е утихло, прекрасный юноша превратился…»
Мне сказали идти в свою комнату. Я вышла, мама с папой продолжили ругаться, только еще громче. Я зашла в свою комнату, села в кресло и стала рисовать принца с юношей, пока никто не видит. Потом громко хлопнула дверь. Папа ушел.
Я вышел из шлюпки и огляделся. Песок. Пустыня. Облупившаяся краска на стенах плюгавого автоматизированного космодрома. Это не жилая планета, это полустанок. Хуже и быть не может. Я толкнул люк, но хлопнуть от души не получилось – он закрылся с мягким чмоканьем. Местное солнце припекало. Как же нелепо все это смотрится со стороны, дурацкая картина: песок, железо и кусающий локти мужик, у которого на лбу написано: «Кризис среднего возраста». Больше на картине ничего нет. И быть не может: что делать нормальному человеку на безымянном полустанке?
Этот кусок тмутаракани наградили пригодным для дыхания воздухом с одной целью: когда очередной безмозглый ездок на арендованной шлюпке отключит автопилот и, выныривая из норы в открытый космос, собьется с курса, он должен куда-то свалиться с трассы.
Чем расходовать запасы воздуха, пока шлюпка тычется носом в эфир, нащупывая навигационную сеть, лучше опуститься на ближайшую освоенную планету и торчать там.
Мне кажется, что это не лучший выбор, но шлюпки, преданные своим космолиниям, от греха подальше передают управление автоматике. У порядочных космолиний один приоритет: соблюдение правил движения. А я пользуюсь услугами только порядочных космолиний. Я вообще разумный человек. За исключением редких случаев. Таких, как этот.
Я плюхнулся на песок и уставился в небо. Ну все – не меньше трех дней здесь торчать. Вляпался, как беспечная муха в липкую ленту. А нечего было гонять по космосу, не успокоившись после ссоры с женой. Сиди теперь, наслаждайся. Жара. Пустота. Консервы. Ох, выпить бы. Ха! Поди найди тут бармена! Придется пить теплую воду, пахнущую пластиком. Это все, что у тебя в шлюпке, мой друг.
Пей, пока диспетчер не прилетит на голубом вертолете. Обязан успеть за трое суток. Но мы все прекрасно знаем, что сподобится он только к самому концу срока. Достанет из кармана синего комбинезона коммуникатор и будет не спеша тыкать пальцем в экран, выписывая штраф.
Я прикусил губу от досады. На работу опоздал, диету испортил. Жара, песок и с женой поругался.
Что бы сказал отец? Что-нибудь жизнеутверждающее: «У каждого есть право на один дурацкий поступок в месяц». Мама бы сказала что-нибудь простое: «Не надо себя казнить, этим ничего не поправишь». Мой сосед Минин сказал бы… Хм, ну он всегда как-то очень туманно выражается. Вроде «Ну, даже если тебе все на работе дали понять, что новые штаны малы, это не повод снимать их прямо в офисе: будь мужиком, доноси их до вечера».
Я немного остыл.
На космодроме, в ангаре, нашлась стандартная жужжалка. Я выкатил ее наружу, оседлал, чвыркнул стартером – и машина подняла меня на полметра. На песке передо мной нарисовалась моя тень: стриженая голова, аккуратные плечи повседневного пиджака. Я выкрутил ручку. Жужжалка, хоть и потрепанная, как все казенное на свете, снялась с места достаточно резво.
Куда? А куда глаза глядят!
То еще развлечение: песок и песок, что с него взять? Ну, хоть ветер в лицо. Руки чешутся прибавить скорости, но я помню, что говорил мой инструктор: «Правила движения написаны кровью. Если не хочешь, чтобы они были написаны и твоей кровью тоже, – соблюдай!» Поэтому держу стрелку спидометра в зеленом секторе. Если вдруг будет препятствие – я среагирую раньше, чем долечу до него. Хотя какое тут, к лешему, может быть препятствие? Автомат с пепси-колой выпрыгнет из песка?
Линия лежащего впереди бархана изогнулась в кривой усмешке. Жаркая планета издевалась надо мной, словно я был лягушкой, распятой на лабораторном столе в свете жестокой хирургической лампы. Мне показалось, что солнце копошится в моих мыслях, как ученый во внутренностях вспоротого лягушачьего живота.
Соленая влага защипала глаза. Я притормозил жужжалку, чтобы вытереть пот рукавом. А когда снова осмотрелся, то не поверил глазам.
За барханом, который я только что обогнул, под полупрозрачным куполом, сверкая на солнце, стоял торговый центр. Обычный городской сити-молл. Слепленный по столичной моде из блестящих изгибов недешевого металла – то ли с намеком на престижность, то ли с намеком на робоэротизм. В общем – типовой.
Словно бог нечаянно сделал ошибочный копипейст: вырезал центр с московской улицы и вставил в этот космический полустанок. До стены купола – песок, за стеной – аккуратный столичный асфальт.
Я объехал здание по кругу: сити-молл с охотой поворачивался передо мной, демонстрируя блестящие бока. Вот ворота парковки, ждущие бюджетные городские жужжалки, вот важные, как орденские планки, логотипы одежных брендов. Вот и вход, оборудованный старомодной вращающейся дверью: шагни, и она тебя пропустит внутрь, на первый этаж, пропахший парфюмерией. Фантазия ведет меня дальше – на второй этаж, пропахший булочками и кофе, на третий этаж, пропахший кожей итальянских туфель, на четвертый этаж и на пятый, где будет пахнуть попкорном непременный кинотеатр.
