Кайт покачал головой:
– Нет, не стоит. Я и так в ужасе от всех этих изменений.
– В ужасе. Вы.
– Но спасибо, – Кайт бросил в стакан с вином несколько ломтиков апельсина и протянул его Джо. Теперь он больше напоминал человека, который пережил войну, нежели проживал ее сейчас. Его волосы были подстрижены, шрамы на шее затянулись и стали серебристыми. Свежих отметин не было. Кайт поднял глаза, почувствовав, что Джо на него смотрит. Он был одновременно таким близким и таким чужим, что Джо казалось, будто он познакомился с актером. Он был человеком у моря, ждал его, и сейчас, глядя на него, Джо наконец вспомнил тот пляж. Там поженились Джем и Агата.
Он вспомнил, что после церемонии, которая проходила на палубе «Виктори», Кайт куда-то улизнул. Должно быть, решил, что молодоженам нужно побыть наедине. Он никогда не мог убедить Кайта, что всегда ему рад: Миссури всю жизнь твердили, что он всего лишь придаток к своей знаменитой сестре. Так что Джем и Агата побежали за ним на пляж. Столкнувшись, они все повалились в море.
Он помнил, как хватал Кайта за руки – тогда они еще не были сломаны – и уверял, что в его жизни всегда найдется для него место, и как Кайт ему не верил, хотя и делал вид, будто верит, и как Агата виновато радовалась, что ее брат этому не верит. В ту ночь в постели она призналась, как ей всегда хотелось, чтобы что-то – кто-то – принадлежало только ей, а не было очередной жертвой ради карьеры брата или в пользу больницы.
Он помнил, как у него защемило сердце, когда пришло осознание, что вместо того, чтобы сделать их троих семьей, как ему хотелось, он просто взял двоих людей, которые принадлежали Кайту, и отобрал их у него.
– Я вас больше не увижу, да? – его сердце бешено стучало. – На этом все.
– Да, – Кайт помолчал. Джо подумал, что он сменит тему или снова погрузится в себя, но ошибся. – С вами все хорошо? Вы так побледнели.
– Конечно. Я… – он умолк, потому что это было не так. – Вы можете остаться.
– Не могу. Сейчас у меня отпуск, но на следующей неделе я должен вернуться…
– Вы не можете рассказать мне все это и просто исчезнуть! – беспокойство нарастало и нарастало, приводя в движение поршни и механизмы, запускавшие панику у него внутри.
– Но что вы предлагаете? – мягко сказал Кайт. – Я не могу остаться здесь, я отвечаю за жизнь восьмисот человек. У вас тоже есть люди, которые вам дороги, близнецы и ваш брат. Я не знаю, что…
– Тогда возьмите меня с собой, – вырвалось у Джо. Он сглотнул. – Эти видения – воспоминания – лучшее, что у меня есть. Пожалуйста.
– Но ваша семья, Джо…
– Это ты моя семья! Ты был со мной раньше, чем все они. Я скучал по тебе, даже когда тебя не помнил. Все, что я делал с тех пор, как потерял тебя, – пытался найти снова. Знаю, что уже бросал тебя ради других семей, но не в этот раз. Я больше так не поступлю, – он сглотнул, заметив, как часто повторяет слово «я». – Извини. Если не хочешь… я пойму, если ты скажешь, что больше не хочешь меня видеть. Я не хотел напрашиваться.
Некоторое время Кайт молчал. Потом произнес:
– В семь часов на платформе номер три. Кингс-Кросс, – Миссури склонил голову. Он старался не слишком обольщаться. – Я не буду питать пустых надежд. Ты вправе передумать.
Джо притянул Кайта к себе. Тот окаменел, но понемногу расслабился и тоже обнял его.
Дом казался Джо картиной. Мазки были полупрозрачными, и иногда сквозь них просвечивал холст. Он обошел весь дом, вплоть до чердака – того самого чердака, где жили Джо и Элис Турнье в другой версии его жизни, где месье Сен-Мари не уехал во Францию, устав от бумажной волокиты после обретения Англией независимости и от ограничений, призванных отвадить парижан, желающих сюда переехать, и не оставил дом Джо. Тогда из его круглого окна открывался вид на Лондон, почерневший от сталелитейных заводов. Теперь башни были песочного цвета, и даже в темноте их освещали уличные фонари. Джо стоял на том месте, где раньше была кроватка Лили. Сейчас чердак был просто чердаком, полным хлама, оставшегося с рождественских празднований прошлых лет.
Тогда все это произошло на самом деле. Маленькая девочка, к которой он так хотел вернуться, действительно существовала. Кайт был настоящим и много лет назад ждал его у моря.
Он медленно спустился вниз. Миновал зимний сад, где все еще горел очаг и отец все еще налегал на рождественские пирожки, а полк распевал пьяную песню о льве и единороге.
– Бу! – Тоби схватил его сзади и заключил в крепкие объятия. – Ну как ты, медвежонок?
Джо был старше Тоби, но на голову ниже брата. Тот был настоящим великаном.
– Нормально, – он помедлил. – Звучит как безумие, но ты должен мне сказать, действительно ли тот мужчина был здесь или мне это примерещилось.
– О ком идет речь? – сказал Тоби, успешно изображая человека, не питавшего особого интереса к эпилептическим видениям. Это было не так, но он не знал, что Джо слышал его ночные разговоры с Элис.
