитан стоял, держа его в руках и изучающе глядя на Джо.
– Письмо вывезли из Франции два года назад, – сказал Кайт. – Один из надзирателей, охранявших Мэделин, передал его английскому капитану, который ничего в нем не понял, но зачитал его вслух в одном из пабов Эдинбурга, потому что содержание показалось ему очень странным. Историю «Империи» держали в большом секрете. Я выкупил письмо у него.
– Надзирателей…
– Прочтите, – сказал Кайт, который выглядел так, словно уже наговорился минимум на неделю вперед. – Но только не здесь. Вам нельзя оставаться со мной наедине.
Глава 22
На ощупь конверт оказался очень пухлым. На лицевой стороне не было ни имени, ни адреса, лишь аккуратно выведенная надпись: «Вооруженным силам Англии». Джо спустился на батарейную палубу, где всегда горел свет. Моряки, у которых только что закончилась вахта, пили кофе с печеньем. Ища, где бы сесть, Джо крепко прижимал конверт к груди, опасаясь, что может выронить послание или что Кайт передумает, догонит его и отберет письмо.
Сев на свободное место в конце стола, он открыл потрепанный конверт и вытащил письмо – около двадцати листов, исписанных одним и тем же четким, аккуратным почерком. Даже просто проглядывая эти листы, чтобы убедиться, что они исписаны с двух сторон – слава богу, так оно и было, – Джо почувствовал очередной приступ морской болезни, но поборол его. Он должен был прочитать хотя бы часть, даже если придется делать это, склонившись над ведром. Положив страницы на стол, он дрожащими пальцами их разгладил. Бумага зашуршала, касаясь просыпанной на столе соли. Два года. Он искал Мэделин два года и наконец нашел.
Я передала это письмо одному из надзирателей, который был у меня в долгу. Он обещал отправить его – кому-то из тех, кто еще остался от английской армии или флота. Бог знает, где они теперь.
Итак, я адресую это письмо всем, кого оно может касаться. Но кем бы вы ни были – капитаном судна, солдатом или просто случайным прохожим, – вы имеете право знать, почему Англия была уничтожена. Меня зовут Мэделин. Вы никогда обо мне не услышите, но знайте, что все случившееся – моя вина.
Я плыла на «Империи». Возможно, вы о ней слышали, возможно, корабль снискал дурную славу и теперь его проклинает каждый англичанин, возможно, произошедшее сохранили в секрете. Как бы то ни было, я все расскажу. Это уже ничего не изменит. «Империя» – это маленькое судно, перед которым стояла задача найти подходящие места для постройки маяков. Отплыли мы в 1891 году. Не стану писать о том, как корабль оказался в 1797-м, я и сама не знаю наверняка, да если бы и знала – боюсь представить, что кто-то еще найдет это место и окажется на другой стороне. Видит бог, даже семеро простых смертных, пересекших границу, сотворили достаточно зла.
Так вот, я полагаю, что мы были в этом времени – вашем времени – уже несколько часов, если не дней, прежде чем поняли, что произошло. Все мы заметили, как слабо горят огни на суше и как редко на побережье Англии и Уэльса встречаются города. Но когда ты сидишь в каюте, полной сигарного дыма, увлеченно играя в покер с шестью умелыми соперниками, которые убедили тебя поставить на кон обручальное кольцо, к вящему негодованию твоего мужа, на подобные вещи не обращаешь внимания.
Мы даже заметили корабль, который следовал за нами в тумане. Мы единогласно решили, что это корабль-призрак. Затем последовала оживленная беседа о природе призраков. В этом предмете я никогда не была сильна: я так увлечена постоянным изучением архитектурных планов, что на общение с загробным миром у меня просто не остается времени.
Это был не призрак. Это был французский линейный корабль первого ранга со ста двенадцатью пушками, и едва мы миновали южное побережье Англии, как он прострелил нам гребное колесо.
Думаю, они начали стрелять, потому что неподалеку был и английский корабль. Я успела разглядеть название на носу: «Дефайанс». Вероятно, французы решили, что мы оказались в этих богом забытых туманных водах, чтобы встретиться с ним.
Из всех нас плавать умел только Джем. Он отказывался прыгать – мне пришлось самой вытолкнуть его за борт. Я не знаю, что с ним было дальше. Надеюсь, англичане ему помогли: отправить его к ним, безусловно, было лучше, чем позволить ему остаться на корабле. Я стараюсь не думать о нем слишком много.
Всем остальным было не помочь. Подумать только, до чего глупо: один навык, при прочих обстоятельствах совершенно незначительный, однажды может определить судьбу! Я до сих пор просыпаюсь по ночам с этой мыслью вне себя от гнева. Если бы мы вшестером дали себе труд научиться плавать – в какой-нибудь солнечный день в Гайд-парке или на побережье, – все было бы иначе.
