Джо был в плену у французов со вчерашнего дня, и новость об этом попала на первую полосу газеты «Ле Норд», которую контрабандисты неизменно доставляли в порт каждый день в девять утра. Типография находилась в Глазго, и Кайт подозревал, что обоим гарнизонам – и здесь, и в Глазго – приказали пропускать газеты, явно после того, как французы начали использовать их в качестве орудия войны. Каждую неделю в газетах выходили отчеты: о том, что английского офицера четвертовали возле Букингемского дворца или что в Корнуолле подавили очередной бунт, расстреляв его участников. Сегодня заголовок гласил следующее: достопочтенный полковник Эро захватил в плен одного из самых разыскиваемых людей Республики, инженера-правонарушителя, ответственного за поставку Англии новейших технологий. А именно Джозефа Турнье, который сейчас был на пути к Ньюгейтской тюрьме.
– Легко, – сказал Кайт. Он указал на висевший на стене плакат с заголовком «Разыскивается». Тот самый плакат, который она шутки ради заставила его повесить на корабле и который из принципа забрала сюда с «Агамемнона».
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
Миссури Кайт
Живым или мертвым
Того, кто выдаст его начальнику Ньюгейтской тюрьмы,
ждет вознаграждение в сто тысяч франков
Декабрь 1806 года
Глава 44
Джо не знал, что Лондон так сильно пострадал. Собор Святого Павла лежал в руинах. Повсюду были строительные леса, и из-за многочисленных пожаров на всех домах меняли крыши. Начинало темнеть, но уличных фонарей не было – на их месте стояли лишь погнутые металлические столбы. Их погнули во время осады, чтобы солдатам было труднее передвигаться по улицам в темноте. Вместо фонарей у магазинов висели дешевые бумажные фонарики, а во многих окнах на месте стекол была бумага.
– Монополия на стекло принадлежит одному парижскому цеху, – ответил Эро на вопрос Джо. – Поставлять его сюда слишком дорого, а за использование нелегально ввезенного стекла окно могут и разбить, – он насмешливо взглянул на Джо, – но вас это беспокоить не должно.
Джо это знал. Но он чувствовал себя так, словно оказался во сне, и какие-то незначительные вещи приобретали неожиданную важность. Его мозг пытался вобрать в себя все, что только можно, прежде чем его пристрелят.
Глядя, как девушка натирает воском бумагу в окне, заменяющую стекло, он подумал, что это решение имеет под собой не только экономические основания. Ни ламп, ни окон, а значит, никаких линз. Джо стало интересно, сколько сейчас стоят очки или микроскопы. Это был блестящий способ помешать людям учиться, развиваться, двигаться вперед.
Здесь продавались газеты на французском, но это был упрощенный французский, и на газетах было указано, что они предназначены для обучающихся. На первых полосах была надпись:
Помните!
Иметь при себе ТЕКСТЫ НА АНГЛИЙСКОМ ЗАПРЕЩЕНО ЗАКОНОМ. Амнистия на книги заканчивается В ЧЕТВЕРГ.
Это было печальное зрелище. И все же люди здесь выглядели намного лучше, чем в Эдинбурге. Здесь явно хватало еды и одежды. Джо поймал себя на том, что разглядывает Эро. Тот был очень опрятен, ухожен, но говорил с сильным акцентом: он явно был из Ниццы, а не из Парижа. Он был примерно одного возраста с Кайтом. Джо с трудом мог представить, чтобы при французских порядках кто-то вроде лорда Лоуренса мог хоть чего-то добиться. Ему бы давным-давно отрубили голову.
Возможно, это был единственный способ отучить людей от отвратительного, нездорового образа мыслей, того самого, который сделал таких, как Лоуренс, властителями мира.
Кассационный суд по-прежнему назывался Олд-Бейли. На железных воротах висела соответствующая табличка, а сразу за ними находилась Ньюгейтская тюрьма – мрачная, увешанная триколорами, как и все остальные здания. Она угрюмо стояла в окружении красивых домов со сдающимися внаем комнатами у парка Почтальона и резиденции епископа за собором Святого Павла, словно осознавая, что лишняя здесь.
Они вошли через боковую дверь и оказались в маленьком кабинете, который выглядел так, словно принадлежал адвокату: аккуратные книжные шкафы, карты на стенах и теплый запах полироли. Окно выходило на пустое темное здание – по-видимому, Олд-Бейли. На полке под окном стоял целый ряд цементных слепков человеческих голов. Глаза на всех слепках были закрыты, некоторые лица искажены гримасой. Кое-где виднелись пунктирные линии и замеры – хозяин этого кабинета явно любил френологию[13].
– Этого парня надо было повесить сразу после рождения, – беззаботно сказал один из людей Эро. – Посмотрите на этот череп.
Взглянув на лицо, о котором шла речь, Джо увидел, что у его обладателя был низкий лоб. Джо отвел взгляд. Он не был брезглив, но ему не хотелось смотреть на лица повешенных.
– Чепуха, – сказал Эро. Он потрепал Джо по плечу, – вы посмотрите на него. Его ждет арест за государственную измену, а выглядит он как ангел.
Джо с трудом заговорил:
– Я до сих пор не понимаю, о чем вы.
– Мы с вами скоро побеседуем, – сказал Эро.