– Мужчина, который сегодня приходил, не из полка. Моряк. Белый, с рыжими волосами. Кажется, он сидел с Сандживом.
Тоби кивнул.
– Весь в ожогах.
Джо почувствовал слабость. Тоби снова сжал его, на этот раз нежнее.
– Это твой друг?
– Да. Я подумал… ну, он служит в Шотландии, и я подумал, что поеду к нему погостить.
– Привези мне хаггис[15].
– Обязательно.
– Все в порядке? – сказал Тоби, изучающе глядя на него.
– Да… да, – Джо посмотрел на него, желая сказать: «Я помню, что в другой жизни ты погиб на поле неподалеку от шотландской границы. Но это изменилось, потому что сто лет назад в Эдинбурге не было осады, не было той бойни. Не было истребления народа – причины, из-за которой остатки английской армии озлобились и стали Святыми. Они больше не существуют. В этот раз тебя не застрелили».
Джо видел все это ясно, как на карте.
– Люблю тебя, – сказал он.
Тоби поцеловал его в лоб.
– Я тоже тебя люблю, чудак. Бокал перед сном?
Джо согласился. Тоби довел его до дивана, положив обе руки ему на плечи – вероятно, боясь, что он передумает.
– Что случилось с «Тадж-Махалом»? – спросил Джо, заметив, что на месте, где стоял фонтан, сейчас были только пустые бутылки.
– Это какой-то анекдот? Я не знаю, а что случилось с Тадж-Махалом?
– Нет, я говорю про его модель… про фонтан.
– Что? – спросил Тоби. На его лице появилось недоуменное выражение, которое было свойственно ему с тех пор, как они с Элис забрали ошеломленного, потерявшего память Джо из Глазго.
– Ничего, – сказал Джо. Неужели упавший в 1809 году кирпич так изменил историю, что спустя сто лет ни одному гончару не пришла в голову мысль изготовить керамический Тадж-Махал?
Подобно мазку краски, в голове Джо возникло новое воспоминание – о том, как Тоби привез в подарок Элис ситец, а не безвкусный фонтан. Но этот слой памяти был очень, очень тонким. Под ним все еще скрывалось прежнее воспоминание.
Джордж и Беатрис все еще играли у огня. У Элис было правило, которое отлично работало: дети могли ложиться спать тогда, когда устанут, независимо от времени суток, но при условии, что после восьми часов будут вести себя тихо. Когда Тоби отошел поговорить с гостями, Джо опустился на коврик у камина рядом с малышами, спрашивая себя, будут ли они по нему скучать. Может быть, первое время, но это не страшно. Элис их любила, Тоби их любил, даже отец Джо и Тоби обожал близнецов в своей грубоватой манере. Но он все равно посадил Би себе на колени, чтобы запомнить, каково это – держать на руках ребенка. Своих детей у него теперь не будет.
Видимо, он задремал.
Пробило три часа, и Джо заметил – стало так тихо, что он слышал, как в холле тикают часы. Теперь в комнате никого не было, лишь потрескивали поленья и несколько свечей на камине догорали, оставляя лужицы воска. Кто-то уже убрал большинство украшений. Гирлянды из остролиста, висевшие на потолке, исчезли, осталось лишь несколько гроздей плюща и колокольчики, украшавшие каминное зеркало. Исчезли и следы вечеринки: винные бокалы, тарелки с рождественскими пирожками и все прочее. Джо обернулся, испугавшись, что кто-то просил его помочь, а он этого не услышал. Элис говорила, что у него была была обескураживающая манера не замечать людей – особенно, по ее словам, если он прислушивался к очередному эпилептическому видению.
Джо встал, все еще держа Би на руках, ведь это потревожило бы малышку меньше, чем если бы ее опустили на пол. Нужно было поспать, если он собирался к семи часам добраться на Кингс-Кросс. Кингс-Кросс, который когда-то назывался Гар-дю-Руа.
У Джо мелькнула смутная мысль: почему Элис не пришла забрать у него близнецов? Она не любила оставлять их с ним, но, может быть, сегодня Элис была в хорошем настроении.
Он уложил в постель Би, а затем Джорджа, завел будильник на шесть часов и лег спать в соседней комнате. Одеяло на его постели отличалось от того, под которым он проснулся. Наверное, в 1809 году упал еще один кирпич.
Глава 51
Джо проснулся в половине шестого от того, что в доме было непривычно тихо. На Рождество они вызвали всех слуг: учитывая, что здесь неделю гостило одиннадцать человек из полка, Джо, Тоби и Элис не справились бы сами. Всю неделю кухарки поднимались в пять часов, и Джо просыпался от уютного звона кастрюль в кухне, которая располагалась прямо под его комнатой, зная, что ему не придется готовить в этой посуде или ее мыть. Но сейчас не было ни звона, ни звука открывающихся и закрывающихся дверей, ничего. И в груди он чувствовал странную сдавленность. Ему что-то снилось, но он не мог вспомнить, что именно.
Джо пошел вниз посмотреть, в чем дело. Там было темно. И пусто. Со сжимающимся сердцем он торопливо поднялся по лестнице в главную спальню, которая когда-то принадлежала месье Сен-Мари, а теперь – Тоби и Элис.
Там тоже было пусто. На мебель были накинуты простыни.