Что бы ни говорили о флоте Наполеона, но они свое дело знают. Капитан французского корабля отбуксировал поврежденную «Империю» в Кале и нас вместе с ней. Конечно, нас всех допросили, но об этом я помню мало. Меня захватил круговорот паники и морской болезни. Да, я самым постыдным образом запаниковала. Впрочем, и все остальные тоже. Поначалу мы не понимали, что произошло. Как бы глупо это ни звучало, но я думаю, что представления среднего человека о реальности слишком прочны, чтобы их мог разрушить обстрел из французских пушек. Морякам, которые нас охраняли, потребовалось все время пути, чтобы убедить нас, что это не историческая реконструкция и не чья-то глупая шутка. Мы никак не могли поверить, что каким-то образом переместились на сто лет назад, и, как мне теперь кажется, именно это убедило французов, что так оно и произошло.
В Кале солдаты затолкали нас в экипаж, и мы ехали всю ночь. Когда экипаж наконец остановился, мы оказались где-то в сельской глуши, в странном полуразрушенном поместье. Думаю, оно принадлежало какому-нибудь казненному аристократу. Половина здания была разрушена снарядами, но другая половина оставалась нетронутой, и двое солдат спешно увели нас внутрь, словно боясь, что нас кто-то увидит. Полагаю, до революции это было чрезвычайно красивое поместье. Я до сих пор не знаю его названия. По отлогому склону стелились косые лучи утреннего солнца, а единственным свидетелем нашего прибытия был павлин. Думаю, ему давно не приходилось встречать людей, поскольку взирал он на нас с видом крайне благопристойной дамы, которой только что рассказали крайне неблагопристойную шутку.
Неизвестный, который владел домом до эпохи Террора, явно был большим любителем астрономии. Двое солдат привели нас в просторную комнату с купольной крышей. В центре комнаты поблескивал изящный телескоп на высокой подставке, под фресками с изображением языческих богов, торжественными и безвкусными.
Там нас ждал полковник Эро. Это был скользкий тщедушный господин; своей липкой, елейной вежливостью он напоминал приходского священника. Я должна была почувствовать облегчение, увидев человека, наделенного властью, но мне еще не доводилось испытывать к кому-либо такого моментального отторжения. Он показался мне одним из тех, кто сейчас вовсю трубит о революционном братстве и всеобщем равноправии, но кто до славного восемьдесят девятого года пресмыкался перед любой обладательницей жемчужного колье. Эро не такой – на самом деле он вполне порядочен, – но тогда я была воплощением всех худших свойств английской аристократии и имела обыкновение судить людей исключительно по их манерам. Оглядываясь назад, я не могу поверить, что он был с нами так вежлив.
Он улыбнулся нам, а потом достал пистолет и выстрелил Джорджу в голову. Не знаю, знал ли он, что Джордж был капитаном «Империи», или выбрал его случайно. Я впервые видела такое внезапное, немотивированное насилие, и, кажется, я всегда думала, что приду в ужас, если мне придется с этим столкнуться. Не знаю, как вы, но ужаса я так и не испытала. Что меня поразило, так это неожиданность произошедшего: мне не хотелось закричать или выбежать из комнаты – я лишь была раздражена, что полковник Эро ведет себя так грубо.
– Вот что вас ждет, если вы попытаетесь меня убедить, что у вас нет никакой полезной информации о вашей эпохе, – сообщил Эро тоном клерка, разъясняющего сомнительный пункт договора.
Он представился, а затем объявил свои условия. Мы будем жить здесь, в этом доме, нам предоставят еду, комнаты и все удобства. Взамен мы должны выложить ему все, что мы знаем о событиях, произошедших между его временем и нашим. В первую неделю мы будем готовить свои отчеты порознь, чтобы у нас не было возможности совещаться. Если Эро покажется, будто мы изложили информацию недостаточно полно, мы разделим участь Джорджа. Дом постоянно охраняют сменяющие друг друга надзиратели. Последствия любой попытки бегства будут жестокими.
Джо пришлось оторваться от письма. Он прочел не все, далеко не все, но при морской болезни нет ничего хуже замкнутых пространств без окон, и хоть Джо пообещал себе, что будет читать, даже если ему придется делать это, стоя над ведром, продолжать он не мог. Он лег на лавку и закрыл глаза, но его мозг лихорадочно работал. На «Империи» было семь человек, один из них – Джем. Джем мертв. Еще была Мэделин. Джорджа, капитана, сразу застрелили. Но остальные – боже, он мог быть любым из них. Она не сказала, кто из них был ее мужем.