Кайт хотел сказать, что никогда не видел человека, который бы оставался таким беззаботным перед лицом столь пугающих вещей, что у Джема особый дар, но это прозвучало бы слишком банально.
Джем уставился на свой бокал, и между бровями у него пролегла морщина.
– Как, я сказал, зовут королеву?
– Виктория.
Он прижал кончики пальцев ко лбу.
– Извини.
– Болит?
Джем коснулся своего шрама.
– Нет. Думаю, дело не в этом. Просто… все как будто в тумане. Это началось еще в Гаррисе, – сказал он и умолк с таким видом, словно собирался сказать что-то еще.
Кайт ждал, что он продолжит, но Джем просто допил вино и отставил стакан.
– Боже, чувствую, сегодня со мной будет скучно. У тебя случайно нет карт или… ну естественно, у тебя есть карты, – рассмеялся он, когда Кайт достал колоду из кармана.
Они играли на пуговицы. Джем их коллекционировал. Что бы на нем ни было надето, в карманах всегда был солидный запас.
– Осталось всего девять кораблей, – через некоторое время сказал Джем. – Думаю, теперь плавания будут короче. Чаще будем дома.
Кайт кивнул.
– В следующий отпуск ты должен приехать к нам.
– М-м.
Джем толкнул его.
– Почему ты этого так не хочешь?
– Послушай. Агата не желает делить со мной ни свою крошечную квартиру, ни мужа.
Джем и Агата купили квартиру в Лите, продав драгоценности Агаты. Квартира была простой, едва ли больше комнат, арендованных ими в Кадисе, и находилась над баром с крайне сомнительной репутацией. Агата, сияя от счастья, торопливо отметила, что им невероятно повезло найти хоть что-то в этом городе, наводненном беженцами, но Кайт чувствовал, что сестра потрясена, и не винил ее. Она никогда не думала, что снова будет бедной.
– Так что и для вашего брака, и для благополучия моей сестры будет лучше, если я умру где-нибудь под забором, вместо того чтобы заявиться к вам.
Джем не засмеялся. Вместо этого долго смотрел на Кайта, а потом снова начал сдавать карты. Было непохоже, что он разозлился. Впрочем, он никогда этого не показывал, и Кайт никогда не мог понять, злится ли он. Должно быть, порой это все же случалось.
Хотя Джем не курил с того момента, как они сели в поезд, от него все еще пахло сигаретами: его кожа пропиталась пьяняще-сладким ямайским табаком и даже в холодную погоду – даже если ему было холодно – казалась теплой. Из-за извечного соседства с порохом Кайт даже сейчас чувствовал этот запах, хотя его здесь и не было. Это всегда вызывало странное ощущение, что Джем вот-вот воспламенится.
Джем положил карту на стол.
– Когда мы вернемся, ты поедешь со мной.
– Я ведь только что сказал…
– Это не обсуждается. Я настаиваю, чтобы каждый раз, когда мы сходим на берег, ты спал хотя бы два часа за ночь, нормально питался и имел крышу над головой. Я не могу… больше не могу считать количество наших встреч по звездочкам на твоей руке.
Сначала Кайт застыл, не в силах вымолвить ни слова, потому что у него сдавило горло, а потом подошел к Джему и обнял.,
За полчаса до прибытия в Лондон по вагонам прошел проводник с колокольчиком. Кайт уже проснулся. Он собрал разбросанные вещи, которых было немного, а потом положил руку Джему на грудь, увидев, что тот еще спит. Джем открыл глаза. У него был потерянный вид.
– Почти приехали, – сказал Кайт.
– Ах, да… спасибо, – Джем медленно сел и огляделся, а потом, похоже, пришел в себя, сложил постель и куда-то ушел. Когда он вернулся, то стал выглядеть опрятнее. Вскоре к ним зашел контролер и попросил предъявить билеты. Джем протянул их ему, и служащий оторвал краешек с буквами «Глаз». Джем медленно забрал билеты назад, словно не понимая, что делает.
– Джем. Все в порядке?
– Что? Да, я… вообще-то нет, я… это глупо, но откуда мы приехали?
– Из Глазго. С маяка Эйлин-Мор. Ты помнишь? – тихо спросил Кайт. Удар, оставивший шрам на лице Джема, был сильным, но Кайт никогда не видел, чтобы кто-то страдал от последствий травмы спустя столь долгое время.
– Да. Да, что… зачем мы здесь?
– Чтобы найти твоего сына. И, возможно, пару библиотек.
– Боже правый, – сказал Джем, снова придя в себя. – Что это было?
– Ты на минуту забыл, что…
– Это не нормально, такого никогда еще не было! – голос Джема сорвался. – Когда я проснулся, я ничего не помнил, я не понимал, с кем разговариваю!
Он прижал ладонь ко рту. Кайт отстранил ее и обхватил Джема обеими руками. Джем крепко его обнял. За окном уже показался Лондон: пансионы, бельевые веревки, а затем дома с садами. На улицах стоял странный коричневый туман. Поначалу Кайт подумал, что это дым, но его было слишком много. Ближе к станции пути сходились воедино, а над ними возвышались грязно-серые стены и линии проводов, обвивающих деревянные столбы. Кайт не знал, для чего они предназначены. У него в груди угнездилась тревога. Они смахивали на идолов, которых делают карибские мароны[14], может быть, это памятники или запрещающие знаки. Он бы никогда не догадался, что это Лондон, если бы не Джем и не расписание.