Я даже на секунду задумался, а что сейчас идет в кино и можно ли сводить на это Вику? Чушь. Дочка моя далеко отсюда, а на этой планете кино не показывают. Здесь вообще никто никому ничего не показывает, потому что здесь никого нет.
И это – чем бы оно ни было – здесь явно не для моих глаз.
Я знал, как управляться с атмосферными куполами. На жужжалке есть специальный сигнал на открытие. Нашел кнопку и ткнул ее, ни на что особо не надеясь. Но купол в ответ охотно задрожал стенкой и открыл проход стандартной величины: как раз на обычную семейную жужжалку.
Я огляделся и осторожно сунулся внутрь. Подплыл поближе к зданию и задрал голову: возникла полная иллюзия, что я в городе. И это меня еще больше насторожило: я ведь точно помнил, где я. Обернулся: так и есть. За проходом – ничего. Дрожащий от жары воздух, зажатый между небом и песком. Песком цвета пшенки, цвета опилок, цвета верблюжьего одеяла, цвета позолоты, цвета шерсти престарелого спаниеля, живущего у соседа Минина за забором. Песок. И ничего больше. Посмотрел вперед: асфальт, мрамор, стекло, металл, пластик. Город.
Я опустил жужжалку на асфальт, выключил и пошел к вертушке. Мой прадедушка говорил: «Новое всегда лучше хорошего». Мудрая мысль. Сам прадедушка, кстати, понимал это выражение очень по-своему: только на моей памяти он сменил три прабабушки. Но я его не осуждал. Никто его не осуждал. А если и осуждал, то молча. Чтобы не нарушать административный кодекс. Кстати, подумалось мне, то, что я сейчас делаю, не противозаконно ли это? Проникновение, нарушение, сование носа куда не просят? Я медик, а не юрист, но, решил: нет. Запрещающих знаков не видно. Дверь-вертушка даже не выключена: она охотно начинает вертеться при моем приближении…
Я шагнул внутрь.
Перила эскалаторов, кондиционированный воздух, дверные ручки… Все настоящее. Все, как и должно быть в типовом сити-молле богатого района Москвы в будний день. Все на месте, кроме посетителей. Посмотрел на себя в отражении витрины и развел руками. Что это? Подарок застрявшему на этом поганом полустанке неудачливому пассажиру вроде меня? От кого? От доброго бога Беспощадного Консьюмеризма? Нет, правда: зачем все это здесь? Ни одна нормальная космокомпания не отгрохает такого даже для летающих бизнес-классом. Декорации для съемок кино? Но зачем в такой глуши? Какой-то тестовый архитектурный проект? Построили, чтобы посмотреть – авось не развалится? Ну… логично. Только зачем, черт подери, было набивать это экспериментальное здание кофейнями, шмотьем, техникой и косметикой? Может, это пространственная аномалия? Летучий-торговый-центр-голландец?
Мне стало тревожно. Кондиционеры в здании шпарили на совесть, и я озяб.
Захотелось домой, тепла, уюта и еды. Я не спеша прошелся в ближайший ресторанчик, подозвал робота и заказал пиццу. «Чужого не бери, своего не отдавай». Красть я не собирался: решил честно расплатиться своим кошельком. Если у этого места есть ревнивый хозяин, то пусть получает платеж и знает, что я тут. Может, быстрее спасатели припрутся.
Я спокойно откинулся в кресле. Робот-официант подкатил с удивительной расторопностью и шмякнул тарелочку с пиццей на стол.
– Приятного аппетита.
Я не смог ему ответить: открыл было рот, но мне показалось, что в этом пустом месте мое «спасибо» прозвучит как громкий хохот на похоронах. Ну его – от греха. Робот не дождался благодарности и как будто чуточку скривился. Но укатил, всем своим видом выказывая казенную почтительность. Ох уж мне эта дешевая механоидная вежливость! Нет, мне не жалко, что они все такие учтивые. Но дети на них смотрят и учатся, понимаете?
Да бог с ним. Что он мне сказал? Приятного аппетита? Вот и музычка здесь такая играет вся из себя приятная. То ли Моцарт, то ли Маккартни: всегда их путаю. И стулья мягкие, приятные. А раз люди делают приятные вещи, значит, ими кто-то должен пользоваться? Я укусил пиццу – и подплавленный сыр приятно облепил язык.
Я вышел из ресторана довольным и забывшим о страхе: все, на ближайшие дни это мой торговый центр. Неважно, откуда он взялся. Коридоры приглашали меня прогуляться. Я не стал им отказывать и зашагал по начищенному мраморному полу. Забрел в пару магазинов, поперебирал одежду на вешалках, пощупал ткань, примерил несколько разных пиджаков и повертелся перед зеркалом.
И только через полчаса услышал шаги.
Ну вот, попался. Приятная тяжесть в набитом животе исчезла, вместо нее образовался нехороший комок. Я оглянулся и прислушался: шаги доносились из коридора слева, но пока в нем еще никто не появился. Я тихонечко, стараясь не топать, отошел к колонне, обклеенной сверху донизу рекламой, и спрятался за нее. Шаги стали громче. У меня похолодели руки, а к горлу подобралось тошнотное ощущение. Я вжался в колонну.
Мимо меня прошла девушка. Совсем молоденькая, вчерашний подросток. Одетая так, как не желает одеваться моя дочь: скромно. Вязаная белая кофта с пояском, темные джинсики, мягкие туфли. В целом – обычная девушка, забежавшая на исходе дня в сити-молл. В руках – пакет с чем-то только что купленным. Все бы ничего, но ее шаги в пустом коридоре разносились эхом, от которого у меня по спине разливался мороз.