Джо думал, что упадет. Всю дорогу сюда ему не разрешали вставать: даже на корабле с двигателями путь занял четыре дня, а еда была скудной. Он дрожал. Позвякивающие цепи казались невероятно тяжелыми. От их веса плечи пронзало острой болью.
Появился мужчина, похожий на викария, но он оказался кем-то вроде надзирателя и, обменявшись с Эро несколькими словами, молча увел Джо прочь.
После этого Джо уже не понимал, где находится. Одни запертые ворота сменялись другими. Мужчина, похожий на викария, отпирал ворота, пропускал Джо через них и сразу же запирал их снова с методичностью человека, который был слишком глуп, чтобы находить это занятие скучным. Коридоры были узкими и очень, очень холодными: в высоких окнах отсутствовали стекла.
Они оказались в просторном дворе. Он находился ниже уровня улицы, а потому напоминал дно колодца: небо казалось очень далеким – стены бесконечно уходили ввысь. Кое-где их прорезали крошечные окна – они были такими маленькими, что помещения за ними разглядеть было невозможно. По двору бродили люди – некоторые из них образовывали небольшие группы. Их было немного. Должно быть, двор-колодец впитывал холод: здесь было даже холоднее, чем на улице. Изо рта у прогуливающихся вырывался пар.
– Двор для физических упражнений, – пояснил лжевикарий. – А там – главное отделение.
Отделение – как в больнице. Но оказалось, он имел в виду крыло. Судя по всему, оно было предназначено для преступников, но Джо не мог взять в толк, чем это крыло отличалось от всех остальных. Внутри было гораздо больше людей. Камер здесь не было: все содержались в одном общем помещении. Десятки ковриков висели на крюках, как гамаки. Здесь был очаг и длинный стол, за которым заключенные ели. Больше им делать было нечего. Кое-кто играл в кости. Здесь не было даже фанатичного ручного производства, которое Джо видел в Эдинбургском замке. У всех был безучастный вид.
– Вы можете заплатить за свою еду? – спросил лжевикарий.
– Что? Нет.
– Значит, останетесь без ужина.
Джо подумал, что будет, если он сейчас потеряет сознание. Возможно, это заставит Эро отбросить свои игры. Тот явно пытался его запугать, чтобы заставить говорить. А может, они просто оставят его лежать. Вдоль всех четырех стен, а также в коридоре и в соседнем крыле, совершенно таком же, как это, сидели сгорбленные мужчины. Джо опустил глаза, осознав, что лжевикарий снимает с него оковы.
– Что теперь? – спросил он. Его голос сорвался.
– Теперь ждите суда. Или других распоряжений полковника Эро, – сказал лжевикарий и исчез, прежде чем Джо успел подобрать слова, чтобы спросить, сколько ему ждать.
Джо сел на краю стола рядом с человеком, который, похоже, не собирался доедать свою порцию.
– Вы больше не будете? – спросил он.
– Нет, – рассеянно ответил мужчина. Джо поколебался, ожидая, что он начнет требовать у него денег, но этого, похоже, не предвиделось. Мужчина был слишком апатичен. Однако позже это попытался сделать один из надзирателей, заявив, что заключенные должны платить за постельные принадлежности. Джо сказал, что у него сифилис. Так что надзиратель просто его избил. Но в целом Джо думал, что все идет намного лучше, чем могло бы. Он свернулся калачиком в одном из странных ковриков-гамаков, держась за ребра и надеясь, что они не сломаны. Нет, все не так плохо, как могло бы быть. Здесь было лучше, чем в тошнотворной темноте каюты на «Сантисима-Тринидад».
В сотый раз он подумал, не Кайт ли сообщил французам, где его искать: это могла быть месть за то, что он побежал к Лоуренсу, и за все те гнусности, которые Джо наговорил ему о Джеме.
С утра их никто не будил. При желании можно было спать хоть весь день, так что Джо остался лежать в своем гамаке, укутавшись в одеяло. Но надзиратели то и дело вытаскивали людей из гамаков, и лишь на третий или четвертый раз Джо понял, что те были мертвы. Он смотрел, как кого-то уносят в мешке. Через минуту снаружи раздался грохот. Они сбрасывали тела в ров за двором. Джо медленно обвел комнату взглядом. Теперь, по-настоящему проснувшись, он заметил, что многие заключенные кашляют. Похоже, это был тиф. Или что-то подобное.
Чувствуя ломоту в костях, он приковылял к столу, где надзиратели накрыли завтрак. Должно быть, кто-то настоял на том, что по крайней мере хлеб и сыр должны быть бесплатными: никто не пытался требовать с заключенных денег за них. Джо заставил себя поесть. Несмотря на голод, от еды его затошнило, так что он съедал по чуть-чуть каждые десять минут до тех пор, пока тарелка не опустела. Если он и был хоть в чем-то уверен, так это в том, что если позволит себе быть таким слабым, то вскоре окажется в одном из мешков.
На пятый день его вызвал полковник Эро. Лжевикарий проводил Джо из крыла для преступников в уютный кабинет с большим камином и живописным видом на руины собора Святого Павла. Коридоры напоминали лабиринт, и, хотя собор служил ему ориентиром, он не мог определить расположение кабинета по отношению к входной двери. Эро повеселел, когда принесли кофе. А еще – молоко и сахар.