Когда поезд приблизился к станции, Джем сжал его руку.
Состав остановился, и от толчка их слегка отбросило в сторону.
– Гар-дю-Руа, – возвещал проводник, – Гар-дю-Руа, просьба выйти из вагонов.
– Мис, я думаю…
– Подожди, – сказал Кайт, не на шутку встревожившись. Он стоял ближе к двери и пытался найти щеколду, пока наконец не увидел знак, сообщавший, что нужно опустить окно и открыть дверь снаружи. Открыв дверь, он отступил, пропуская Джема вперед.
– В чем дело?
На этот раз Кайт увидел, как в Джеме что-то погасло. Он встал на платформе будто вкопанный и стал смотреть, как люди проходят мимо, глядя на Кайта не больше, чем на всех остальных. Когда Кайт коснулся его руки, Джем подпрыгнул. Он его не узнал.
– Прошу прощения… Вы не скажете, где мы? – сказал Джем. Его голос звучал иначе. У него был французский акцент. Когда Кайт ответил, он покачал головой. Его плечи безвольно опустились, ему было неприятно говорить с незнакомцем. Кайт сжал зубы и постарался не глазеть на него. Это не было временным помутнением. Джем стал совершенно другим. Даже выражение его лица изменилось. Обычно оно было открытым, но не теперь. Так выглядели люди в тех частях доков, куда офицеры никогда не заглядывали, где были только грузчики, плотники и женщины, которые слишком пристально наблюдали за вами, разделывая рыбу.
Чувствуя себя так, словно тонет, Кайт спросил его имя. Повисла долгая пауза, прежде чем он ответил.
Джо.
Его медленно охватывала паника. На него будто опустилась страшная тяжесть. Она была почти осязаемой. Кайт овладел собой достаточно для того, чтобы посадить Джема в кэб и отвезти в больницу. По крайней мере, врач, казалось, воспринял его всерьез. Кайт ждал, но вскоре явилась медсестра и сердито сказала, что часы посещений закончились.
Он провел ночь в первом попавшемся заведении – в гостинице под названием «Львиное сердце». В баре слышалась английская речь. Мужчины были грубыми, неотесанными, большинство из них были грязными, а на поясе у них до сих пор висели инструменты. Они говорили о туннелях и буровых установках. Повсюду валялись газеты, так что Кайт забился в угол и прочел одну из них от корки до корки. Она была на французском, но язык был упрощенным и тексты сопровождались изображениями. В основном они содержали новости из Парижа. Очередная глупая выходка брата императора, светские вечеринки, митинг за отмену смертной казни. В первом округе снова что-то взорвали Святые.
Ему стало легче от того, что можно было на чем-то сосредоточиться, и он сунул газету под пальто, чтобы потом показать Агате, но, когда девушка рядом с ним откашлялась и сказала, что его комната готова, Кайт все равно вздрогнул. Он видел, что она раздумывает, не спросить ли о шрамах от ожогов, но оказалась слишком вежлива и лишь дала ему свечу, которая входила в стоимость комнаты, а также объяснила, что он может получить еще одну в среду, если останется здесь, или купить ее раньше за три су. Кайту пришлось притвориться, что он знает, насколько эта цена разумна.
Утром доктор сообщил ему, что Джо перевели в Сальпетриер, который назывался Бедламом, когда Кайт в последний раз о нем читал. Посещения разрешались строго по понедельникам, так что пришлось пустить в ход все свое красноречие, и ему дали десять минут, но Джем, или Джо, его не узнавал и не хотел говорить по-английски. Кайт объяснил, что они вместе ехали в поезде, но видел: Джо его не понимает. На следующий день он пришел снова. Одному из врачей не понравилось присутствие в больнице столь беспардонного англичанина, и Кайта арестовали. Он провел ночь в полиции. К тому времени, как его освободили, Джо забрала домой семья, которая утверждала, что он живет с ними.
Кайт без труда выяснил адрес, подкупив медсестру. Потом нашел потрепанный дом в Кларкенуэлле. Он представился хозяину дома, который напоил его чаем.
– Ваше неравнодушие делает вам честь, – сказал мужчина. У него были отличные манеры, но в них явно сквозило подозрение. Чем больше Кайт говорил по-английски, тем меньше месье Сен-Мари желал продолжать разговор. Он держался спокойно, но отстраненно, не был груб, но именно так Кайт бы себя вел, если бы разбойник с большой дороги уселся напротив и положил ноги на стол. Сен-Мари сразу сказал, что не станет звать Джо, у него и без того хватает хлопот.
– Я просто хотел убедиться, что он… попал в нужное место. Он давно здесь живет?
– Много лет. Он вырос на этой кухне. Уверяю вас, он там, где и должен быть. Полагаю, вам уже пора ехать?
– Нет, я уезжаю только завтра, – сказал Кайт и склонил голову, давая понять, что понял намек. – Вам о чем-нибудь говорит фамилия Каслри?
– Нет.
– Его семья всегда носила фамилию Турнье?
– Насколько мне известно, да. А в чем дело?
– В поезде он говорил, что его фамилия Каслри.
– Ну, в поездах все лгут, – мягко сказал Сен-Мари и слегка дернул плечом, словно желая добавить: «Особенно если к ним пристает английский головорез». – Если вы надеялись получить вознаграждение, вынужден вам сказать, что мы небогаты.